Дмитрий Антонов - Арат, Арабра, Абрат, словом, Ой, что это я

• Название: Арат, Арабра, Абрат, словом, Ой, что это я
• Автор: Дмитрий Антонов
• Жанр: Современная проза

---

О ЛЮДИ! ЗHАЕТЕ ЛИ ВЫ, ГДЕ HА САМОМ ДЕЛЕ HАХОДИТСЯ ГОРОД КЕМЕРОВО?

Кемерово находится далеко. Об этом вам легко может рассказать практически все. Мурзин — не исключение. При его виде мне каждый раз жуко хочется напялить бумажную шляпу — совершенно невозможно понимать, до чего же мы внешне с ним похожи. Года два назад, когда решительно все отказывались поменять ему доллар по паспорту с его зачеркнутой и проштемпелеванной наискосок надписью «Hедействительно!» фотографией — я дал ему свой, и справедливость восторжествовала. В этом году у Димки появился жемящий сердце и губы пробел в верхнем ряду грызущих и кусущих зубов, а потому наше сходство, несмотря на разные весовые категории, здорово возросло. С собой Мурзин привез новый литературный журнал и человека, с которым поступал в ЛИ. Вскоре после того, как мы встретились и отправились в «Эйдос» я понял, что все таки слегка пьян. Второполовинудневное похмелье это однозначно жупел. Хуже этого, пожалуй, может быть только дурное похмелье с апперитивов Аппатитовского завода ликеро-водочных вин. Обретенная легкость давит вниз, расплющивая и прижимая к земле всей своей невообразимой тяжестью. Каждое утро просыпаешься в адском одиночестве и единственный способ убедить себя в том, что ты не плод своего собственного воображения — по скорому умыться, быстро и невкусно позавтракать, поскрести щеки несвежей бритвой и, словно задумав что то дурное, тайком, перебежками, покинуть дом, смешавшись с вечно спешащими куда-то людьми. Мне нередко бывало страшно от новообретенного освобождения. Тогда я брал кусок картона, писал на нем произвольную сумму, эквивалентную недопитому мною с похмелья количеству спиртного и шел на главную городскую площадь, где я в то время работал арабом. Трудно быть арабом в наше время. Профессия эта давно утратила былой престиж и о ней лишь изредка вспоминают в школе, да и то, краснея и отворачиваясь, словно бы вводя учеников в курс секса. Два с половиной года меня никто не покупал. Цена на мои услуги то росла то снижалась, я честно старался изучить конъюнктуру рынка, но видно наконец то сказались прогулянные в университете уроки менеджмента. Основой моего источника существования в то время были Великие Добродетельные Милиционеры, всегда честно отдававшие мне честь, к которой я спешно пришивал новые пуговицы и скачками несся закладывать ее в ломбард. Хорошие люди милиционеры, дай им бог побольше детей и счастья. Минуты складывались в часы, часы в сутки, а сутки в годы. Я не носил часов и не хотел их носить, чтобы время не смеялось надо мной каждое мгновение своим нервным тиком. Я не носил часов, и поэтому в результате чуть было не опоздал на самый важный поезд в моей жизни и бесповоротно не успел на другой, который мог бы вывезти меня далеко прочь из этой жизни. Я не успел на этот поезд оттого, что не позаботился о времени, и оно в ответ зло и иронично пошутило надо мной… Возвращаясь однажды с утренней прогулки, я неожиданно для себя обнаружил в своем кармане кусок удивительно белого мела. Или то был невероятно черный уголь. е помню, черт побери, да и какая теперь разница. Важно то, что в скором времени на моем пути обнаружилась глухая стена, цветом как нельзя лучше контрастирующая с моей находкой. День выдался как нельзя более неудачный, из всех моих попыток арабствования вышел ровно шиш, а единственный проходящий рядом милиционер, явно не принадлежащий к племени Великих Добродетельных, так косо смотел на меня, что за полчаса накликал на мою голову холодный северный ветер. а моем пальто не было воротника, чтобы защититься от немилостей природы и потому я заторопился домой, печально размышляя о том, что на ужин у меня будет разве что бутерброд с майонезной пастой, а чем пробавится мой сожитель — бродячий хомякВасилий представиться мне решительно не могло. Так сложилась жизнь и ее уже решительно не переделаешь, если человек в пальто без воротника имеет на ужин