Яков Арсенов - Тринити

• Название: Тринити
• Автор: Яков Арсенов
• Жанр: Современная проза

---

Макарону, когда он поступил на ФАК, стукнуло за сорок. Благо, на заочное принимались до сорока пяти. Чтобы не бросалась в глаза преклонность возраста и не смеялись над переростком юноши, он легко, как художник, создал себе имидж расслабленного и постоянно прикидывался серым пиджачком. Внешность его играла роль предупредительной маркировки, а внутренне он был очень собранным, подтянутым, отзывчивым и ответственным товарищем, если не сказать больше — гражданином и офицером. Просто учиться в такие лета не каждый сможет.

Ходили слухи, что во время службы у Макарона при невыясненных обстоятельствах погибли жена и сын. Но сам он об этом никогда не рассказывал. С этой точки зрения его поведенческие проявления были объяснимы — они были обратной реакцией на случившееся.

По Макарону сверялись все шаги и деяния молодежи. Прежде чем как-то поступить, всегда хотелось сообразить, повел бы себя так в этом случае Макарон или нет. Он помогал найти решение вопреки ситуации, нелогичное. Кстати, о логике. О логике как науке. Даже у Ленина и то четверка была по этому мерзкому предмету, говорил Макарон. Сам он смог сдать логику с девятой попытки — при ответах его тектоническая расплывчатость по предмету поражала масштабами. В момент восьмой попытки покончить с формальностями Макарону выпал вопрос о страусе. Чтобы как-то сдвинуть ситуацию с места, профессор полчаса нацеливал Макарона на правильный ответ.

— Страус — птица, — производил наводящее логическое построение профессор, — птицы — летают, — навешивал он аккуратно на штрафную площадку, чтобы посмотреть, как Макарон работает головой. — Значит, страус..? — уже почти раскалывался экзаменатор.

— Летает! — делал радостный вывод Макарон.

— Не летает! — переходил на крик начинавший сходить с ума логик. — В том-то и дело, что не летает! Но почему не летает? В чем неверность этого силлогизма? В чем нелогичность довода? Почему он все же не летает?

— Потому что у него вот такие яйца! — распростер руки Макарон и отправился готовиться к очередной попытке. Ну не любил он отвечать корректно на тривиальные вопросы.

— Ну что, как профессор? — спросили Макарона друзья по выходе с экзамена. — Сильно гонял?

— По всей аудитории! — признался Макарон и распостер руки.

Макарон умудрился купить на своем фокусе с кубиком Рубика большую часть проживающих в ДАСе, особенно задумчивых иностранцев.

— Хочешь, — говорил он первому встречному, — за восемь секунд соберу и снова разберу кубик? Мировой рекорд!

— Давай! — соглашался наивный форин.

— Буквально за сто рублей, — уточнял Макарон.

— Рублей нет, — пробовал свалить товарищ.

— Тогда за сто ваших, — не упускал шанса аксакал.

— Давай, — шел форин из Каира на манок Макарона, как ерш на крючок-заглотыш.

— Деньги отдаем гаранту, — указывал Макарон на Прорехова. — И я свои, и ты свои. Идет?

— Идет, — соглашался форин.

— Если я проигрываю, ты забираешь все, — повторял условия пари Макарон, — если ты проигрываешь, забираю я. Понял?

— Понял, — подтверждал иноземец.

Макарон быстро прокручивал разобранный кубик во всех направлениях и показывал форину результат.

— Все, как договорились, гони монету, гарант!

— Подожди, — притормаживал Макарона форин. — Я не видел, чтобы у тебя все стороны были по цветам!

— Это твои проблемы, надо было внимательнее смотреть, — объяснял Макарон. — Я же сказал — соберу кубик и разберу снова, понятно? Не разберу и соберу снова, а наоборот, фирштейн? Соберу и разберу. Просто я заявил другой порядок, обратный. Понимаешь?

— Не понимаю, — задумывался иностранный человек, но было поздно.

— Ну, так вот, — терпеливо объяснял ему Макарон, — я начал крутить кубик, когда он был в разобранном состоянии, так?

— Так, — пытался уследить за логикой Макарона спорщик.

— Я быстро выровнял по цвету его грани и снова смешал, ясно?

— Ясно, — соглашался человек и несмело возражал, — только я не видел, когда грани были по цветам собраны.

— На такой скорости, — пояснял Макарон, — восемь секунд на обе операции, я, любезный, и сам не успеваю зафиксировать момент, когда грани по цвету выравниваются, — крутил он плоскостями кубика с неимоверной скоростью, — слишком быстро идет процесс. Понятно?

— Нет, — отвечал иностранный человек.

— Но главное не процесс, а результат, — говорил Макарон. — Я обещал за восемь секунд собрать и разобрать кубик?

— Обещал, — соглашался с промежуточными данными человек.

— Я выполнил? — вопрошал далее Макарон.

— Да, — не имел другого ответа арабский человек.

— Тогда гони монету, гарант! — И Прорехов передавал деньги Макарону, поясняя, что они обязательно пойдут в зачет выплат по внешнему долгу Египта Советскому Союзу.

В вечнозеленом дорожном чемодане Макарона поверх вещей всегда лежал рваный свитер.

— Французский, — пояснял Макарон. — Грубой вязки. Кладу специально, чтобы не ограбили. Воры вскроют чемодан, увидят, что в нем одна рвань, и оставят в покое. Жаль, что свитер разорвали собаки, вещь была что надо. Шел как-то ночью, а у них, видно, святки были — сплошной сучий потрах! Одна пара скрестилась и пошла на жесткой сцепке, а я сдуру решил помочь им расцепиться. И зашел… со стороны с-суки. Тут набежали какие-то псы и чуть не разорвали меня с ног до головы. Они хватали меня прямо за блокнот и в трех местах пробили ауру! А потом набросились на партитуру! Благо на мне свитер был. Спас он меня. С тех пор мечтаю завести собаку. Чтобы сбрасывать на нее подобные проблемы. Все это, может быть, оттого, что в прошлой жизни я был конкретным кобелюгой или крайне несговорчивой с-сукой. А теперь вот расплачиваюсь. Или мне предстоит побывать в собачьей шкуре в своей следующей жизни. Буду рвать и метать на четвереньках. Поскольку ощущение какой-то своры вокруг не проходит.

После того как в очередной раз кому-нибудь это рассказывал, Макарон спрашивал:

— А вы свои деньги где прячете? — И, задрав штанину, раскрывал секрет: — А я — в носках!

Макарон был внесистемной единицей. На экзаменах его ответы были самыми неожиданными. Его текущее толкование любого вопроса никогда не совпадало с окаменевшим.

— Кто написал «Майн кампф»? — спрашивал его преподаватель.

— Майн Рид! — смело отвечал Макарон и задавал встречный вопрос, повергая преподавателя в уныние: — На какое гимнастическое упражнение похожа революция семнадцатого года?

Преподаватель задумывался.

— Не мучайтесь, — успокаивал его Макарон, — все равно не догадаетесь.

— Ну, и на какое же упражнение похожа революция? — почти умолял преподаватель.

— На подъем переворотом!

Находчивости Макарона не было предела. Редкий преподаватель, исключая логика, отправлял Макарона на пересдачу. Обычно ставили тройку. Макарона спасал юмор.

— И без всякого удовольствия отправился в административную ссылку, завершил Макарон свой ответ по Овидию, сосланному из Рима к нам, дикарям, на Черный Понт, за высокую конкурентоспособность в отношении первой дамы римского императора.

— А кто это, интересно, ездил в ссылку с удовольствием? — хотел подтрунить над Макароном преподаватель.

— Как кто?! — возмутился Макарон. — А наш дорогой Ильич? Когда его в очередной раз хватали за руку, он собирал в узелок книги и с превеликим счастьем ехал самосовершенствоваться в Шушенское!

На все случаи жизни Макарон имел библиографическую справку из личного опыта или цитату из Полного собрания сочинений Ленина.

— С ними надо бороться их же оружием! — говорил он.

Никто по соседству не понимал, с кем именно надо бороться их же оружием.

На экзамене по экономике социализма принимающий возьми да и спроси Макарона:

— Какие вы знаете министерства? — задал он ему дополнительный вопрос. Перечислите, пожалуйста…

— Минфин, минюст, мин херц… — отчеканил Макарон. Ну, что поделаешь, не любил он отвечать корректно на тривиальные вопросы.

— Кем вы работаете? — интересовался у него иной неосторожный преподаватель.

— Трактористом! — отвечал Макарон и показывал трактор на спине льняной индийской рубашки.

Не торопясь, Макарон посвятил службе двадцать лет, почти как при царизме, не спеша заканчивал факультет журналистики и так же без суеты готовился поступить в заочную аспирантуру. Зачем он это проделывал, было непонятно. При такой скорости обучения смысл всех его образований полностью терялся. Наука уходила настолько вперед, что все его знания становились не специальными, а чисто человеческими.

— Ну ладно, я пойду-побегу, — говорил он нараспев на прощание, словно работал на замедленных нейтронах.

Аксакал курса — уважительно называли Макарона, относясь к нему не как к старшему товарищу, а как к селекционному достижению какого-нибудь хозяйства.