Валерий Демин - Заветными тропами славянских племен

• Название: Заветными тропами славянских племен
• Автор: Валерий Демин
• Издательство: ФАИР-ПРЕСС
• Жанр: Публицистика
• Год: 2001
• ISBN: 5-8183-0375-6

Книга доктора философских наук Валерия Никитича Демина посвящена истории и предыстории славянских народов, вычленению их из первичной индоевропейской этнолингвистической общности и возникновению уникальной славянской культуры и славянского менталитета в русле общечеловеческих ценностей.

Особое внимание уделяется сакральным аспектам славянского мировоззрения и его связи с общемировой мифологией и эзотерикой.

---

С точки зрения современного человека здесь — всего лишь хаотичный набор слов, сплошная бессмыслица. С точки же зрения славяниная-зычника зачин этой архаичной песни — необходимая ритуальная зддавица, позволяющая первобытному человеку перейти на биосферный уровень общения с растительной формой жизни.

Архаичным (да и современным тотемным символом России тоже) выступает белая береза. С березой связан и главный славянский весенне-летний праздник. С момента введения на Руси христианства он приурочивается к Троице (пятидесятый день после Пасхи). Последняя (седьмая) неделя после Пасхи именовалась Семиком и на нее приходились так называемые зеленые святки. Именно этот краткий период характеризуется самым богатым циклом песен, игр, хороводов, гаданий, предсказаний. Одна из самых знаменитых русских народных песен «Во поле березонька стояла» с повтором:

Некому березку заломати,
Некому кудряву заломати, —

относится именно к семикско-троицким хороводным песням. Их христианская номинация чисто условная. На самом деле это самый что ни на есть древнеязыческий праздник. «Березку заломати» требовалось для того, чтобы сломать (иногда ломалась только макушка) и принести в дом, украсить его снаружи и внутри. Или чтобы поставить на видном месте и украсить лентами, бусами, платками. Или походить с ней по улице. О том, что в символом языческих семикских игрищ выступал именно женский дендрототем береза, говорят и слова песни:

Не радуйтесь вы,
Дубья, вязья,
Лило! Лило!
Не к вам идем,
Не вам песню поем,
Лило! Лило!
Радуйся ты,
Белая береза,
Лило! Лило!
Мы к тебе идем,
Тебе песню поем,
Лило! Лило!

Гораздо чаще березку украшали прямо в лесу. И там же одновременно завивали и развивали ее ветви (откуда один из припевов «Дубинушки»: «Разовьем мы березу, разовьем мы кудряву»). Девушки плели венки и гадали о будущем. Сплетенные венки, в том числе — из дубовых или кленовых листьев — надевали на голову; на заключительном этапе обряда их чаще всего уничтожали: сжигали на костре, бросали в воду, в колодец, забрасывали на дерево, относили на кладбище. Часть венков сохраняли, используя затем для лечения, защиты полей от градобития, относили в огороды против вредителей. Повсеместно практиковалось гадание по венкам: их бросали в реку и по движению в воде пытались узнать судьбу (рис. 50); оставляли на сутки во дворе, примечая, чей венок завянет (тому грозит несчастье); подкладывали на ночь под подушку, чтобы увидеть вещий сон. Купальские венки, как и троицкие, использовались для защиты дома, скота, посадок: их вешали над дверями, клали на грядки, надевали на рога коровам «против ведьм» и т. д. и т. п.

Бросание венка в реку или полноводный ручей в целях предвидения будущей супружеской жизни носило сугубо сексуально-эротическое содержание: вытянутая река (ручей) олицетворяло мужское естество, венок, соответственно, — женское, а обряд бросания имитировал их соитие. Кроме того, В венках из цветов, трав листьев и веток естественным образом соединилась символика вечного возвращения растительной жизни и небесно-космического круговорота, тайна жизни и тайна смерти. Магические функции венков чрезвычайно разнообразны: величальная (увенчание головы победителя или надевание цветочной гирлянды на шею); дожиночная, связанная с завершением сбора урожая; свадебная (откуда возникло само понятие «венчание»); погребальная (похоронные венки, надеваемые на усопшего или возлагаемые на могилу) и т. д.

