Джайлс Блант - Сезон мошкары

• Название: Сезон мошкары
• Автор: Джайлс Блант
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-389-00302-6

В городке Алгонкин-Бей нет спасения от весенней мошкары. В бар заходит сильно искусанная рыжая девушка. Ее странное поведение привлекает внимание, и ее отвозят в больницу. Там выясняется, что в девушку стреляли и пуля застряла у нее в мозгу. Пулю удается извлечь, но память к девушке пока не вернулась. А уж сам момент преступления она, по мнению специалистов, не вспомнит никогда. Но пуля выводит детектива Джона Кардинала и его помощницу Лиз Делорм на след байкера-наркоторговца Вомбата Гатри. Однако след обрывается у водопада, возле того, что осталось от Гатри…

---

Обычно Кардинал и Делорм не имели разногласий насчет ведения дела и как допрашивать свидетеля, но сейчас молчание в машине было угнетающим. Делорм остановилась на красный свет, и Кардинал считал про себя секунды.

— Ну ладно, — сказала Делорм. — Каким все-таки образом она может помнить серебристый цвет машины, которая ее подобрала, и не помнить человека за рулем?

— Брось. Мы сплошь и рядом сталкиваемся с подобным. Свидетели отлично помнят, какие туфли были на человеке, но был ли он в шляпе или без — сказать не могут. Это ничего не значит.

— У тебя не сложилось впечатления, что она сознательно выбирает, что нам говорить, а что нет?

— У меня сложилось впечатление, что она еле-еле оправилась от шока.

— Знаешь, по-моему, у нее достаточно нянек, и в дополнительной она не нуждается.

— Думаю, она рассказывает нам все, что может. Погляди на нее. Разве она похожа на femme fatale?

Делорм покосилась на Кардинала:

— Ты замечал, что проявляешь к женщинам снисходительность? Не допрашиваешь их с тем же пристрастием, как мужчин?

— Неправда! — возмутился Кардинал. — Кое-кого из них я прекрасно упрятывал за решетку. А вот ты, напротив, не так строга к мужчинам.

— Может быть. — Делорм пожала плечами — движение, которое придавало ей, по крайней мере в глазах Кардинала, французский шарм. — Наверно, это потому, что меня больше возмущают женские преступления или когда женщины словно не понимают, что им выгодно, а что нет.

— По-моему, мисс Тейт не относится ни к той, ни к другой категории.

Делорм покачала головой:

— С тобой все ясно, Кардинал. Ты даже не знаешь хорошенько этой женщины, но, кажется, уверен, потому лишь, что она ровесница твоей дочери, будто отлично ее понимаешь и видишь насквозь.

— Нелепая мысль. Я даже обсуждать это не буду.

— Но это чистая правда.

— Не буду обсуждать, и точка!

— Ну и ладно.

— Ты что, на Прибрежное едешь или куда?

Делорм сменила полосу, обгоняя SUV, и нажала на газ.

В сороковые и пятидесятые на Прибрежном шоссе мотели вырастали как грибы благодаря прекрасному виду на озеро Ниписсинг, открывавшемуся оттуда. Позднее, в шестидесятые и семидесятые, к мотелям прибавились многоквартирные дома-коробки, и прекрасный вид оказался испорчен. На северной стороне шоссе возникли торговые центры и заведения быстрого питания, а на южной протянулась цепь мотелей.

Возле самого города — «Феникс», «Авалон», «Коттеджи красотки Кэти Ли», а подальше — еще одна группа мотелей, в том числе «Сельский приют», «Сосны» и мотель под устрашающим названием «Конец пути». Самый дальний мотель по шоссе, уродливое красно-кирпичное бунгало, называется «Каталония», а почему, толком объяснить никто не мог.

«Каталония» находится на том отрезке, где шоссе идет вверх, поворачивая в сторону Одиннадцатого. Стоит мотель не на самом озере, а через дорогу от него, отчего рекламные щиты напирают в основном на такие его преимущества, как бесплатные местные телефонные переговоры, кондиционеры и чистота в номерах. Кардинал и Делорм начали с «Каталонии» и двинулись обратно в направлении города, расспрашивая хозяев, не исчезали ли в последнее время у них постояльцы.

Поздняя весна для мотелей — межсезонье. Подледный лов и катание на снегоходах окончены, а время летних видов спорта еще не пришло. А тот, кто раз испробовал на себе, что такое мошкара, вряд ли повторит ошибку, приехав в Алгонкин-Бей в это время года еще раз. Короче, поскольку пропадать было особенно и некому, никто из постояльцев и не пропал, в чем труженики сервиса и заверили детективов.

Часа два или даже больше Кардинал и Делорм опрашивали владельцев, останавливаясь у каждого мотеля на Прибрежном. Но никто не вспомнил о пропавшем клиенте и не признал Терри Тейт по фотографии.

— Забавно, — сказала Делорм, когда они уже подъезжали к городу.

— Она могла остановиться и где-то еще, — сказал Кардинал. — Мы не все места проверили.

— Но она говорила, что мотель был на озере.

— На каком-то озере, не обязательно на Ниписсинг. Озер здесь, как ты, может быть, заметила, довольно много.

— Хорошо, но почему никто не заявил о том, что клиент исчез? Хотя бы для того, чтобы получить деньги по счету?

