Яков Арсенов - Тринити

• Название: Тринити
• Автор: Яков Арсенов
• Жанр: Современная проза

---

Чтобы смягчить беседу, Клинцов попенял на то, что комсомольская жизнь теряет темп.

— Я был на съезде, так в отчетном докладе было отмечено, что в одной организации все члены подали заявление о выходе, — сказал он, — а в другой вообще нет секретаря.

— Стоит ли переживать на этот счет? — сказал Артамонов. — Или боишься остаться без общественной нагрузки?

— Мое дело, — сказал Клинцов. — Хочу и переживаю.

— Почему бы тебе в таком случае не продолжить в таком приблизительно духе — что-то давно на небе не было перистых облаков, а луна с каждым часом все больше идет на ущерб, — сказал Артамонов.

— У тебя все какие-то загибоны! — крутанул Клинцов пальцем у виска.

На что Артамонов сочинил очередной, не менее содержательный абзац, а Клинцов в ответ повторно высказал свое мнение, насытив его до предела хлесткими оборотами. Наедине они никогда не заводились, как кошка с собакой в сильном магнитном поле, а на людях эрегировали до тех пор, пока не выпадали в осадок. Как шахматным королям, им нельзя было сходиться ближе чем на клетку.

— Я подниму этот вопрос на совете ку-клукс-клана! — сказал Артамонов, давая понять, что для себя он эту тему давно закрыл.

— Ты что, обиделся? — спросил Клинцов.

— Есть категория людей, на которых фольклор рекомендует не обижаться, сказал Артамонов.

Вечер опустился тихо. Гражданские сумерки легко перетекли в астрономические и в костер пришлось подбросить прутьев.

— Смотришь на звезды — и кажутся пустяками политика, любовь, счастье и другие атрибуты жизни на Земле, — вновь заговорил Реша, жуя травинку. Человек в момент смерти теряет в весе, проводились такие опыты, я читал. Возможно, отдавая богу душу, мы излучаем энергию в каком-то диапазоне спектра. А где-то там это излучение улавливается, скажем, какими-нибудь двухметровыми лопухами типа борщевика Сосновского. Обидно. У нас повышается смертность, а там фиксируют год активной Земли. Нас просто кто-то выращивает, это однозначно.

— Я тоже читал что-то подобное, — опять примостился к беседе Клинцов. Он не любил, когда точку в общем разговоре ставил не он. Ощутив некоторый дискомфорт от спора с Артамоновым, Клинцов хотел реанимировать легкий настрой в компании, чтобы к полуночи легче было переключиться на молчавшую в стороне Марину. — Автор той брошюрки утверждал, — поплыл Клинцов дальше, что мужество, героизм, гениальность — это все та же материя, как, допустим, твоя любимая гравитация. Толику этой материи удерживает Земля своей силой тяжести. Нетрудно догадаться, что с ростом населения на каждого приходится все меньше этой, так сказать, духовной энергии. И прежними порциями ума и мужества, приходившимися ранее на единицы людей, теперь пользуются десятки и сотни.

— Такую теорию мог придумать только законченный болван! — произнес Реша на высокой ноте. — Ты не лез бы в космос со своей мещанской близорукостью! Там все нормально, я ручаюсь!

— Я же не говорю, что поддерживаю эту теорию. — В спорах Клинцов умудрялся сохранять завидное самообладание. — Просто против цифр, которые представил автор, переть было некуда.

— Что касается цифр, то есть одна абсолютная статистика жизни! Из нее легко вытекает, что человеческую мысль невозможно посадить на привязь! И даже при стократно выросшем населении Земля будет производить гениев!

— Не вижу причин для вспыльчивости, — сделал затяжку сигаретой Клинцов. — Наш спор беспредметен, мы просто обмениваемся информацией.

По транзистору «VEF- 202» на обломанном суку засохшей елки запела София Ротару — по «Маяку «шла «Полевая почта «Юности».

— А я пошел бы к ней в мужья, — неожиданно переключился на искусство Решетов. — Виктор Сергеич Ротару. Как? По-моему, звучит.

— Ты ей приснился в зеленых помидорах, — сказала Татьяна.

— Я бы ей не мешал, — развернулся к Татьяне Реша. — Пил бы пиво, а она пусть себе поет. В жизни мне нужна именно такая женщина. А вообще у меня вся надежда на Эйнштейна, на его относительность, в которой время бессильно. Как подумаю, что придется уйти навсегда, — обвисают руки, а вспомню вдруг, что помирать еще не так уж и скоро, — начинаю что-нибудь делать от безделья.

— Удивительно, как ты со своими сложными внутренностями до сих пор не повесился?! — попытался подвести итог разговору Клинцов. — Все тебя что-то мутит!

