Яков Арсенов - Тринити

• Название: Тринити
• Автор: Яков Арсенов
• Жанр: Современная проза

---

— При том, — сказала Татьяна и предложила всем срочно приступать к празднику. — Эй, все сюда! — свистнула она в пальцы. — Пора начинать! Скомандовала она, разведя пожиже эстетизированный и слабоорганизованный народец, чтоб хватило на всех.

Товарищество с ограниченной ответственностью росло на глазах, народу становилось все больше. Гульбарий закипал всеми цветами радуги и принимал естественные очертания.

— Гей-еси, добры молодцы! — приголубила Татьяна подошедших на ее свист Нинкина с Пунктусом, прибывших одним транспортом.

— Привет, привет! — отозвались они. — И утром два привета!

— А вот и они, — сказал Натан, подводя к ним Пересвета. — Познакомься, это наши волонтеры! Без них нам бы не состояться ни в жись!

Рядом шло братание других.

— Привет, Натан, — зацепили одногруппницу на проходе Мукин, Матвеев и Решетов.

— Салют, мужики, рад видеть вас, — сказал Натан. — А ты, Фельдман, что мнешься? Ты там, на своей незалежной, не залежался ли часом? А то давай сюда, к нам, у меня крупное агентство по сватовству.

— Я подумаю, — сказал Фельдман и стал быстро соображать, не прикатить ли ему на житье из Украины в Россию.

— В Америку или в Израиль тебе уже поздно, — угадал ход его мыслей Натан. — Не успеешь состояться как личность. А для меня ты всегда был личностью, потому что никогда не приставал с дурацкими просьбами прошвырнуться по Студенческому бульвару с последующим отвалом у койку.

Ведущий встречи — а им был назначен староста Рудик — объявил первый номер по сценарию схода. Населению было предложено разойтись по сторонам. Влево тем, кто продолжает работать по специальности, а вправо — кто изменил профессии. Сборище разделилось на две приблизительно равные части.

Владимир Сергеевич, я и Пересвет остались стоять не у дел в центре собрания.

По задумке устроителей праздника планировалось дать слово каждому прибывшему, чтобы тот напрямую, а не через третьи руки доложил о себе все, чтобы знать о судьбе каждого непосредственно из уст пострадавшего.

Начали по алфавиту, и получилось так, что обращались выступающие как бы ко мне, к Пересвету и Владимиру Сергеевичу, поскольку мы оказались у пупка.

— Пусть гости праздника доложат о себе первыми, — предложил Рудик, расценив ситуацию, как удобную для введения. — Пожалуйста, вы, — дал он знак мне.

Я приступил к рассказу с места, сделав легкую вводную о политическом положении дел в стране.

— Приятно отметить, что люди нынче в состоянии собираться стаями не по причине бурбулизации, а по своей собственной воле. — И сразу произвел пробное вбрасывание — запустил в оборот несколько слов о себе: — Работал в отраслевой прессе, выправил и выпустил книги Артамонова, планирую состряпать еще одну как только вами, дорогие друзья, будет нажит свежий материал. Желающих приобрести готовые прошу к багажнику машины. Первая — бесплатно, вторая — по стольнику. Деньги — Артамонову, а дальше мы с ним разберемся. Женат, имеются дети, — закончил я о себе.

— А нам, матерьялу, ничего от этой суммы не перепадет? — спросила Татьяна. — При чем здесь Артамонов?

— Как же не перепадет? — выкрутился я. — Мы с Артамоновым только решим, кто бежит в ларек, а перепадет именно вам, матерьялу.

Веселье набирало обороты. Дальше о себе сплел венок Владимир Сергеевич Макаров.

— Сенатор Макаров, одногруппник Артамонова по его второй вышке. Нахожусь по его приглашению.

— Да он сам здесь по приглашению! — возмутилось честное собрание. — Как исчез четверть века назад, так и ни разу не появился!

— И ладно бы просто не появился, пережили бы как-нибудь, — впендюрила свои соображения Татьяна. — Хоть бы весточку каку о себе дал!

— Кому надо было повидаться, тот сам приезжал! — выразился Артамонов. Вон Мат с Решей хотели меня видеть и видели!

— Але, помолчите, сейчас не о вас речь, — тормознул самодеятельность ведущий. — Дойдет очередь, тогда и заголосите! — И обратился к аксакалу: Прошу вас, товарищ Макаров, продолжайте.

Сенатора Макарова на сборище знали практически все, поскольку в той или иной степени отслеживали политическую жизнь страны. Его помнили и по средствам массовой информации, и по книге «Отчет о проделанной работе», которую, как выяснилось, многие прочитали. Поэтому приветствовали его достаточно звонко. Начались вопросы.

— В газетах пишут, что вы полгода были в бегах.