— Да они привыкли, что их постоянно надувают. Не звонить же каждый раз в полицию. А может, есть и другое объяснение.

— Какое же?

— Там, где она остановилась, и пытались ее убить.

16

Отодвинув свой блокнот, Мартин Эмис отхлебнул глоток пива. На нем были синие джинсы, в должной степени потертые, и модная белая рубашка с закатанными рукавами. Дать интервью в отеле «Гладстон» придумал Кевин. Ему хотелось продемонстрировать знаменитому романисту, что Торонто ни в чем не уступает Лондону или Нью-Йорку. Или даже круче их.

— Расскажите нам о вашем методе работы. Если допустить, что у вас таковой имеется, — сказано это было достаточно небрежно, но звучный баритон в сочетании с оксфордским выговором, не говоря уже о литературных достижениях интервьюера, придавали каждому его слову значительность и весомость. — Я хочу сказать, что, судя по всему, вы не придаете этому особого значения. Так и представляешь себе Кевина Тейта, набрасывающего стихотворные строки на бумажных салфетках в самолете или на парковочных квитанциях.

— Что ж, вы не так далеки от истины, — отвечал Кевин. — Мне случалось делать записи и на бумажных салфетках. Но вообще я ценю дисциплину. Чтобы сделать что-то стоящее, надо не жалеть времени. От шести до восьми часов каждый день я стараюсь проводить за рабочим столом.

— Это больше похоже на режим романиста, а не поэта.

— И тем не менее это так, Мартин. Я вкалываю не меньше, чем другие.

Маленький демократический штришок не помешает.

— Но я слышал — правда, может быть, это лишь легенда, — что у вас и рабочего стола-то нет.

— Мой рабочий стол там, где мое перо касается бумаги. Это может быть стол в кофейне «Старбекс» или просто пень в чистом поле.

— Простите, друг мой, но проводить шесть часов за пнем, по-моему, не слишком комфортно. Так можно и здоровье потерять.

Кевин отхлебнул эля. Ранее Эмис заверил его, что «Вэнити фэйр» оплатит счет.

— Когда чувствуешь вдохновение, и ураган нипочем. Иногда стихотворение так и прет из твоих жил. Вот расскажу вам, однажды я выпил утром кофе, присел за кухонный стол и начал писать. Длинное стихотворение, с множеством строф, слова так и лились. А потом свет померк, и я решил, что перегорела лампочка. Встал, чтобы сменить ее, и понял, что лампочка в порядке. Просто наступил вечер.

— Вы проработали весь день, даже не заметив этого? Господи, мне бы так! Хоть минуту писать не замечая. Да что там минуту — одно мгновение. И часто с вами такое бывает?

— Бывает иногда. Хотелось бы почаще.

Эмис отпил еще эля, отставил стакан, подался вперед.

— Послушайте, — сказал он. Произнес он это sotto voce,[2] заговорщически. — Строго говоря, уже полгода, как из-под вашего пера не вышло ни одного произведения. Ни баллады, ни триолета, даже хокку и того не написали. Ведь правда же?

— Да, верно, что-то застопорилось в последнее время, но…

— В идиотском припадке праведного гнева вы прогнали от себя единственного человека, который вас любит, ценит ваш талант. И с тех пор пропадаете, живя в разрушенном летнем лагере вместе с двумя наркодельцами, от которых любой человек в здравом уме бежал бы без оглядки.

Наверное, Мартин Эмис в качестве интервьюера был не лучшим выбором. Стоило бы предпочесть Ларри Кинга. Кого-нибудь менее… въедливого, что ли…

— Скажу вам вот что, солнышко мое, — продолжал Эмис. — Думаю, что если дело дойдет до суда за торговлю наркотиками, то вам явно светит пожизненное, и тревогу свою вы глушите, колясь в хвост и в гриву. По-моему, Кевин, страдания ваши усугубляются тем, что по натуре вы не наркоделец, однако не в силах отказаться от легкодоступного продукта. Ведь вы закоренелый наркоман, Тейт. И в жилах у вас не поэзия, а героин, и ваш шанс написать еще одну стоящую стихотворную строчку тает с каждой минутой.

Мечты рассеялись, и Кевин вновь уставился в грязную стену деревянной хижины. Желтый блокнот под его рукой был исчеркан вымаранными попытками сочинить балладную строку:

Для влюбленной леди
Кончилась игра.
Она в объятьях призрака
Лежала до утра.

Так, начало неплохое. А дальше?

Когда стража подошла
И кокнула дружка…

Ну, кокнула. Ладно. И что потом? И как можно кокнуть призрака? Наверно, для поэзии я слишком рационален.

Ощущение тупика вновь направило его мысль к воображаемому интервью. Тут уж Эмис совсем распоясался.

Признаю: Рыжий Медведь и Леон — люди страшные. Байкер убит, и отрицать это бессмысленно. Рыжий Медведь клянется, что это не его рук дело, что убийца — это какой-то отморозок из байкеров. Однако Кевину в это верится с трудом. Так или иначе, еще одно дельце или два, а там — дай бог ноги. Прости-прощай, Рыжий Медведь, прости-прощай, Леон. Через пару недель он улетит в Танжер, где вновь займется поэзией.