— А сейчас по заявке прапорщика Наволочкина Ольга Воронец споет письмо нашего постоянного радиослушателя… — сказал Реша отвлеченно. У него не было никакой охоты продолжать разговор и тем самым вытаскивать Клинцова из возникшей заминки. В финале он рассказал анекдот: София Ротару читает сборник любовной лирики, вдруг она с удивлением говорит мужу: дорогой, ты знаешь, какой-то Петрарка украл у тебя стихотворение, которое ты посвятил мне двадцать лет назад!

Никто не засмеялся.

— Н-да, жаль, что Гриншпона нет, без гитары скучновато… — сказал Нинкин.

— У него открылась возвышенная любовь, — встал за друга Рудик. — Теперь Миша как бы при деле.

— Его, как и Решу, и как Мурата, все тянет на каких-то пожилых, осудила вкус и выбор одногруппников Татьяна, посмотрев вокруг — не слышат ли ее Нинель с Муратом. — Встретила я Гриншпона как-то в Майском парке с этой его зазнобой, подумала, может, к нему мать какая, или тетка, или кто еще из родичей приехал. А оказалось — это его здешняя подпруга.

— А при чем здесь возраст, непонятно? — сказал Реша, чтобы сбить с выбранного курса Татьяну. — Когда любишь, объект становится материальной точкой, форма и размеры которой не играют никакой роли!

— Не скажи, — не соглашалась Татьяна.

— А за кем ты ему прикажешь ухаживать?! — спросил Рудик, как бы в поддержку отсутствующего Гриншпона и присутствующего Решу. — За молодыми овечками с пэдэ или с абитуры?

— Вот когда начнете все подряд разводиться со своими залетными ледями, попомните однокурсниц! — ударила Татьяна прутиком по кроссовке.

— Все семьи одинаковы, — сообщил Рудик, — это еще Толстой отметил. Сразу после свадьбы все наперебой занимаются деторазводным процессом, а потом процесс плавно переходит в бракоразводный.

— Интересно, мля, а почему старые, так зать, девы носят ну, это, черные юбки, еп-тать? — спросил Мат из глубины своего отсутствия.

— Чтобы не засветить пленку, — помог ему обрести знания Забелин.

— Тебе мало? Может, добавить? Пошляк! — спокойно сказала Татьяна Забелину.

Забелин притих и прижался к биологичке Лене.

— Зато у Мишиной дамы уши, как уши, — сказал Реша, чтобы отвлечь Татьяну от Забелина.

— Какие уши? — не врубилась Татьяна.

Парни захихикали.

— Обыкновенные, — пожал плечами Реша, и все парни просто заржали.

Цимус и юмор этой вставки про уши был в том, что во имя сокрытия своей нарождающейся озабоченности дымящийся Гриншпон, который даже при чаепитии оттопыривал мизинец, придал слову «уши» параллельный смысл. Он стал называть «ушами» женскую грудь, чтобы в смешанных компаниях запросто и без всякого стеснения обсуждать размеры и формы вторичных прелестей. Поэтому в присутственных разговорах стали, откуда ни возьмись, появляться «ушастые» девушки, или те, у которых «ушки на макушке» или «торчком», или те, у кого «уши, как у слона», а то и наоборот, скрывают собой полную глухоту, как, например, у Алешиной. В этом плоском случае применялась формулировка — «ей медведь на ухо наступил» или вместо всего, как при диабете заменитель сахара, шел заменитель ушей — «ушные раковины». Крайние проявления природы, как, например, у Татьяны, величались «ушатами». «И выплеснула на него ушат нежности…» В таком контексте совершенно диаметрально выворачивались выражения «рот до ушей», «ну, что, девочки, сидите, уши развесили?» и «есть у меня одна вислоухая товарка». А выражение «надрать уши в честь дня рождения» даже у самого изобретателя образа вызывало краску на лице. «Ухажером» в соответствии с замыслом становился охотник до клубнички. Согласно понятийно-словесным фокусам Гриншпона гинекологи превращались в отоларингологов или, по-русски, в «ухо, горло, нос». Но любой умник мог возразить: при чем здесь нос! Лифчики превращались не в наперсники, как в общежитиях некоторых гуманитарных вузов, а в наушники, как и положено в техническом учебном заведении. Диагноз «и ухом не повела» стал обозначать полный пролет интересанта при попытке вызвать у контрагента хоть какую-то ответную реакцию на любовный выпад. А выражение «прядать ушами» даже в самые патетические моменты своей жизни Гриншпон считал пошлым. Если человек мог запросто пользоваться этим словарем, про него Гриншпон говорил, что с ним можно и в разведку, то есть по девушкам.

— Главное, ушам воли не давать, чтобы твой личный бизнес не стал подюбочным, а при чем здесь возраст, непонятно, — сказал Решетов, чтобы сбить затянувшийся мужской хохот, возникший самопроизвольно в мужском секторе от «ушных» параллелей.