Валерий Демин - Заветными тропами славянских племен

• Название: Заветными тропами славянских племен
• Автор: Валерий Демин
• Издательство: ФАИР-ПРЕСС
• Жанр: Публицистика
• Год: 2001
• ISBN: 5-8183-0375-6

Книга доктора философских наук Валерия Никитича Демина посвящена истории и предыстории славянских народов, вычленению их из первичной индоевропейской этнолингвистической общности и возникновению уникальной славянской культуры и славянского менталитета в русле общечеловеческих ценностей.

Особое внимание уделяется сакральным аспектам славянского мировоззрения и его связи с общемировой мифологией и эзотерикой.

---

Это — по летописи и каноническому житию. Но опять—таки: нельзя не учитывать, что Ярослав, приведший под стены Киева 40-тысячное новгородское ополчение + тысячу профессиональных воинов-варягов, не менее Святополка был заинтересован в устранении любых конкурентов. Никаких сентиментальных чувств ни к братьям, ни к отцу с матерью, ни к какой-либо другой родне он не питал. Перед описываемыми событиям довел накал и без того напряженных семейных отношений до предела — так что отец намеревался проучить строптивого сына с помощью карательной дружины, и сам ее возглавил.

Это потом, когда вокруг не осталось соперников, Ярослав что называется поумнел и прослыл Мудрым. Таковым, кстати, ни современники, ни летописцы его не величали, а эпитет придуман Карамзиным: он стремился прежде всего уловить в хаотичных летописных событиях Логику истории и Божественное провидение. В общем-то Карамзин не ошибся. Сын Владимира Святого, сначала новгородский, а затем и киевский, князь Ярослав Владимирович (ок. 980–1054) (рис. 39) действительно оказался Мудрым, оказался достойным продолжателем дела своего великого отца и стал одним из выдающихся деятелей русской истории. К этому его побудили, конечно, как личные волевые и пассионарные качества, так и объетивная необходимость. Он быстро уразумел, что подлинное могущество государства достигается вовсе не в беспрестанной гражданской войне, а путем мира и стабильности. Активную энергию, скопившуюся в массах следует направлять не на агрессию друг против друга, а на хозяйственное процветание, оборотистую и взаимовыгодную торговлю, дружбу с соседями, основанную на внушительной военной силе, укрепление веры и духа, поощрение строительства, искусств и ремесел. В этом и состоит истинная государственная мудрость. Вот почему и Карамзин попал в самую точку, присвоив хромому князю Ярославу эпитет Мудрый. Но это уже совсем другая история…

Летописный князь Владимир не всегда совпадает с собственным же житийным образом. И все же историческая истина состоит в другом. Ее спустя три с половиной десятилетия после смерти Владимира Святого сформулировал митрополит Иларион в своем бессмертном (и уже цитированном выше) «Слове о законе и благодати»:

«Хвалит же гласом хваления Римская страна Петра и Пав, коими приведена к вере в Иисуса Христа. Сына Божия, <восхваляют> Асия, Ефес и Патмос Иоанна Богослова, Индия — Фому, Египет — Марка. Все страны, грады и народы чтут и славят каждые своего учителя, коим научены православной вере. Восхвалим же и мы, — по немощи нашей <хотя бы и> малыми похвалами, — свершившего великие и чудные деяния учителя и наставника нашего, великого князя земли нашей Владимира, внука древнего Игоря, сына же славного Святослава, которые, во дни свои властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах, победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне Ведь владычествовали они не в безвестной и худой земле, но в <земле> Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли.

Сей славный, будучи рожден от славных, благородный — от благородных, князь наш Владимир и возрос, и укрепился, младенчество оставив, и паче возмужал, в крепости и силе совершаясь и в мужестве и мудрости преуспевая И самодержцем стал своей земли, покорив себе окружные народы, одни — миром, а непокорные — мечом.

И когда во дни свои так жил он и справедливо, с твердостью и мудростью пас землю свою, посетил его посещением своим Всевышний, призрело на него всемилостивое око преблагого Бога. И воссиял в сердце его <свет> ведения, чтобы познать ему суету идольского прельщения и взыскать единого Бога, сотворившего все видимое и невидимое».