майонезную пасту — хомяк отправляется ко сну голодный. Чтобы хоть как то загладить свою вину, я собирался почитать ему на ночь выдержки из Франциска Асизского в моем вольном переводе на литовский, последнее время я научился получать от них не меньшее число полезных калорий, нежели от вареных омаров или чизбургеров с сыром. Однако на пути моем возникла эта стена, да, и тут я понял, что не могу больше сидеть в городе, где даже мелкая разменная монета не является платжеспособным средством, а хороший и способный к обучению в процессе араб третий год сидит без работы. Я подошел к ней вплотную, и, чуть откинувшись, резкими движениями руки, принялся рисовать на ней контуры здания, странно знакомого мне по обрывкам сновидения детских дней. У любого из нас есть собственный вокзал, откуда мы, вывалившись однажды из жизни, берем старт обратно, чтобы снова и снова начать сначала. У этого места много названий — гусарская рулетка, самсара, уголовный кодекс, женитьба — я предпочитаю называть его вокзалом просто потому, что там проложены рельсы и ходят поезда, на которые в любой момент можно приобрести билеты, если конечно успеешь не позже чем за пять минут до отправления. В большинстве своем люди твердо знают, что времени у них уже нет и проходят мимо, делая вид, что вокзала не существует. о я — человек, который не носит часов, и потому свободен от условностей, связанных с их применением. Поэтому, когда вокзал был готов, я прислушался и услышал как голос диктора объявляет посадку на самый важный для меня поезд. Я подошел к кассе и протянул руку за билетом. — За пять минут продажа прекращается! — скривилось круглое и хитрое лицо продавца билетов, — еужели вам это неизвестно? Правила читать надо. Зря что ли вам на стенке повешено? Или часов нет? Нет. — честно и грустно признался я. — И часов у меня нет и времени, чтобы читать настенные правила. У меня главное правило — успеть на поезд, пока он не уехал, а что уж там будет дальше — решать проводникам. — Ах вот как, — смягчился продавец билетов, — ну тогда другое дело, ну тогда в порядке исключения… адо же, надо же… Да вы зайдите сюда, посидим выпьем, пока эта шайтан-арба — пнул он ногой смачно сопящий кассовый компьютер — вам билетик оформит. — В стене кассы, только что бывшей сплошной и непроницаемой, внезапно открылась довольно уютная дверь и в лицо мне повеял ветерок, несущий на своих крыльях блаженный запах портвейна. Я потянул носом, и голова у меня сладко закружилась. Хорошо мне стало в эту минуту, хорошо и спокойно. Я почесал лопатку и сделал два и более шага навстречу двери. — Грэсси! Ядрены пассатижи! А ты то здесь откуда?! — словно сошедший с собственного джипега Плант обрадовано топтался на месте и пожимал мне руку. Hа самом деле, на Арбате сегодня было жарко, да и «Эйдоса» мы не нашли, вот почему у Планта были такие красные руки. синоптики обещали +27 градусов, вот только к чему плюс так и не сказали, и оттого математический прибор термометр так и не выдал на-гора более 12 градусов тепла. Вместе с Плантом мы обсудили проблемы Рэйнбоу и незаменимый сколиоз печного столба, разъели детское семикопеечное мороженое и почти было выпили портвейна, и тут… И тут до слуха моего донеслось неприятное поскрипывание половицы, ритмичное, как я не знаю что, как часы, честное слово. Человек, носящий часы, просто не выделил бы этих звуков из окружающего его моря ритмов. о я не носил часов. И потому я сразу понял, что ритм этот отсчитывает оставшиеся до отправления поезда секунды. — Ты что же это, пакость старая, — протиснувшись по плечи в окошко кассы рванул я за лацканы пиджака продавца билетов — чтобы опоздал я на поезд хочешь, Да я тебя! — и я замахнулся на него воображаемой пивной бутылкой. аверное это хорошо у меня получилось, потому что он смертельно испугался и словно по волшебству извлек из под прилавка уже слегка истрепавшийся билет на мое имя, фирменный, купейный. Один купейный до счастья, сегодня, тринадцатым вагоном, откидная нижняя полка, страховка не оплачена, пересадка в порядке общей очереди. — забабнил он монотонным, затверженным, официальным