Екатерина Мурашова - Детдом

• Название: Детдом
• Автор: Екатерина Мурашова
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

В третьем романе любовно-авантюрной трилогии «Анжелика и Кай» все сюжетные линии стягиваются в тугой узел. Четверо юношей и девушка из интерната для детей с нервно-психическими заболеваниями под руководством Аркадия организуют группу под названием «Детдом». Группа имеет успех. Одновременно в Россию возвращается выросший Кешка-Кай, к которому после сеансов психоанализа в Цюрихе, возможно, вернулась память. Кай знакомится с ребятами из ансамбля и принимает участие в их деятельности. При этом он безуспешно пытается заново выстроить отношения с дочерью Анжелики, которая когда-то, много лет назад, инициировала его возвращение к людям. А поиски креста Ефросинии не заканчиваются ни на минуту…

---

Девушку звали Ольгой и ей недавно исполнилось девятнадцать лет.

Даму звали Мария Алексеевна Огудалова и ее действительный возраст нигде не афишировался. Она была талантливой и достаточно известной эстрадной певицей со своим репертуаром и своим кругом почитателей. Но в последнее время ей неоднократно намекали, что, если она хочет и далее удерживаться «в обойме», прыгать на сцене в умеренно короткой юбке уже недостаточно. По образу и подобию других «звезд» ей следует запустить какой-нибудь авторский проект, желательно с привлечением молодых исполнителей, в идеале – не слишком бездарных. Теоретически она была не против. Практическая проблема заключалась в том, что около эстрадная молодежь обоего пола Марию Огудалову совершенно не возбуждала и не привлекала. Все они казались ей недалекими, самонадеянными дилетантами. Какой была она сама в их возрасте – Мария Огудалова категорически позабыла.

– Скажите, Ольга, вы видели мой последний клип? – спросила Огудалова. Она хотела выбрать какую-нибудь подходящую тему для начала разговора. В конце концов, самой подходящей темой показалась, естественно, она сама и ее творчество.

«Если я сразу начну хвалить их группу, – объяснила себе Мария Алексеевна. – То она либо зазнается (и тогда с ней будет сложнее договориться), либо, если она умнее, чем кажется, догадается, что я сама не верю тому, что говорю, и просто им льщу.»

– Да, – ответила девушка, глядя на носки своих кроссовок. – Я видела. Он сделан… очень… на очень высоком профессиональном уровне.

«Эт-то что такое?! – слегка опешила Огудалова. – Комплимент или оскорбление? Или она просто по-другому разговаривать не умеет? Все-таки надо же помнить, что мне про них говорили… – успокоила она себя. – Что-то здесь, конечно, для имиджа придумано, для скандала, но что-то ведь и правда, должно быть…»

– А скажите, милочка, – не удержалась-таки Мария Алексеевна. – Вы лично действительно воспитывались в детском доме?

– Да, – девушка кивнула светловолосой головой и челка прикрыла выражение ее глаз. – Только он назывался «интернат».

– Сочувствую, искренне сочувствую, – на мгновение Огудалова действительно ощутила внутри себя некоторое размягчение и умилилась собственной (оказывается, сохранившейся!) сентиментальности. После стольких лет в дебрях дикого постсоветского шоу-бизнеса… – Кстати, вот о чем я хотела с вами поговорить. Как вы, Ольга, видите перспективы своего развития, как певицы?

– Да, – сказала Ольга и добавила полностью в разрез с предыдущим. – Никак не вижу. Мне это не надо. У нас перспективами занимается Владимир и Клавдия Петровна.

– Отчего же так? – искренне возмутилась Огудалова. В свое время ей пришлось долго доказывать бывшему мужу, музыканту и продюсеру, что у нее тоже есть мозги и собственное видение эстрадной карьеры. – Обычная песня! Но как вы, Оля, это позволяете? Ведь вы же должны понимать, что вся ваша лавочка держится на вас и вашем милом голоске (у Ольги был мощный, грудной голос очень широкого диапазона, и Марии Алексеевне это было прекрасно известно, но все-таки она не смогла удержаться от уменьшительного суффикса). Без вас они ничто, и практика и история эстрады сто раз это подтверждала. Где сейчас муж Эдиты Пьехи – Броневицкий? Где мой собственный муж? Кто о них помнит? Да возьмите примеры и поновее! В любом ансамбле главное – певица, а вовсе не музыканты и не подпевка…

– Да, – сказала Ольга. – Но наши мужчины тоже поют соло. Все. Кроме Егора, который стесняется. Мы надеемся, потом…

Мария Алексеевна почувствовала какое-то неудобство и лишь пару мгновений спустя осознала его происхождение. Ольга назвала своих согруппников-недоносков – мужчинами. Вот уж слово, не принятое на эстраде! Где-то даже неприличное, вульгарное. «Мужчина, вас тут не стояло!» За кулисами и на пятом десятке все называют друг друга «мальчики», «девочки», «пацаны», «ребята»… Если кто хочет выпендриться, говорит «коллеги по цеху». И сколько лет тем Ольгиным «мужчинам»? – Смех один! Нет, девчонка явно не в себе, как ее и предупреждали. И это «да» в начале каждой фразы. Наверное, ее какой-нибудь пробегавший мимо имиджмейкер-психолог научил: сначала соглашайтесь, милочка, со всем, так, дескать, будете производить хорошее впечатление, и разговор пойдет легче. Она и слушается. А что одно с другим согласовывать надо, этого понять не в состоянии…

