Вера Панова - Собрание сочинений (Том 1)

• Название: Собрание сочинений (Том 1)
• Автор: Вера Панова
• Издательство: Художественная литература. Ленинградское отделение
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

В первый том собрания сочинений Веры Пановой вошли повести «Спутники» и «Евдокия», роман «Кружилиха». Повесть «Спутники» и роман «Кружилиха» отмечены государственными премиями в 1947 и 1948 годах.

_______________

Составление и подготовка текста А. Нинова и Н. Озеровой-Пановой.

Примечания А. Нинова.

---

Он влюбился очень скоро. Он стал часто проходить через ее вагон. Она даже не поворачивала к нему голову: ходишь, вот и хорошо, и ходи себе, а мне ты не нужен.

Ваську, по просьбе Юлии Дмитриевны, перевели в санитарки в шестой вагон.

Во время Васькиного дежурства в шестом вагоне произошел неприятный случай: у раненого с ампутацией руки ночью открылось кровотечение. Васька, обходя вагон, заметила на подушке темное пятно, поглядела — кровь! Ампутант спал. Васька помчалась в соседний вагон и попросила дежурного сбегать за сестрой Фаиной. Вернувшись, она взяла чистую простыню и подошла к ампутанту. Как нарочно, он спал крепко, а она боялась будить его, чтобы не проснулись другие.

— Дядечку! — отчаянно шептала она ему в ухо. — Дядечку-у-у! Ой, да дядечку!..

— Что?.. — спросил ампутант, вскочив.

— Тише, дядечку, не волнуйтесь, у вас кровь пошла, — сказала Васька.

Она наложила жгут из простыни ему на плечо и принялась затягивать. Она уперлась коленом в полку и скрипела зубами от усилия.

— Дядечку! — сказала она, пыхтя. — Пособите трошки вашей рукой.

— Ну давай, давай, — сказал ампутант. — Давай покручу. Бежит?

— Еще бежит. Еще крутите, дядечку…

Когда пришли сестры и доктор Белов, кровотечение уже унялось, под ампутантом было постелено чистое сухое белье и Васька ела конфету, которую ей дал ампутант.

— Я дам о вас приказ, знаете, — сказал Ваське доктор. — Вы молодец.

— Мне как Юлия Дмитриевна велели, я так и делала, — сказала Васька с конфетой за щекой.

Шли порожняком по Южной дороге.

— Вот туточко моя родина, — сказала Васька Лене, стоя у окна.

Было начало зимы. Пышный снег лежал на украинских безбрежных полях. Снегом были укрыты пепелища и горы лома на станциях — окаянные следы фашистов. Васька по-старушечьи сложила руки на узенькой груди, подперла щеку ладонью.

— Вот сейчас будут три дубочка, — сказала она, — так от них еще далеко. Будет сперва станция Сагайдак; хотя бы ее и не было, я место узнаю, я там училась в школе. А подальше к Ереськам наш колхоз…

Всего и было разговору. Лену позвали. Васька осталась у окна. Промелькнули в стороне три дубочка. Васька отпрянула от окна, духом накинула свитку и платок и выскочила на площадку.

Она думала, что поезд остановится в Сагайдаке. Но поезд пронесся мимо засыпанных снегом лачуг, стоявших на месте прежней станции. Следующая станция — Ереськи. Уж в Ереськах обязательно будет остановка: Васька своими ушами слышала, как Кравцов сказал Протасову: «В Ереськах купим».

Ой, снег, снег, все закрыл, все знаки! Нет — вон молоденький тополь, он вырос за три года, он уже не хлопчик, а парубок, но она его узнала!.. Васька взялась за холодный поручень и спустилась на нижнюю подножку. Мелькнул сугроб. Васька взвизгнула и прыгнула в сугроб.

Она лежала, пока не прогрохотали мимо все вагоны. Тогда она встала, очистилась от снега, поправила платок и побежала по насыпи, высматривая в снегу дорогу к колхозу.

Она спрыгнула с поезда потому, что ей вдруг пришло в голову: в колхозе родичи, может, знают что-нибудь о папе. Может, папа сами прислали письмо, спрашивают, где Васька и бабуся, а родичи не знают.

Хорошо также рассказать родичам, как она остановила кровотечение у ампутанта.

Васьки хватились сейчас же: Сухоедов видел, что километрах в пяти от Сагайдака кто-то выпал из вагона команды. Сочли людей и выяснили, что нет Васьки.

— Она мне сказала, что тут ее родина, — сказала Лена.

— Вот — связываться с недорослями… — сказал Данилов с досадой. А Юлия Дмитриевна думала: «Хоть бы не убилась…»

В Ереськах стояли почти два часа. Данилов умышленно затянул стоянку, он ждал Ваську. «Вернется!» — думал он. К концу второго часа Васька явилась. От нее пахло яблоками и снегом.

— Ну? — спросил Данилов. — Побывала дома?

— Побывала, — ответила она и улыбнулась ликующе.

У него не хватило духа бранить ее.

— Все в порядке? — спросил он.