(Перевод диакона Андрея Юрченко)

Ян Гус (1371–1415) (рис. 93) — национальный герой чешского народа, проповедник, мыслитель, идеолог нарождающейся Реформации. Вместе с тем его личность и деятельность имеет непреходящее значение для всего славянского мира. Как никто лучше, это подчеркивал русский историк и писатель Михаил Петрович Погодин (1800–1875):

«Гус был древнейший ревнитель Славянской народности, 500 почти лет назад развернувший это славное знамя, следовавший верно по стопам Славянских первоучителей, св. Кирилла и Мефодия, употреблявший народный язык в богослужении и проповеди. В объяснении Гуса на молитву Господню находится следующий энергический призыв Чехов его времени к национальному самосознанию, чтоб князья, паны и народ дорожили своею родною речью и не давали ей гибнуть; чтоб дети от смешанных браков Чехов с немками говорили только по-чешски, но не двоили своей речи, потому что двоение речи подает первый повод к взаимной зависти, раздорам. <…> Гус — великий человек. Славянин, пророк народности, дорог для нас. Русских, еще вот почему: он как будто воспоминал смутно или темно, предчувствовал православие; в груди его как будто заговорило древнее Чешское учение, и вместе носился впереди вожделенный идеал. Он был католик, но не такой, какой требовался папою; он учил повиноваться только тем постановлениям, которые согласны с древними апостольскими правилами и определениями Вселенских соборов; он учил о приобщении мирян под обоими видами, вопреки правилу Римско-католической церкви; он восставал против ее злоупотреблений, осуждаемых и нашей церковью, почему и провозглашен, как мы, схизматиком и осужден на сожжение».

Это был типичный пассионарий, но только не в экспрессивном выражении, а в «тихой», если так можно выразиться, непреклонности и несгибаемости. Молчаливым протестом и негромкими речами он добивался не меньшего эффекта, чем иные пламенные ораторы, мобилизуя и воодушевляя громадные массы людей (рис. 94). А его мученическая смерть на костре (рис. 95) всколыхнула пол-Европы и почти на два десятилетия распалила в самом ее центре пожар невиданной доселе революционной войны народных масс, получившей название Гуситских войн. К Яну Гусу в наибольшей степени можно отнести хрестоматийное стихотворение Алексея Хомякова о жертвенном подвиге:

Подвиг есть и в сраженьи,
Подвиг есть и в борьбе;
Высший подвиг в терпеньи,
Любви и мольбе.
Если сердце заныло
Перед злобой людской,
Иль насилье схватило
Тебя цепью стальной;
Если скорби земные
Жалом в душу впились,—
С верой бодрой и смелой
Ты за подвиг берись.
Есть у подвига крылья,
И взлетишь ты на них
Без труда, без усилья
Выше мраков земных,
Выше крыши темницы,
Выше злобы слепой,
Выше воплей и криков
Гордой черни людской.

От Яна Гуса, выступавшего за национальное славянское достоинство, чешскую независимость от немецкого засилия и реформу церкви, требовали одного — признания своих заблуждений. На что он неизменно отвечал, что не может назвать заблуждением то, что на самом деле является истиной. На церковном соборе в швейцарском городе Констанце, куда Гуса вызвали на суд, ему не дали сказать и этого — ото всюду неслись крики, ругань, топот ног и проклятья. В результате порешили: нераскаявшегося еретика сжечь живьем. Были, правда, и другие предложения:

На соборе на Констанцском
Богословы заседали:
Осудив Иоганна Гуса,
Казнь ему изобретали.
В длинной речи доктор черный,
Перебрав все истязанья,
Предлагал ему соборно
Присудить колесованье;
Сердце, зла источник, кинуть
На съеденье псам поганым,
А язык, как зла орудье,
Дать склевать нечистым вранам.
Самый труп предать сожженью,
Наперед прокляв трикраты,
И на все четыре ветра
Бросить прах его проклятый…

Аполлон МАЙКОВ

6 июля 1415 года Ян Гус мужественно взошел на костер. Русский историк Василий Алексеевич Бильбасов (1837–1904) так описывает героическую смерть верного сына чешского народа:

«Гуса вели на казнь среди огромной толпы народа, сочувственно относившейся к несчастному страдальцу. Речи его к народу, на пути к костру, производили глубокое впечатление. Гус просил молиться за него, невинного. Народ волновался. „Мы не знаем, в чем он виноват“, раздавалось со всех сторон, „он молится и говорит, как истинный праведник“. Шествие двигалось тихо, часто останавливалось, народ запружал узкие улицы. Поле между Готлибенской слободой и садами замка, место казни, было усеяно народом. Взойдя на костер, Гус обратился к народу с речью; но католики, опасаясь последствий той прощальной речи, ускорили казнь. Палачи обложили тело Гуса до пояса дровами и соломой, скрутили руки назад и привязали их к столбу мокрою веревкой: он был поставлен лицом к западу, и засмоленная веревка вокруг шеи и столба не дозволяла шевельнуться. Вместе с первым огненным языком, охватившим дрова и солому, Гус запел громким голосом: „Христе, Сыне Бога живаго! помилуй мя грешнаго!“, и эта песнь, заглушая треск горящих дров, болезненно отдавалась в сердцах присутствовавших и молитвенно возносилась к небу…»