– Поверьте моей долгой-долгой жизненной практике, Оля, – Мария Алексеевна постаралась придать своему красивому голосу максимальную задушевность. – Вам надо самой думать о себе и не ждать, когда о вас будут думать мужчины. Они ничем не хуже, но и не лучше нас, женщин. Тоже думают только о себе. О своей популярности, чаще – о своих деньгах, машинах, жизненных удобствах. Им удобно иметь карманную женщину-певицу, раскрученную и приносящую доход на блюдечке с голубой каемочке. А их обычный довод: «Ты мне всем обязана! Где бы ты была без меня?» Ваша главная задача, Оля, – не попасться на эту удочку. И я готова вам в этом помочь. Я уверена, – оценив навскидку «деревянность» своей визави как «очень высокую», Мария Алексеевна решила играть жестко. – Что вы уже получали или еще получите другие сходные предложения. Мое главное для вас преимущество перед другими: я – женщина, и потому не слишком склонна к рабовладению. Да, я знаю, на этом поприще подвизаются и другие… гм-м… артистки, но они, видите ли, любят молоденьких мальчиков и, наоборот, очень ревниво относятся к женщинам-певицам. Как бы не затмили их собственной славы. Я же к мальчикам равнодушна. Меня всегда, даже в молодости, привлекали мужчины зрелого возраста, с сединой на висках и жизненным опытом в чемоданчике. Мне интересны именно вы, Ольга, – здесь Мария Алексеевна решила все-таки перейти к комплиментам. – У вас очень хорошие голосовые данные и очень интересный, уже сформированный имидж. Руфина, с ее образом никак не вырастающего, малосимпатичного трудного подростка, всем уже надоела. Ты, кстати, не под нее челку обстригла? Зря! Твой сценический имидж гораздо круче, как теперь принято говорить. Эти простые платья и туфли-лодочки – великолепно. Сразу отсылает к Эдит Пиаф и Мирей Матье. У них ведь тоже было трудное детство. Эдит пела на улицах, а Мирей была старшей из семнадцати детей в семье. Разумеется, мы не будем все сразу менять. Но ты у нас будешь развиваться – вот в чем соль. Меня не интересуют проекты-однодневки, где все построено на одной-единственной песне, клипе или строчке в контракте. Ты понимаешь меня? На развитие сценического имиджа способны только действительно большие артисты. И этим театр в корне отличается от эстрады. Великий артист полностью проживает на сцене всю свою жизнь, от мальчишки-слуги «кушать-подано» до глубокого старца в «Короле Лире». Его роли меняются вместе с ним, с естественным течением времени, понимаешь? Вечность и мгновение… А на эстраде? О, эстраде подавай только молодых, она не прощает человеку его возраста! Взгляни на Валерия Леонтьева: ведь талантливейший же человек, многогранный, умница. И вот уже тридцать лет без перерыва скачет по сцене, как молоденький козлик, весь в поту и в этих дурацких блестках… И ведь никуда не деться! Либо продолжай скакать, либо уходи…

Мария Алексеевна вдруг спохватилась, сконцентрировала взгляд и увидела, что Ольга откинула назад послушную челку (она легла надо лбом мягкой волной), смотрит на нее и слушает с вниманием и подлинной, как будто, заинтересованностью.

– Ну, что скажешь? – отчужденно спросила Огудалова. Ей было почти стыдно. Неловкость еще усиливалась тем, что она не могла понять причины своей недавней откровенности. За кулисами она много лет слыла человеком сдержанным и не склонным к экзальтации.

– Да, – ожидаемо ответила Ольга. – Вы хотели в театре играть? Я видела. Это красиво, только жутко очень. Когда занавес поднимается, а там… все другое, другой мир. Как будто бы подглядываешь туда, куда вообще-то нельзя. Мне нравится, когда сначала кто-нибудь выходит и говорит, что – можно.

«Ну и ничего ж себе!» – мысленно воскликнула Мария Алексеевна Огудалова, несостоявшаяся театральная актриса, когда-то, по настоянию первого мужа, ушедшая с театральной сцены на эстраду за славой и большими деньгами. А вслух сказала:

– В средневековых постановках перед представлением, еще до поднятия занавеса, к зрителям всегда выходил один из артистов. Он кратко рассказывал содержание первого акта, благодарил зрителей за то, что они собрались, и приглашал их войти в то самое пространство, о котором ты говорила.

– Да, – сказала Ольга. – Это хорошо. Спасибо, что вы рассказали. Я запомню.

* * *

– Ну что? – спросил Огудалову человек лет тридцати пяти, поджидавший ее в машине. Несмотря на теплый, по настоящему весенний день, он был в длинном кожаном плаще на теплой подкладке. Губы у человека казались слегка подкрашенными, да и глаза, кажется, тоже… – Совсем дикая? Как и говорили?