— Ничего, живут, — сейчас же пошла сыпать Васька, разматывая платок. — Живут в землянке, но ничего… Яблуков дали. От папы письмо пришло, кланяются, в партизанах были они…

Лене интересно было наблюдать, как барахтается Низвецкий.

То он переставал ходить через ее вагон, то бегал целый день взад и вперед. То не смотрел, то она опять ловила его грустный и испуганный взгляд… В общем, все обстояло так, как она хотела. Она равнодушно занималась своими делами.

Она раньше всех прибрала в своем вагоне после груженого рейса. Освободившись, она пришла в вагон команды, вынула из сундучка рубашку и чулки, починила. Потом написала еще одно письмо. Писать было трудно: уже все слова сотни раз написаны и произнесены. Оставался этот жар сердца, о котором она не умела написать.

Лена скинула туфли, легла на свою койку, открыла книгу, которую взяла в поездной библиотечке: стихи Лермонтова. «Они любили друг друга так долго и нежно», — прочла она.

И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…
Но в мире новом друг друга они не узнали.

Значит, не любили друг друга, вот и все.

За перегородкой неторопливо беседовали старики: Сухоедов, Кострицын и Протасов. Они сидели в ряд, как на завалинке; напротив лежал больной Низвецкий, пергаментно-желтый, с ввалившимися глазами в почерневших глазницах.

— Вот и у меня, — говорил, будто журчал, Протасов, — суставы пухнут, видишь, пальцы в узлах. А жилы. Ты посмотри. Это что за жилы, с такими жилами нешто жизнь.

— Почему не жизнь? — спросил Сухоедов. — Можно и с такими. Склероз, стариковское дело. Пей заместо водки йод, до ста лет проживешь.

— Нет, — вздохнул Протасов. — Труды наши кончаются, как только наладятся дела после войны — выхожу на пенсию, и баста.

— Тебе хорошо, — сказал Кострицын. — Оба сына целы, будешь дедом жить на покое. А мой пришел без руки, а у невестки четверо душ, подними-ка всех.

Тихо простонал Низвецкий.

— Подлюга какая болезнь, — сказал Кострицын. — Такая стерва болезнь — хуже бомбы…

Лена гадала по книге Лермонтова. Она зажмурила глаза, наугад раскрыла книгу, нащупала строчку:

На что нам знать твои мечты?
Не для того пред нами ты!

Не подходит.

Во второй раз получилось:

Забыть? — забвенья не дал бог: —
Да он и не взял бы забвенья!..

Совсем не то, что ей нужно.

Поезд пришел в Б*. Лена пошла на вокзал — опустить письма и подышать воздухом.

Она продолжала писать на тот адрес, который сообщил ей муж вскоре после начала войны.

Вокзал был разбит. Здания без крыш и окон. Кругом скелеты зданий. Все серо, неприютно. Ни зима, ни осень, моросит, под ногами бурое месиво…

Лена шла, засунув руки в карманы шинели, сдвинув ушанку на затылок.

Подошел воинский эшелон. Красноармейцы высыпали из теплушек, наводнили платформы. «С нами, девушка?» — на бегу крикнул Лене один румяный, широколицый. Лена улыбнулась ему. Он, не останавливаясь, оскалил белые зубы, пробежал…

— Даня!!

Он шел в потоке гимнастерок и не слышал ее крика. Она узнала его издалека и крикнула издалека. Как она узнала? Она никогда раньше не видела его в шинели и ушанке. Лицо у него огрубело и потемнело. Походка была как у сотен других, шедших рядом. Все равно, она узнала его сразу, едва ее взгляд упал на него.

— Даня, Даня…

От счастья она смеялась тихим смехом. Он подошел, она протянула руки… Он взял ее руку, пожал. Кругом были люди, ей было совестно целовать его при людях… Неужели она все-таки отвыкла от него? Она обняла его голову и поцеловала.

— Ты здесь! — сказал он.

— Да! — ответила она, задыхаясь, близко и лучезарно глядя ему в глаза. — Ты жив.

— Я жив, — ответил он. — Это довольно крупная удача, принимая во внимание, в каких переплетах пришлось побывать… Сержант, — он кивнул на ее погоны, — скажи, пожалуйста…

— Вон мой поезд, — сказала она.

— Да? — сказал он. — А мы на Варшаву. Будем брать Варшаву. Как вообще твои дела? Ты похудела…

— Даня, — сказала она, — я не хочу говорить, мне хочется смотреть и слушать… Смотри на меня. Почему ты не писал?

— Как не писал? — сказал он. — Я писал. Вероятно, не доставили. — Он помолчал, озабоченно глядя на нее. — Как мы встретились, Леночка…

— Ты живой! — сказала она и погладила ладонью его лицо. Он слегка отодвинулся:

— Не надо, Ленок.

Она ничего не замечала. Счастье сделало ее слепой.

— Я смеюсь, знаешь, почему я смеюсь? Я не знаю, почему я смеюсь… Милый, смотри, все побежали, разве уже сейчас?

— Да, сейчас, — пробормотал он и зашагал к поезду, она рядом с ним. — Досадно, не успел набрать кипятку. У нас времянка, но набрать проще…