Андрей Лазарчук - Мост Ватерлоо

• Название: Мост Ватерлоо
• Автор: Андрей Лазарчук
• Издательство: Орбита
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5-85210-009-9

Вторая часть блистательной эпопеи «Опоздавшие к лету». История строительства грандиозного моста, который должен помочь Империи выиграть безнадёжную, бессмысленную войну. Чтобы запечатлеть историю столь эпохального строительства, прибывает киногруппа. Но постепенно отснятые плёнки начинают показывать другую реальность. Правда и вымысел переплетаются друг с другом. Где ложь и где правда? Во что можно верить? Пусть каждый решает для себя сам…

---

Брунгильда, тяжело дыша, опустилась на кровать Петера. Петер сел рядом, потрепал ее по плечу.

— Ничего, — сказал он. — Как-нибудь… Ты только воздержись от резких движений, хорошо? Надо воздух экономить…

— А с тобой опасно связываться, — сказал Камерон. — Как… как… — Он не договорил и вдруг заржал, и Петер подумал, что, пожалуй, впервые слышит, как смеется Камерон, причем совсем не ясно, по какому поводу.

И тут подал голос сапер.

— Твою мать, — громко и отчетливо, будто и не пролежал полночи без сознания, сказал он. — Есть тут кто живой?

Кап… кап… кап… кап…

Клепсидра…

Если лежать не шевелясь, кажется, что и не лежишь вовсе и что тебя просто нет — и головная боль не твоя, ты лишь знаешь о гом, что она есть… молоточки или капли? Кап… кап… тук. Тук. Тук. Тупо и беззлобно, не имея представления о том, как это больно… в виски… и в глаза — сзади. Больно до невозможности терпеть — но ты даже не тратишь силы на то, чтобы терпеть, ты просто знаешь, что боль есть и что она твоя, но это далеко в стороне, и потому никому не интересно… Волки, что ли, воют?

Откуда капает? Сил нет, как хочется пить… Что? Ничего. Я молчу. Вечер? Где вечер?

Стоят. Может, и заводил. Не помню. Осталась только Клепсидра.

Кап. Кап. Кап! Кап! Кап!!! Кап!!! Кап!!! Пустите меня! Пустите меня! Пустите!!!

А… нет, ничего. Все в порядке, Карел. Голова — сил нет. Дурею. Скоро кончится.

…этот актер — который играл диверсанта и которого я в затылок — в ямочку между шеей и затылком, он даже не успел ничего почувствовать и повалился, как тряпичная кукла, — я ведь успел понять — успел понять — успел понять… только не выстрелить не смог — странно… и часового они — ножом — почему? До сих пор вижу, как он валится — он умер мгновенно, раньше, чем упал, он падал уже мертвый, как тряпичная кукла — тело мгновенно становится мягким и неуправляемым, потому что некому управлять — на секунду возникают эти видения — я знаю, что не виноват, но почему я не смог задержать выстрел — будто катился под гору… ты говорил ужасные вещи, Карел, но это правда — мы виноваты — да, не только советник, мы все, потому что без нас он не мог ничего — но если бы мы ушли, пришли бы другие, ничем не лучше нас… но саперы тоже не правы, потому что убивать нас бесполезно, и я даже не знаю, как быть… но теперь это все равно, потому что «би-куб» решил все за всех… Карел? Молчишь… все молчат… и я молчу… Конец?

Это так бывает, да?

…что раздвинется, и мы вдруг увидим… город, простой город, смотри, вон там — здание театра, видишь? Нет, правее, вон за теми домами — зеленая крыша? Не видишь… смотри: три красных дома, чуть дальше — такая решетчатая башня, там радиостанция, дальше деревья, и группой — одинаковые белые дома — увидел? Вот, а за ними — зеленая крыша… да-да-да! Именно там сейчас идет это представление, на сцене — декорации блиндажа, и вы там задыхаетесь от нехватки воздуха, ты лежишь и бредишь, а Брунгильда поднимается и, спотыкаясь в темноте, идет куда-то…

Нет.

Я не хочу! Что? Не бывает?

Это ты? Брун… когда? Прямо сейчас — потому что никогда больше… и умрем… смерти без мучений… конечно… да… да… ты ведь все знаешь… знаешь все… да… такое… боже мой, боже мой!., это куда-то, куда-то… куда-то… где… все… волна ушла — и теперь бесконечное падение, падение, паде…

Чернота. Нет ничего.