голосом. — Не оплачена! — рявкнул я на него, — не оплачена! Черт с ней, с твоею страховкой, давай быстро сюда билет, дядя! Я бежал по перрону на готовый тронуться поезд до моего личного счастья, а вдогонку мне летели крики продавца билетов, постепенно сливавшиеся с желтизной осенних листьев. Дирекция железнодорожного вокзала желает вам счастливого пути! И я успел в свой тринадцатый вагон, заскочил, чуть не ударившись лбом о низкий потолок, успел, и зайдя в свое купе устало растянулся на полке. Ехать предстояло немало — любой знает как длинна и характерна остановками дорога к счастью. К сожалению я не запасся газетами или другой макулатурой в дорогу и потому надеялся только на собственное везение с разговорчивыми соседями-попутчиками. Однако пока мое купе пустовало. Что ж, не беда, я уже в пустой квартире, неспешно мою пол, подпеваю притаившейся в колонке Тикки и прикидываю, сколько еще минут мне осталось ждать возвращения Снежки. Вроде бы — совсем немного. Вроде бы до полного и абсолютного счастья еще одна-другая-третья сотня минут, это ничего, это не беда, главное, что оно вот вот, сегодня… Кстати, чтобы это и впрямь случилось, неплохо бы уйти с Арбата. Прощаюсь с Мурзиным и еду в Сокольники. До завтра, Димка! Hи пуха ни пера, и не вздумай послать меня к черту, откуда ты знаешь, что я тебе принесу оттуда. Метро. Снова тянет в сон, но спать не буду. HИ-КОГ-ДА! Чем я не бодхидхарма? Сам себе Пути Дамо. Пути, пути, пути… Сплошная мешанина и скопление сюжетов. один, другой, третий, как отмахаться, отмазаться от них? Знаете что? А это, кажется, дочстаточно просто. Знаете? Знаете, а на самом деле все было очень просто — он был обыкновенным ворлоком. Чернокнижником, как его еще иногда называли. Hе самым лучшим, возможно, но кроме него в округе не было других чародеев и сравнивать особо было не с кем. Колдовал он тоже неумело: как и большинство дел, за которые он хватался, это требовало внимания и концентрации, а он хотел всего и сразу. Стоит только удивляться, что так много волшебных возможностей достались простому толстому очкарику из пятого «Б». Учительница была ведьмой, а директор — представителем конкурирующей школы магии. Поэтому ворлок никогда особо и не надеялся на хорошую оценку, приходя в школу скучнел, норовил забраться на последнюю парту и уснуть. Hа окружающих он наводил морок и всем казалось, что мальчик внимательно слушает учителей и записывает все слова в толстую тетрадку. Hа самом деле он спал — все настоящие ворлоки черпают силу из сновидений. Силенок на реальность у него уже не оставалось. Мама, повариха из поселковой столовой номер два, давно уже отчаялась устроить его в какой нибудь кружок или спортивную секцию — там ворлок грустнел прямо на глазах и в разгар тренировки мог лечь на маты и, закрыв глаза, заснуть. Чуть ли не единственным, что его интересовало, были разноцветные стеклышки. Их он собирал в таком количестве, что все ящички в его столе и шкафах были плотно забиты этими кусочками яркого счастья. Больше всего он любил красные стекла. Сквозь них не надо было даже смотреть на свет, мир становился прекрасней уже в тот момент, когда о стеклышке думали. В небе вороны превращались в фениксов, а росшая в огороде капуста начинала тянуться к небу словно подсолнух. Соседи часто удивлялись, почему у них на огороде так изумительно растет все что ни попадя, и тогда ворлок чтобы отвести от себя подозрения слезал с постели и, спрятав в кармане красное стеклышко, шел к кому нибудь в гости. К странностям мальчишки в поселке уже привыкли. Допишу я когда нибудь эту телегу или нет? Хорошее начало, задумка, симпатичный герой-пацан… Чего мне, спрашивается, не хватает? Глубокомысленность, видите, ли, подавай. Все, кончено. Прихлебываю незаваренный (то есть без заварки ибо нету) чай, сижу у окна и смотрю в темное небо. До возможного приезда Снежки не больше двухсот минут, ближе в сторону часа. Жизнь удивительна и прекрасна. Вот только очень хочется кушать, и пора, наконец, пора отправлять электрическтй почтой эту почти превратившуюся в бесконечный гон телегу, пора, наконец, пора…