Джайлс Блант - Сезон мошкары

• Название: Сезон мошкары
• Автор: Джайлс Блант
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-389-00302-6

В городке Алгонкин-Бей нет спасения от весенней мошкары. В бар заходит сильно искусанная рыжая девушка. Ее странное поведение привлекает внимание, и ее отвозят в больницу. Там выясняется, что в девушку стреляли и пуля застряла у нее в мозгу. Пулю удается извлечь, но память к девушке пока не вернулась. А уж сам момент преступления она, по мнению специалистов, не вспомнит никогда. Но пуля выводит детектива Джона Кардинала и его помощницу Лиз Делорм на след байкера-наркоторговца Вомбата Гатри. Однако след обрывается у водопада, возле того, что осталось от Гатри…

---

Кадр первый. Солнце заливает лагерь, такое беспощадное, что Терри кажется — ей вот-вот станет плохо. Она гуляет по усеянному мелкими камешками берегу и заходит туда, где уже, кажется, кончается лагерь. На обратном пути она сворачивает в заросли, и ее атакуют рои мошкары. Неожиданно она выходит к еще одной хижине, меньше других, с заложенным кирпичами единственным оконцем. На двери поблескивает медный замок. От хижины исходит зловоние, и Терри опять направляется к воде.

Кадр второй. Они с Кевином гуляют в городе. Они развлекаются вовсю — прошлись по Мэйн-стрит, потом завернули на набережную. Побродили по пристани, посетили сельскую ярмарку. День такой чудесный, редкий день, ясный, солнечный, и Кевин совсем такой, как прежде, — забавный, озорной, не знающий наркотиков Кевин, мальчик, рядом с которым она росла. Он повез ее в разбитом «ниссане» — рыдван, который он гордо именует машиной. Они обогнули озеро и выехали обратно на шоссе. Хороший день растопил ледяную броню, в которой уже сколько дней пребывала Терри, и она вновь возрождается к проблеме его губительного пристрастия к наркотикам. Молчать она не может.

— Почему мы просто не бросим все и не уедем отсюда? — говорит она. — Сорваться и уехать обратно в Ванкувер! Ты говоришь, что тебе здесь хорошо, но я что-то этого не вижу.

— Ах, Терри, не начинай ты опять! — досадливо говорит Кевин — мальчишка, которого обидели. — Мы так хорошо проводили время!

— Знаю. Вот я и хочу, чтобы ты продолжал в том же духе. Мне не улыбается однажды утром отправиться на похороны моего маленького братика!

— Слушай, перестань, а? Никакой я не маленький братик, понятно? Я не забыл, что после того, как умерли папа с мамой, ты заботилась обо мне, вроде как опекала. Когда мы очутились в другой семье, в другом городе, ты была, ничего не скажешь, на высоте. Но теперь-то я не ребенок.

— Однако ты по-прежнему мой брат. И я люблю тебя, хоть ты меня, может быть, уже и разлюбил.

— Я почти не прикасаюсь к наркотикам, Терри.

— Ты не работаешь, а значит, как я думаю, чтобы заплатить за них, занимаешься их сбытом. Подумай о том, что будет, когда тебя поймают. Знаешь, какой срок тебе дадут на этот раз?

— Я собираюсь оставаться здесь, лишь покуда не накоплю денег. А потом — давай бог ноги, уеду в Грецию или еще куда-нибудь и буду только писать и валяться на солнышке.

Иногда это был Танжер, иногда Марракеш. Идею Греции, как она знала, он позаимствовал у Леонарда Коэна. Одно время он не расставался с толстым томом его биографии.

— Почему ты не хочешь честно признаться, что боишься Рыжего Медведя? Разве ты не видишь, как он опасен?

— Я не хочу касаться этой темы. Он вовсе не так плох, как тебе кажется.

— По-моему, он сумасшедший.

— Я знаю к нему подход.

— С таким, как Рыжий Медведь, никакие подходы не помогут, Кевин. Ты видел его глаза? Они же мертвые, Кевин! В них ничего нет — сердца, во всяком случае. Нет жизни. Поэтому он и темных очков не снимает. Не хочет, чтобы видели эти его глаза!

Кевин взглянул поверх ее головы и притормозил, пропуская вперед грузовик.

— Послушай, Терри. Ты моя сестра. Ты не мать мне и не должна мне указывать, что мне делать, и чего не делать, и как строить свою жизнь!

— Единственное, чего я хочу, чтобы у тебя была эта жизнь, Кевин! Думаешь, для меня это такая радость — выслеживать тебя? Думаешь, мне очень приятно быть твоей не то компаньонкой, не то служанкой, не то уж не знаю кем? Я тоскую по работе, мне надо совершенствоваться в профессии, впереди у меня маячат два просмотра — ей-богу, Кевин, есть дела более увлекательные, чем колесить по этой треклятой стране за тобой следом, пытаясь выдрать шприц у тебя из рук!

— За чем же дело стало, Терри? Действуй, пожалуйста! Возвращайся в Ванкувер, займись собой и оставь меня, в конце концов, в покое!

— Не могу я оставить тебя в покое! Ты погибнешь либо от передозировки, либо в какой-нибудь идиотской ссоре с Рыжим Медведем и его дружками. Ты губишь себя, и я не собираюсь стоять в стороне и спокойно смотреть на это. Зачем ты прижимаешься к обочине?

Они ехали по шоссе, и он крутанул машину к гравиевому откосу. Мимо с ревом пронеслись, сигналя, несколько машин.