Как долго ничего нет…

И ослепительный грохот. Вспышки боли над глазами, и после вспышек чернота лишь сгущается, но куда меня волокут… холод — и с холодом приходит зрение…

…потому что снег, и луна прожектором, и в белом снегу белая женщина, встает и падает, и страшно холодно, я голый в снегу, и рядом еще кто-то лежит, мы лежим и пытаемся подняться, снег тает на телах, и они блестят… голая Брунгильда в голом снегу… немыслимо холодно, надо одеться — нет, правильно, надо растираться снегом, да-да, надо растираться, чтобы жарко… вот зачем… как вата… лицо, сначала лицо, грудь, руки, пошло дело, пошло, резко, как пригоршней иголок, но я уже могу, да, лежит Камерон и не движется, помогай, девочка, вот и он оживает, вот оживает и открывает глаза, еще не видит, но уже открывает, в глазах боль, но это ничего, дружище, это пройдет…

…Армант на коленях и растирается сам, и Козак возится в снегу, ему вдвойне, но он крепкий мужик, и вот вроде бы живы все и движутся, и вот наконец можно увидеть все целиком: сугробы, огромные вокруг сугробы, и черный провал двери, и истоптанный снег, все залито белым лунным светом, и пятеро голых людей на снегу — и ничего больше нет в мире, кроме этого…

Дымка с разума сдирается послойно, и вот холод уже не бодрит, а вгоняет в озноб, и пальцы не чувствуют пуговиц, как деревянные, тело не чувствует прикосновений, ладно, застегнем потом, все наброшено как попало, но держится и холод не пропускает, Брунгильда, ноги! Сейчас… сейчас… Умница, Камерон, давай все в кучу, это бензин? Осторожно… ну, вот.

Вот и костер, и тепло, и живы, живы ведь, черт побери, черт вас всех дери — живы! Правильно, разливай скорей, продрогли насквозь, за воскрешение, так и разэтак!

Спирт вспыхнул внутри и потек по жилам — сначала к спине, вдоль спины, вверх и вниз, в живот, в пах, в плечи и шею, в голову — и боль ушла совсем, и руки уже теплы и можно, наконец, похлопать по плечам тех, кто рядом, ребята, да ведь мы родились опять, и пелена на глаза — но уже не черная, а розовая, это от кружки-то спирта? Нет, братья, не так-то просто нас укокошить, но все-таки кто открыл дверь? Ты? Брунгильда — ты? Да ты просто не понимаешь, что ты за человек, ты просто не можешь этого понимать, до гробовой доски — правильно, парни? До гробовой доски! И вытаскивала, да? Всех? Ребята, Брунгильде нашей — ура! Ура!!! В неоплатном долгу — это не слова, это так и есть. Нет-нет, очень серьезно — все твои должники…

…беззвучные вопли восторга исторгаются всеми и свиваются в единый вихрь, и в этом вихре несется Брунгильда и кружится в нем, ты с ума сошла, Брунгильда, боже мой, как красива Брунгильда, мир никогда не видел женщины красивее, чем ты — и никогда не увидит, ты же замерзнешь, дурочка, оденься! Да, сошла с ума, да, сошла, да — хочу и буду, хочу и буду! Вот так, и вот так, и вот так… Петер, наконец, ловит ее, прижимает к себе — Брунгильда дрожит, — и Камерон набрасывает на нее шинель, и ее несут к огню и отогревают у огня, тихо и бережно, и растирают ледяные ступни, и чьи-то носки из толстой шерсти, и знаменитый свитер Менандра в три пальца толщиной, и вот из свертка видны только два огромных темных глаза, а мужчины все еще хлопочут о тепле…

Потери, причиненные газовой атакой, были огромны. Они были бы катастрофичны, если бы не внезапная метель, разразившаяся днем. Почти ураганной силы ветер снес зараженный снег, а потом выпал снег свежий, и стало можно жить. Повезло…

Две недели до Рождества были суматошны — срочно, срочно, чрезвычайно срочно восстанавливались — фальсифицировались — киноматериалы о строительстве: начиная с первых кадров и кончая сценами торжеств по поводу завершения перекрытия. Одновременно штрафники строили в некотором отдалении громадный павильон, где был прорыт очень похожий, только маленький, каньон— ну, не такой уж маленький, двадцать метров в ширину, двад-

цать пять — в глубину. Копии сооружений были похожи, но уж очень аккуратны, видно было, что это подделка, ио господин Мархель был доволен, особенно ему нравилось, как лежат блики от блестящих ферм моста на скалах — то что надо, восторгался он, то что надо!

Странно, но газовая атака будто обрубила прошедшее время и память о нем. То, что было до газов, казалось уже страшно далеким и полузабытым — едва ли не легендарным. История почему-то начала свое течение вновь, с новой точки отсчета — Петер уже обращал внимание на подобные феномены человеческой памяти, будто перегрузившись, она сбрасывала и оставляла позади недавнее и начинала впитывать новые впечатления…

Менандр готовил елку — он раздобыл где-то елку на этом безлесом Плоскогорье и теперь наряжал ее в полном соответствии со своими вкусами. Было много ваты, посыпанной слюдяным блеском, и много свечей, и куклы с умильными рожицами, и апельсины на ниточках. Менандр был в своей стихии, и Петер с удовольствием смотрел на него, как он осторожно и аккуратно развешивает по колючим лапам яркие стеклянные бусы — не хватало дюжины ребятишек в масках, и Санта-Клауса с его оленями, и ведьм на крыше, и самой крыши, и все это было бы уместно где-нибудь на фермерском Юге, а здесь только взбивало пену на поверхности и поднимало муть в глубине… Менандр был чужд подобных переживаний и радовался, что может соорудить уголочек прошлого — уголочек детства — здесь, среди снега и железа, и не понял бы ничего, если бы ему сказали правду.

— Индейки не нашел, — сказал он, с исключительным изяществом сервируя стол. — Но гусь — это тоже неплохо.