Дениз Робинс - Пир окончен

• Название: Пир окончен
• Автор: Дениз Робинс
• Жанр: Короткие любовные романы

В этом романе, продолжающем серию книг «Дамское счастье», перед глазами читателей предстанет мир лондонской богемы, людей высокого искусства, художников, их поклонников и поклонниц. Главная героиня пытается искать свое счастье в обыденном спокойном и благоустроенном браке, но с ужасом отдает себе отчет, что сердце ее принадлежит другому.

---

– Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая? – спросил Форбс, – тебе сегодня не хуже?

– Нет, мне гораздо лучше, спасибо, дорогой. Форбс подергал мочку своего уха.

– Мне сказали, что через неделю тебя можно будет забрать из больницы.

– Хорошо.

– Тогда ты быстро встанешь на ноги – тебе, наверное, так осточертела больница.

Верона молча кивнула, но подумала: «…Будет хуже в сто раз – пытаться начать с Форбсом новую жизнь… стараться сделать его счастливым, а самой при этом чувствовать отвращение к жизни. И почему доктор не дал мне тогда умереть. Я ни на что не гожусь… Я никого не в состоянии сделать счастливым… Все безнадежно!»

Верона почувствовала руку Форбса на своих руках и невольно съежилась от прикосновения его сильных пальцев. С какой бы симпатией она не относилась к нему, Форбс, с его крепким здоровьем, с его приподнятым настроением, с его веселым, трезвым взглядом на жизнь ужасно раздражал ее в ее нынешнем измученном, издерганном состоянии.

– Тебе не терпится снова вернуться ко мне, душечка? – пробормотал Форбс с любовным блеском в голубых глазах.

Она сглотнула комок в горле и, повернувшись к мужу, посмотрела на него честными глазами.

– Я хочу вернуться в Англию, Форбс. Я не выдержу в Фэйде еще три месяца. Египет угнетает меня. Здесь, в нашей квартире, столько воспоминаний… Я провела столько часов за вязаньем для малыша…

Верона поперхнулась и умолкла. Форбс почувствовал ужасное смущение и жалость. Он склонился и коснулся губами ее щеки.

– Бедная моя, если бы ты знала, как мне жаль. Я понимаю, что ты пережила. Но доктор говорит, что у нас еще может быть ребенок, когда-нибудь.

Верона удивила его горячностью своего ответа:

– Нет, не будет. Никогда. Я знаю, что ничего не получится. И даже не хочу пытаться.

Это одновременно огорчило и озадачило Форбса. Но все же он сумел выдавить на своем лице улыбку. Его предупредили, что Верону нельзя огорчать.

– Во всяком случае, мы довольно долго не будем об этом думать, – сказал он весело. – Сначала ты должна поправиться.

– Отпусти меня домой, Форбс, – сказала Верона глухим голосом, – как только я буду в состоянии перенести поездку, посади меня на пароход – я хочу немного побыть с мамой, побыть подальше отсюда.

Форбс покрутил в руках трубку. Он был страшно разочарован. В этом году из-за частых болезней Вероны он слишком часто оказывался один и так мечтал забрать ее обратно в их квартиру, начать с ней новую, нормальную жизнь. Конечно, если Верона уедет домой, они расстанутся всего на три месяца, потом они снова будут вместе. Форбс стал размышлять на эту тему и пришел к выводу, что, в конце концов, это даже и к лучшему… мать позаботится о ней, выходит… полная смена обстановки после трех лет пребывания в Египте пойдет ей только на пользу. Конечно, ни в коем случае нельзя подвергать ее риску еще раз перенести здесь дизентерию. Форбс повеселел и сказал:

– Хорошо, дорогая. Ты поедешь домой, как только я смогу посадить тебя на пароход. Я позвоню в агентство и попрошу билеты поприличнее. Тогда, к тому времени, когда срок моей службы здесь закончится, ты полностью придешь в себя, и, если мне дадут звание подполковника, мы вместе поедем в Германию.

Верона позволила мужу держать себя за руку и изливаться насчет того, какая райская жизнь ожидает их где-то на берегах Рейна. Но она почти не слушала его. Она ощущала только лишь огромное облегчение от того, что Форбс не стал спорить с ней и согласился отправить ее домой. В тот момент даже Стефан Бест не занимал ее мысли. Ей хотелось вернуться в Лондон, в свою семью, в старый дом в Хэмпстеде, почувствовать нежные поцелуи дождя на щеках, увидеть серое небо, весенние нарциссы в отцовском саду, бледные лица вместо смуглых. Она с радостью перенесла бы скудость и ограниченное питание, холод и туманы, если все это было в Англии. Она больше никогда не желала видеть Египет, а особенно Суэцкий канал. И еще, призналась себе Верона с угрызениями совести – она не желала больше и видеть Форбса, и, тем более, выполнять обязанности его жены.

Ей хотелось быть одной.

Голос Форбса прервал ее мысли.

– Ты прочитала письма, что я передал тебе утром?

Верона с трудом вернулась к реальности.