Магический смысл имеет уже сама форма венков — круг, тор, колесо, что полностью соответствует матриархальной семантике и распространяется на другие предметы, имеющие вагинальную форму — с отверстием посередине: кольца, обручи, звенья цепи, навершие ключей, выпечку — калачи, бублики, баранки и т. п. В фольклоре эти и другие аналогичные символы облекались в образно-иносказательную форму. Так, в былине о Ставре Годиновиче, известной еще по «Сборнику Кирши Данилова», акт любовного соития описывается при помощи традиционных метафор. Поэтические строки произносятся неузнанной молодой женой героя — Василисой Микулишной (предположительно дочерью Микулы Селяниновича), переодетой в мужское платье:

«Гой еси, Ставер, веселой молодец,
Как ты мене не опозноваешь,
А доселева мы с тобой в сайку игрывали:
У тебя-де была свайка серебреная,
У меня кольцо позолоченное,
И ты меня поигрывал,
А я тебя толды-вселды».

В другом варианте былины, записанной П. Н. Рыбниковым в Кижах Олонецкой губернии от крестьянина А. Е. Чукова, меняются образы, но не меняется символика женского и мужского начал:

«Ты помнишь ли, Ставер, да помятуешь ли,
Мы ведь вместе с тобой в грамоты училися:
Моя была чернильница серебряная,
А твое было перо позолочено?
А я-то помакивал тогда-всегда,
А ты-то помакивал всегда-всегда?»

Круг, олицетворяющий женское начало, одновременно символизирует и оберегательные функции женской утробы, с которыми связано множество древних ритуалов: очерчивание кругом как защита от невзгод и несчастий, доение или процеживание молока сквозь венок, а также пролазание, протаскание, наблюдение, переливание, умывание, еда и питье — и все через венок. Вера славян в волшебную силу венка наглядно проявляется в их полифункциональном использовании в архаических празднествах — святочных, масленичных, троицких, купальских.

На Семик с утра до ночи водились женские хороводы. Праздник был исключительно женский (рис. 51), уходящий своими корнями в матриархальную старину; мужчины к нему и близко не подпускались, лишь позднее нравы несколько смягчились. Праздновалось само таинство жизни, олицетворяемое женщиной. И березка символизировала это таинство, выступая подлинным Древом жизни. Аналогичную символическую нагрузку носили и другие тотемные растения. Например, как установили этнологи, заламывание (ломание) калины[11] и некоторых других кустарниковых растений в женских славянских обрядах и магии имело глубокий сексуальный смысл и олицетворяло для девушек предстоящее лишение девственности (дефлорацию), которая когда-то поощрялась именно на семикскую неделю.

Пик неформальных семикско-троицких празднеств приходился на Духов день. Вопреки общеизвестным религиозным истолкованиям, именно в этот день до предела обнажалась подлинная подоплека древних языческих обрядов и их ярко выраженная сексуально-оргиастическая сущность. До недавнего времени истинный смысл троицкой обрядности был известен ограниченному кругу людей: непосредственным участникам, наблюдателям и этнографам-фольклористам. Последние, однако, не могли опубликовать собранные сведения из-за их откровенной «срамоты». Лишь в самое последнее время в научной печати появились тексты языческого происхождения.

Срамные троицкие песни исполнялись исключительно женщинами, изобиловали ненормативной лексикой, носили вызывающе похабный характер и сопровождались плясками со столь же выразительной жестикуляцией. О матриархальных пережитках свидетельствует также и непременное изготовление чучела бабы с подчеркнуто большими грудями. Оно делалось из двух березок, обряжалось в платье, украшалось лентами и в долгом шествии с песнями и танцами относилось к реке, раздевалось и топилось. Это языческое шествие с трясучкой и ловлей мужчин во многом напоминает аналогичные ритуальные действия, устраиваемые во время античных дионисий и вакханалий.

Береза — не просто дерево женского рода. Она — символ Женского начала, несущий на себе печать далекой матриархальной эпохи. С наступлением и победой патриархата появились новые тотемные предпочтения и соответствующие дендрические символы. У древних славян таким священным (и одновременно тотемным) деревом стал дуб, символизирующий Мужское начало. В украинских народных песнях мужчины по сей день сравниваются с дубами:

Похилився дуб дубови,
Поклонився кум кумови,
За любую гостинойку,
За красную бесидойку!

На каком-то этапе славянского этногенеза дуб сделался даже символом и гарантом брака. В некоторых местностях Белоруссии до начала ХХ века сохранялся по сути своей языческий обычай — получать благословение на бракосочетание у заветного дуба. Брачащиеся шли в лес к вековому дереву, обходили его три раза и только после этого считались мужем и женой. Славяне относились к дубу, как мудрому мыслящему существу, принимая ответственное решение, обращались к нему за советом, сверяли с ним свои замыслы и поступки. У русских это сохранилось по сей день, чуть ли не в генетической памяти. Достаточно вспомнить хрестоматийный эпизода «Войны и мира» — мысленный разговор Андрея Болконского с дубом по возвращении из рязанского имения графа Ростова и судьбоносной встречи с Наташей: