Ильяс Эфендиев - Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)

• Название: Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)
• Автор: Ильяс Эфендиев
• Жанр: Русская классическая проза

---

Эфендиев Ильяс Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)

Ильяс Эфендиев

НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ, СТАРИК

(СКАЗАНИЯ СТАРОГО МОХНЕТА)

Перевод на русский - Т. Калякиной

ИСТОРИЯ САКИНЫ И ОКРУЖНОГО СТАРШИНЫ

В прекрасном Карабахе средь высоких гор и широких долин, среди пышных садов и зеленых лугов лежало селение под названием Курдоба1. Почему оно так называлось - жили здесь только азербайджанцы, - никому не было известно.

Жители Курдобы разводили курдючных овец мясной породы, держали верблюдов, поднимающих до двадцати пудов груза, и гарцевали на карабахских скакунах.

Зиму они проводили в селении, а по весне, когда все вокруг покрывалось сплошь алыми маками и трава вымахивала по пояс, откочевывали на равнину. Раздобревши на сочной траве, щедро ягнились овцы, женщины запасали сыр из овечьего молока, сбивали масло, готовили буламу, мешая молоко и молозиво. Приближалось лето, в долине желтели травы, кибитки разбирались, сворачивались в тюки и грузились на верблюдов - начиналось переселение в горы на эйлаг. Десять дней и десять ночей шел караван к горным пастбищам. В пути на равнине Гаян делали стоянку и устраивали скачки. Конь, обогнавший остальных, сразу же становился знаменитостью, весть о нем разносилась по всей округе.

"Слушай, - говорили люди, - буланый Шахбаза, сына Гаджи Кулу, как стоячих, обошел добрую сотню скакунов!"

И тотчас за буланым приезжали покупатели, но сын Гаджи Кулу говорил, что не променяет жеребца на тысячную отару, и люди возвращались ни с чем.

Добравшись до эйлага, веками считавшегося собственностью Курдобы, кочевье останавливалось. Местность эта называлась "Ослиный родник" - по названию родника. Родник бил снизу из-под замшелых скал, много чего повидавших па своем веку. Прозрачная, как слеза, вода ручьем текла меж душистых трав, яркими бусинками светились па дне разноцветные камешки, и никто не задумывался, почему этот прелестный родник носит такое некрасивое имя - "Ослиный". И почему пастбище, расположенное выше, называется "Золотое горло"? Почему снег, никогда не тающий на вершине горы, называется "Косой снег", а бескрайняя равнина, простирающаяся до самого горизонта и по весне сплошь усеянная маками, зовется "Золотая доска"? Не знали и не задумывались об этом.

В центре летней стоянки располагалась кибитка из белого войлока побольше и повыше остальных - вокруг нее размещались другие.

В белой кибитке жил самый богатый, самый влиятельный и уважаемый человек, в черных - прочие рабы божьи; богатому положено выделяться среди других; гость, прибывший в селение, сразу мог отличить кибитку старейшины. Старейшина был главой рода, он защищал, он наказывал, и если кто-нибудь из чужаков наносил обиду любому обитателю селения, он знал, что оскорбляет старейшину. Таков закон кочевников...

Большая белая кибитка, высившаяся над черными кибитками Ослиного родника, принадлежала Кербалаи Ибихану, человеку достойному, глубоко почитаемому односельчанами. Он был не столь богат, как другие старейшины, не владел, как Гаджи Алыш, десятью тысячами Овец и восемью сотнями коней, но имел доброе имя, превосходя богача и умом, и гостеприимством... Ашуг, пришедший к его порогу, не уходил несолоно хлебавши, пришедший за помощью всегда получал ее, бедняка не отправляли из этого дома с пустыми руками. Окружной старшина, зная, как почитают здесь Кербалаи Ибихана, назначил его старшим над всеми кочевниками округи.

Как-то раз по весне, когда кибитки жителей Курдобы стояли еще в долине, старшина, заехав по делу к Кербалаи Ибихану, увидел его дочь Сакину и потерял рассудок. Я говорю "потерял рассудок", потому что старшине пошел седьмой десяток, и четырех жен он уже имел. К тому же он был кривым на один глаз, а семнадцатилетняя Сакина была красоткой, и белое ее личико украшали две прелестные родинки. Сватов в дом являлось немало, но Сакина любила родственника своего, Гюльмамеда, сына Долговязого Гасана. Долговязый Гасан не славился богатством, но был человек достойный, отважный воин - отказать такому было невозможно, и Кербалаи Ибихан обручил влюбленных.

И вот теперь старшина повадился к Кербалаи Ибихану. Как-то вечером, тайком встретившись со своим нареченным, Сакина рассказала ему, что старшина при виде ее скалится, как старая кляча, а однажды, когда отца не было дома, а она расстилала перед старшиной скатерть, тот схватил ее за руку, да так крепко, что она едва вырвалась. "Что ж, - сказал Гюльмамед, значит, крепко ему приспичило".