– Да, одно было от моей мамы, другое – от твоей.

– Мама так хочет увидеть нас, – радостно сказал Форбс. – Тебе надо будет поехать к ней погостить. Вам вдвоем не будет скучно, Верона закрыла глаза. В ее нынешнем состоянии ничто не представлялось ей более невыносимым, чем общество миссис Джеффертон. Бедная миссис Джеффертон! В эти дни она осталась совсем одна. В конце лета сестра Форбса Филиппа снова вышла замуж. За человека намного старше ее – вдовца с маленькой дочерью. Во время войны он служил вместе с ее мужем и до сих пор не вышел в отставку. Оба они были одиноки и казались прекрасной парой. Письма от Фил, которая сейчас была вместе с мужем и двумя детьми в Коломбо, дышали счастьем. Хоть один человек, наконец-то, решил свои проблемы. Верона задумалась. Она была рада этому, потому что всегда симпатизировала Фил и жалела ее.

Но миссис Джеффертон попала в тяжелое положение. Из-за участившихся приступов астмы она уже не была такой деятельной, как прежде. И сейчас, когда от нее уехали дочь и внук, была очень одинокой.

Верона понимала, что, когда вернется домой, должна поехать к своей свекрови.

Должна. Неужели всегда нужно подчиняться долгу? Неужели нельзя принадлежать только себе? Верона мысленно задавала себе эти, мучившие ее, вопросы, но продолжала делать вид, будто ее интересовали все планы, которые разворачивал перед ней Форбс в своей обычной оптимистической манере.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

В тот февральский день у Стефана Беста пропало настроение писать. Освещение было неважное и становилось все хуже. Оно начало ухудшаться с полудня. Казалось, Лондон укрывается одеялом самого плотного тумана из всех, что он уже видел в этом году. Писать что-либо было совершенно бесполезно. Стефан вытер кисти и швырнул их на стол. Той же тряпкой он вытер испачканные краской руки и обернулся к женщине, сидящей на небольшом возвышении в противоположном конце мастерской.

– Джулия, – сказал он, – освещение никуда не годится.

Женщина поднялась со стула, сладко потянулась и улыбнулась ему.

– И слава Богу. Давай подбросим поленьев в камин, сядем перед ним и не будем думать ни о работе, ни о чем, а только о нас двоих.

Стефан не ответил. Скривив губы, он повернулся к холсту, натянутому на мольберт, снял очки и пристально всмотрелся в нарисованные голову и плечи. Зрелище, судя по всему, вызвало у него приступ отвращения. И художник воскликнул:

– Ба, какая гадость!

К нему подошла женщина, встала рядом и привычным жестом положила руку ему на плечо.

– И совсем не гадость. Это божественно! В самом деле, Стефан, ты сегодня просто невыносим. Какая муха тебя укусила?

Он отшатнулся от женщины, словно прикосновение ее руки было ему неприятно.

– Не люблю халтуру. Первый твой портрет получился куда лучше… у него был класс… характер. Тебе он не понравился, потому что ты на нем такая, как есть. Но это, – Стефан указал на холст, – это не ты. Это хорошенькая женщина на десять лет моложе тебя. Я старался угодить тебе, но свою подпись не поставлю ни за что…

Стефан сделал жест, будто хочет сорвать полотно с мольберта и уничтожить его. Женщина коротко вскрикнула и удержала его руку.

– Стефан! Ты что… правда, ты сегодня в жутком настроении, и все время только и грубишь мне. Проклятье – я вовсе не так стара, как ты говоришь!

Стефан надел очки, повернулся и так пронзил ее безжалостным взглядом, что она поморщилась.

– Почему вы, женщины, так боитесь показать свой возраст. Ума не приложу. Я не перестану утверждать, что красота есть и в морщинах, и в седине. Так-то, дорогая моя. А вовсе не в этой ерунде, которой вы замазываете лицо и красите волосы. Все это только внушает жалость. Итак, это ты! Портрет женщины, которая не желает смотреть правде в глаза.

Накрашенное лицо Джулии вспыхнуло. Она бросила на Стефана сердитый взгляд, отошла к камину и поставила ногу на решетку.

– Ненавижу тебя таким, – проговорила она низким голосом.

Стефан вдруг почувствовал, что ненавидит ее в любом состоянии. Он ненавидел и самого себя за то, что у него не хватало храбрости еще несколько недель назад сказать ей, что охладел к ней… что любовь между ними кончилась. Откровенная жестокость, свойственная характеру Стефана, временами приходила в противоречие с жалостью, которую он испытывал ко всем, кто страдал. Внутренне же он понимал, что эта женщина по-своему привязана к нему. Пусть эта привязанность эгоистического свойства, лишенная каких бы то ни было духовных качеств, но это тоже любовь и ее нельзя грубо отвергать. Таким образом, Стефан оказался как бы в долгу у Джулии, и этот долг был довольно велик. Она ввела его в круг богатых женщин, он писал их портреты, мог требовать за портрет двести гиней – и получал их.