— Что ты делаешь, Кевин?

— Бери, к черту, эту машину. Я возвращаюсь в город! Там, по крайней мере, никто не учит меня, как себя вести!

— Ой, не надо, Кевин, подожди!

Выскочив из машины, она пробегает несколько шагов, пытаясь догнать его. Гравий скрипит под ногами, гарь ест глаза. Кевин идет, быстро удаляясь от нее — упрямая спина, поднятые плечи. Какая там ледяная броня! Когда он такой, говорить с ним бессмысленно.

Кадр третий. Она не помнит, в тот же день это было или на несколько дней позже. Она в «гостевой хижине» запихивает вещи в рюкзак. Сердце колотится, и единственное ее желание — бежать. Кевин запропастился где-то, а она знает, что ей необходимо поскорее убраться отсюда, из этой хижины, из этого лагеря. Руки дрожат так сильно, что она не может застегнуть молнию на рюкзаке. Дверь открывается — беззвучно, без стука, — и она вскрикивает.

На пороге стоит Рыжий Медведь — черный силуэт в светлом прямоугольнике дверного проема.

Она роняет рюкзак, наклоняется, чтобы поднять его, опять роняет.

— Вам пора уезжать от нас, — произносит Рыжий Медведь довольно дружелюбно.

— Я знаю, знаю. Вот уже вещи складываю.

Она отступает назад, за койку, инстинктивно желая увеличить расстояние между собой и Рыжим Медведем.

— Кевин отвезет меня в город.

— Кевина сейчас нет. Он уехал на некоторое время.

— Тогда я сяду на автобус.

— До автобуса несколько миль. Я распоряжусь, чтобы вас отвезли.

— Ничего. Не стоит беспокоиться. Я поймаю попутку.

— Я не могу этого допустить. — Рыжий Медведь не снимает темных очков, но она чувствует, как он оглядывает ее с ног до головы. — Вас могут изнасиловать. Вас когда-нибудь насиловали, Терри?

Терри растерянно молчит. Ответ, конечно, отрицательный, но его и не требуется.

— Я ничего не видела. Клянусь.

Рыжий Медведь все еще стоит неподвижно — сгусток тьмы в дверном проеме.

— Я ничего не видела, — опять повторяет она. — Я не собираюсь никому ничего рассказывать.

— Конечно, не собираетесь. Ведь это было бы плохо для Кевина. А мы же оба не желаем ему зла, верно?

И он уходит.

Но что она видела? И кто прогнал ее из лагеря? Припомнить это Терри не может. Последнее ее воспоминание о лагере — это распахнутая пустая дверь. Сейчас Терри поднимается с пола. В раковину теперь бежит чистая холодная вода. Горячей воды в доме нет, нет и электричества, чтобы подогреть воду. И все равно так приятно умыться, смочить лицо водой, как будто смывая страх, который вызывал в ней Рыжий Медведь.

Как бы оторвать от него Кевина? В мозгу начали возникать первые наметки плана, и она застыла перед раковиной, не выключая воды, надеясь, что наметки эти вскоре оформятся, приобретут более четкие очертания руководства к действию.

Она все обдумает, сопоставит и соединит воедино, а после — беги, беги, беги. Только на этот раз делать это они будут вдвоем.

30

— Объясните мне кое-что, Кардинал.

Сесть детектив-сержант Шунар Кардиналу не предложил. А если бы даже и предложил, сесть в кабинете было негде: каждый стул в нем служил той или иной частью лелеемой Шунаром картотечной системы, коль скоро нагромождение папок могло именоваться системой. Но при всей своей безалаберности от подчиненных Шунар требовал неукоснительного порядка и ответственности, почему в данный момент щеки его и пылали. Детектив-сержант страдал гипертонией, и когда он сердился, лицо его наливалось краской с удивительной скоростью.

— Объясните-ка мне, если сможете, каким образом удалось потеряться хорошенькой девушке с ярко-рыжими волосами и пластырем на голове. Как такое оказалось возможным и кто сторожил ее, когда это произошло?

— Дежурил Ларри Берк, но виноват я. Мне надо было проинструктировать его более четко.

Шунар покачал головой и покраснел еще больше:

— Избавьте меня от полицейской солидарности и покрывательства. Берк облажался — вот в чем суть.

Кардинал как мог объяснил произошедшее. Счастье еще, что Берк не был в непосредственном подчинении у сержанта.

— Вы, надеюсь, разослали ориентировку на девушку?

— Да. В ту же секунду, как узнал.

— Чертов Берк. Задам я ему перцу!

Раздался звонок, и Шунар снял трубку переносного телефона.

— Хорошо, я ему скажу, — произнес он и повесил трубку. — Боб Брэкет приехал и ждет вас. Счастливо отделались.

Боб Брэкет был маленьким кругленьким человечком с золотой серьгой в ухе. При первом взгляде на него трудно было предположить, что этот шарик был самым находчивым и остроумным адвокатом Алгонкин-Бей. Неудивительно, что он доставлял немало хлопот полицейскому управлению в роли стойкого защитника криминальных слоев, рыцаря судебных поединков, где для него не существовало никаких препон и никаких авторитетов. Стиль его выступлений был столь безукоризненно гладок и изыскан, что многие простодушные следователи обоих полов (ибо в зале суда Брэкет забывал о половых различиях, отстаивая тем самым полное равноправие женщин) далеко не сразу осознавали, что их выводы совершенно изничтожены, высмеяны и дискредитированы.