И велел матери Сакины передать мужу, что если этот кривой еще раз появится у них в доме, живым он отсюда не уйдет. Мать Сакины знала Гюльмамеда: парень лихой, сказал - убьет, так и сделает... А потому все в точности передала мужу. Кербалаи Ибихан подумал малость - человек он был выдержанный, степенный, и велел жене передать парню, чтобы не вмешивался, он сам сделает, что требуется.

Что ж, как говорится, стыда не имеешь, собачий тебе конец. Когда старшина, в очередной раз наведался в дом Кербалаи Ибихана, хозяин позвал двух парней и велел им укоротить хвост у коня старшины, больно долог стал.

Красавицу Сакину старшине в тот раз увидеть не удалось, но уходя, он твердо решил сразу же засылать сватов. И тут вдруг увидел, что коню его отрезали хвост!

- Что это такое?! - завопил старшина.

- Видишь ли, ага, - сказал Кербалаи Ибихан, спокойно взглянув на гостя, - когда кляча на седьмом десятке возжелает вдруг скакать иноходью, мы делаем вот так - облегчишь малость, может, и придет в себя, одумается!

- Ладно! - угрожающе сказал старшина. - Ты у меня попляшешь!

- Благодари бога, что живым отпустили! - ответил ему Кербалаи Ибихан.

Как ни петушился, как ни грозился старшина, но был он большим трусом, а потому, прекрасно понимая, что тронь он Кербалаи Ибихана, курдобинцы сотрут его в порошок, отложил возмездие на потом и больше не появлялся у Кербалаи Ибихана...

Но не зря говорится, не минует беда храбреца, а живого - мука. Однажды ночью пришедшие из Ирана бандиты напали на селение и стали отбивать отару Гюльмамеда. Высокий, сильный, плечистый Гюльмамед с дубиной бросился на всадников.

- Убирайтесь, сукины дети!...

Главарь бандитов натянул поводья и насмешливо поглядел на чабана:

- Не дури, парень! За баранов жизни хочешь лишиться?

- Прочь, безродный! - выкрикнул Гюльмамед. - Убирайся отсюда! Я Гюльмамед, сын Долговязого Гасана, говорю тебе, убирайся! Плохо будет!...

Он взмахнул дубиной, но бандит поднял меч, и Гюльмамед вдруг почувствовал, что рука его, державшая дубину, стала легкою, как пушинка: глянул, нет у него ни дубинки, ни кисти руки.

Старуха знахарка растопила коровье масло, залила им рану, потом приготовила снадобье, наложила и обмотала руку повязкой. Добрые люди горевали, а недобрые злорадствовали: "Теперь все! Красавица Сакина не пойдет за однорукого!"

Но Сакина недаром была дочерью Кербалаи Ибихана; зачатая от благородного человека, вскормленная молоком честной матери, она решила иначе. "Не горюй! - сказала Сакина жениху, тайно встретясь с ним. - Ты всякий мне люб, рабыней буду твоей, мотыльком буду виться вокруг тебя!"

Три дня и три ночи играли их свадьбу. У Ослиного родника построили огромный свадебный шатер. Из Геокчайского округа прибыл знаменитый ашуг Вели. А сколько бычков зарезано было, сколько баранов!...

И жили они в любви и согласии. И родилось у них четыре сына и дочка. Гюльмамед совершил паломничество в Мешхед и стал уважительно зваться "Мешади Гюльмамедом". Но похоронив тестя Кербалаи Ибихана, он сам вскорости последовал за ним, и стала Сакина главою рода. Она мирила врагов, принимала почетных гостей, ездила сватать невест. "В отца удалась умом, - говорили бывалые люди, - в Кербалаи Ибихана!"

Похоже, что так оно и было. Видя, как сыновья беков и ханов, пройдя обучение в больших городах, научившись говорить по-русски и по-французски, надевают погоны и становятся большими "начарниками", Сакина подумала, что, хоть отец ее Кербалаи Ибихан не был ни ханом, ни беком, но не уступал им ничем, почему бы и внуку его тоже не стать "начарником".

Подумала она так, подумала, нагрузила подарками верблюда и повезла старшего своего Байрама в Шушу. Там жил один из потомков Карабахского хана - Наджаф-бек, близко знавший покойного Кербалаи Ибихана. Объезжая селения подданных своих, Наджаф-бек всегда останавливался в его кибитке. И Кербалаи Ибихан приказывал резать баранов, стрелять для гостя турачей и джейранов...

"Перед тобой внук Ибихана, Наджаф-бек, - сказала Сакина. - Поручаю его тебе. Сам знаешь, добро мы не забываем, а прошу тебя вот о чем: определи мальчика в такую школу, чтоб мой Байрам стал ученым на нынешний манер".

Наджаф-бек не отличался сердечностью, но знал, что если он проявит сейчас учтивость и уважение, это окупится сторицей - на обоих берегах Аракса станут говорить, что Наджаф-бек не посрамил хлеба-соли покойного Кербалаи Ибихана. Байрам, внук Кербалаи Ибихама, был определен в русскую гимназию.