Яков Арсенов - Тринити

• Название: Тринити
• Автор: Яков Арсенов
• Жанр: Современная проза

---

— И это все?! — выгнулся Гриншпон, втягивая в себя половину стаканчика. — Все чувства и ощущения за две недели?! — проглотил он жидкость, посмаковав и прополоскав ею рот.

— Ну, если не считать одного казуса. — Артамонов стал укладываться на кровать полулежа. — После него я вынужден начать жить по-новому.

— Давай, давай, не набивай цену, — подгоняли его друзья. — Рассказывай. И без засыпаний, пожалуйста.

— Хорошо, попробую, — согласился через силу Артамонов. — Ну так вот, всю первую неделю проторчали в Гори. Бесконечные упражнения в обжорстве довели меня до астении, и я доверил посещение сводного дяди по линии первого мужа Муратовой бабки ему лично, а сам решил смотаться в Тбилиси на могилу Грибоедова. Прошатался по городу весь день. Последний автобус улизнул. Я тормознул таксомотор и покатил. А денег у меня в кармане — до первого светофора. Шофер, словно чувствуя это, спросил: «А ты знаешь, сколько набежит до Гори?» — «Знаю, — ответил я, — вперед!» Таксист, как мне показалось, отчетливо понял, что я — голый. Ну вот, мчимся — кишлаки, деревни, на дворе ночь. Южная, сами понимаете, хоть зад коли. Вдруг на въезде в какое-то селение — толпа, суета. Шоферу что-то прокричали с улицы, и он остановился. В салон медведем ввалился орущий детина. Таксист, ничего мне не говоря, свернул с шоссе и погнал по сомнительным переулкам. Доехали до какого-то дома, детина выскочил и приволок с собой еще одного, покруче и покрупнее себя, да еще и с огромным ножом. Погнали дальше. Двое этих товарищей и мой таксист режутся без умолку на своем наречии, а тесак так и фланирует в сантиметре от моего носа, так и мелькает. Ну, думаю, абзац! А помирать неохота, страшно неохота! И я закричал: «Остановите машину! Я писать хочу, как из ружья!» А детина спокойно отвечает: приедем, мол, на место, там и помочишься! Ну все, решил я, ландыши! Сижу, дрожу и так это ручонкой изредка глотку прикрываю. Думаю: если резанет с ходу, может, полчасика еще поживу. А сам уже практически мертв. Перед глазами пронеслась вся моя жизнь. И до того мне стало обидно ни за что ни про что пропадать, ведь плохого я в жизни вроде никому не делал. А те знай стискивают меня, знай стискивают. Я закрыл глаза и отключился. Сработала защитная реакция, как у скорпиона, брошенного в огонь. Когда я очнулся, я увидел перед собой лужу крови и чуть снова не ушел обратно в себя. Хорошо, что заметил освежеванную корову. Ощупал себя — вроде цел, все на месте. А оказалось знаете что? Другой таксист сбил корову и тормознул моего, чтобы тот быстро съездил за ножом и за бойщиком, чем мы, собственно, и занимались, плутая по переулкам. Холодный пот попер из всех имеющихся в моем теле пор и дыр. Не знаю, может, я потел бы и посейчас, если бы не отомстил таксисту. Когда приехали, я сказал, что мне нужно зайти домой взять деньги. Я вошел в квартиру, улегся в беспамятстве поперек кровати и спокойно уснул. Может, я повел бы себя по-другому, но ко всему прочему таксист не включал счетчик, а рвачества, как известно, я не поощряю ни в каком виде. Но Грузия все же расквиталась со мной по понятиям за «обутого» таксиста. Уже находясь в обратном поезде, я выскочил на секунду на какой-то последней остановке купить пару тухлых пирожков. Сунул продавцу червонец, взял еду и стою, жду сдачу. Поезд тронулся, и я еле успел вскочить на ходу. Оказывается, у них там не принято давать сдачу. В Грузии нет такого слова — цена. Сколько дал столько и стоит.

Наслушавшись кроваво-мясных россказней, Рудик вытащил из сумки кусок медвежатины. По столь неординарному случаю устроили настоящий медвежий праздник с инсценировкой воскресения убитого по лицензии, как уверял Рудик, зверя. В разгар обряда в комнату просочилась Татьяна и незаметно расправилась с остатками пиршества.

Среди ночи приволокся Реша, угрюмый и подавленный, словно деклассированный.

— Что с вами, товарищ? — спросили его друзья.

— Да так, земное, — вздохнул Реша.

— По шапке, что ли, дали?