— Да, я брал отпуск за свой счет, — отвечал Владимир Сергеевич.

— Это правда, что через некоторое время после вашего исчезновения были приняты грандиозные меры по охране государственных чиновников? — спросил Бакутин. — Что, дескать, их надо охранять, а то больно часто и надолго исчезать стали.

— Неужели непонятно?! — сообщил Владимир Сергеевич. — Каждый моет деньги по-своему. Надо было увести пару-другую миллионов, вот и увели! Никто никого не крадет! Кто сам хочет, тот и исчезает.

— Ничего себе живем! — слышалось от народа.

— А как иначе отдохнешь от напряженной государственной службы? пошутил Владимир Сергеевич.

— И то верно. Так, значит, врут газеты?

— Это к Артамонову, — отбивался Макарон. — Про газеты знают все только они с Деборой.

— То есть, мы — как задница? — самоуничиженно произнес Усов. — Которая испытывает информационный голод. До нее пресса доходит в последнюю очередь.

Пересвет был короче.

— Бойфренд Натана, — сказал он. — Мы не расстаемся. Поэтому я здесь.

— Слышали, слышали, — загудела толпа. — Наконец-то увидели воочию.

— Очень даже ничего, — сказал негромко Нинкин, оценивая Пересвета чисто визуально.

— Меня уже тянет прошвырнуться в вашу сторону, — сказал громче нужного Пунктус, прикидывая, что нового для него может обнаружиться в этом свежем человеке.

— Соблюдайте живую очередь, — возразил я. — Чур, я беседую с товарищами первым! Для истории и архива.

— Прошу тишины, господа, и прошу дальше, — обрубил неправильную волну собравшихся Рудик. Он шел вдоль шеренг и выдавал каждому присутствующему листок с фразой из общей речевки, подготовленной режиссерской группой праздника, чтобы каждый мог начать свое выступление без заминки. Пожалуйста, Натан, — сказал он, закончив раздачу. — Ты же у нас первый по списку?

Натан Алешин вышел и доложил о себе.

— И тогда я у него спросил, — взахлеб рассказывал о себе и о Пересвете. — Ты через кого ложился? Он сначала ничего не понял. Куда, спрашивает. Сюда, в больницу, говорю. А меня через своих укладывали, чтобы не запороли ненароком! Потом мы выяснили, что после операции жить нам обоим особенно негде и сняли одну квартиру на двоих. С тех пор не разлучаемся. Расписываться пока не планируем, закон не позволяет, но отсутствие официальности нам нисколько не мешает.

— Артамонов! — вызвал следующую жертву Рудик.

Артамонов посерьезнел и вышел на центр поляны.

— Мы научились пользоваться услугами сберкасс, — прочитал он по бумажке, выданной старостой, и дальше понес о себе сам. — Три года флота, потом завершение учебы экстерном, отработка по направлению в Средней Азии. Так что первую мировую войну я прошел с одними, вторую — заочную учебу в МГУ на факультете журналистики — вот с этими господами, — кивнул Артамонов на Владимира Сергеевича и Пересвета. Не заметил, как втянулся в третью поступил на Высшие курсы продюсеров. Здесь уже, конечно, все будет без победителей и быстротечно — всего один семестр очно. Женат, дети есть. Трое. Вот они, бегают.

Выглядел Артамонов уверенным диктатором, у которого нет никого в подчинении и диктат которого распространялся не далее чем на себя. Я всматривался в него и понимал, что он человек креатива. В годы своей технической учебы, он говорил в отношении начертательной геометрии: если надо будет в жизни, я начерчу, но зачем чертить сейчас? Я все понял и узнал, какая линия что обозначает, переварил материал, но зачем чертить, тратить попусту столько времени?! И характер его с течением жизни, похоже, не изменился. Он разрабатывал стратегию, придумывал идею, вбивал колышки и передавал желающим под дальнейшую проработку. При этом никого не просил. Все почитали за честь довершить затеянные им дела. Значит, что-то в них было, в этих затеях. Заниматься вопросом методично и системно было явно не по нему. Он сделал наброски книг, выразился, но доводить тексты до ума в его понимании не было надобности. Ведь он явился на свет не для того, чтобы разобраться с языком, а чтобы познать жизнь.

Сопоставляя факты, я успокаивался. Получалось, что я, доделавший его книги, попал в разряд Прорехова, Лики и Деборы. Первый доводил до ума технические наброски его полиграфической идеи, вторая и третья — воспитывали детей. Артамонов придумал издательский холдинг, и, как только все было выставлено и налажено, детали тут же наскучили ему, и он оставил все на усмотрение Прорехова. То же самое в отношении семьи. Это было заметно по поведению детей — они так и висли на мамах.