— Куда там, хуже! — Реша налил себе пол-литровую банку вина, но тут же забыл про него. — Прогуливался сейчас со своей текущей дамой и встретил Рязанову при каком-то лысом хахале. И мне опять подумалось: «А ведь она могла быть моею!» Я в который раз вспомнил, как на балу она стояла у шведской стенки, держа в руках кленовый лист. Моей даме не понравилось, что я оглянулся им вслед, — что это я, дескать, при ней живой, набираюсь наглости интересоваться проходящими мимо кокетками. Я хотел этой своей мадаме сразу объяснить, кто из них кокетка, а кто — похлеще, но сдержался. Когда дома у дамы мы почти разделись, я развернулся, схватил куртку и убежал. Хотя девушка была что надо — молодая и горячая, как звезды Вольфа-Райе, нежная и ласковая, как Гольфстрим. Если бы Рязанова была моей, я любил бы ее, как саму жизнь. Кажется, ее висмутовые глаза до сих пор смотрят на меня с укором. Но любить просто так, зная наперед, что объект никогда не будет твоим, извините, это не по мне. Никто меня такой глупости не обучал. Я считаю, что любовь должна быть исключительно ответной, и ненавижу всех, кто превозносит явно бесперспективные мучения… Везет же вам, — обратился Реша к друзьям, — любите помаленьку своих ненаглядных, а я — как проклятый! Дальше предсердия не пролезает ни одна. Что-то все не то, не то…

— Странная она, эта твоя Рязанова, — сказала Татьяна. — Красивая, но с приветом. Я как-то послушала ее выступление на семинаре по какой-то там технократической семантике, такие в голове у нее завихрения…

— Не странная она, а глубокая. Я всю ее глубину прямо шкурой чувствую, — сказал Реша. — А когда ее кто-то лапает, даже глазами, у меня шерсть дыбом встает и в жилах стынет вопрос: почему?

— Хорошо, я помогу тебе поднять его на Всемирном конгрессе по защите животных, — проникся Артамонов.

— Ничего больше не остается… — Реша выпил импровизированный пол-литровый «бокал» зеленого стекла и уставился в окно.

— Но ведь ты сам других лапаешь, времени зря не теряешь, — опять встряла Татьяна.

— Я — другое дело, я — моральный урод, — объяснился Реша, — а ее нельзя просто так лапать, она чистая.

Тем временем у дверного косяка нарисовался запропастившийся на любовной почве Бибилов.

— Зачем чуть гостя не загубил?! — набросился на него Гриншпон. Правильно я говорю, Артамонов?

— Налэйтэ мнэ вина! — потребовал Мурат на редкость без ошибок и, схватив со стены подарочный эспадрон, со всего размаху поправил его кончиком завернувшуюся не так штору.

— Извини, мы тут это… не дожидаясь… — поджали хвосты друзья. Буквально по капельке.

— Дайтэ мнэ выпит канце концов! — не унимался горец.

— Погоди, брат, не кричи, скажи, что с тобой? — по-кавказски дипломатично стал подъезжать Артамонов.

— Ныкакая особэнность! — скинул с себя бурку Мурат. — Мэна Нинэл всо, канэц!

— Ты что, застал ее с другим? — спросил Артамонов. — Она ушла от тебя?

— Нэт, просто она сказал, что уже эта… — пытался что-то объяснить Мурат, — ну, что мне лучше знат сэчас, чем пэрвый брачный ночь… Высокотемпературная кровь Мурата дико вздымала воротную вену и более мелкие сосуды на кадыке и висках.

— Ну так что?! — удивилась Татьяна. — В цивилизованных странах все считают: если непорочна, значит, не пользовалась успехом.

— Гони ее в шею! — сказал Реша. — Ты только представь покрасочней, как она где-то с кем-то… и твою любовь как рукой снимет!

— Выходыт, всо врэма прошел зра?! — присел на корточки Мурат.

— Ну почему зря? Может, и нет, — рассуждал Реша. — А ты для чистоты эксперимента попробуй себе смоделировать другую ситуацию: тебе сейчас приводят непорочную девушку, но не Нинель. Кого ты выберешь — ее или Нинель?

— Нынэл.

— Вот видишь. Так что не мучайся, а спокойно засади рюмаху, пока эти оглоеды все не выпили, — повел Реша рукой эдак вокруг. — Целинник ты наш! Все непаханое ищешь! Лишнее это… Впрочем, сегодня врачи уже творят чудеса в этой области… — пару минут художественной штопки, и Нинель — снова девушка.

— Нээт! — взорвался Мурат.

— Ну хорошо, генацвали, хорошо, — вел его логистику дальше Реша. Тогда спрашиваем прямо: что для тебя лучше — иметь красивую, но неверную или некрасивую, но верную?

— Нэ знаю! — взмолился Мурат еще тоньше.

— Решай сам, что лучше — есть говно в одиночку или торт со всеми вместе?! — поставил вопрос ребром Решетов.

— Я нэ знаю! — вскинул и опустил руки Мурат.

— Ну тогда и я не знаю! — сдулся Реша.

— В жизни нас окружают одни ублюдки! — сказал в воздух Гриншпон.

Фраза тут же стала крылатой.

— Она сама к нему, понимаешь, ползет, а он еще и ерепенится! — возмутилась Татьяна.

Артамонов бросился составлять заявку на включение гениального выражения про ублюдков в очередную редакцию словаря устойчивых словосочетаний народной студенческой мудрости.