Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)

• Название: Виргинцы (книга 1)
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Проза

---

— Нет, она тут, — говорит миссис Бретт.

— Так пусть же войдет! — приказывает старая дама.

— Я ей сейчас скажу, — отвечает подобострастная миссис Бретт и удаляется выполнять распоряжение своей госпожи, которая удобно откидывается на подушки. Вскоре раздается стук двух пар высоких каблуков по паркету спальни — в те дни ковры в спальне были еще неслыханной роскошью.

— А, голубушка Бетти, так вы вчера были в Лондоне? — спрашивает из-за полога госпожа Бернштейн.

— Это не Бетти, это я! Доброе утро, тетушка, надеюсь, вы хорошо спали? — восклицает голос, от которого старуха вздрагивает и приподнимается с подушек.

Это голос леди Марии, которая, откинув полог делает тетушке глубокий реверанс. Леди Мария выглядит очень хорошенькой, розовой и веселой. И на этом ее появлении у кровати госпожи Бернштейн мы, я думаю, можем завершить настоящую главу.

Глава XXXIX

Гарри на выручку

"Дорогой лорд Марч (писал мистер Уорингтон из Танбридж-Уэлза утром в субботу 25 августа 1756 года). Спешу сообщить вам (с удовольствием), что я выиграл все наши три парри. В Бромли я был ровно через час без двух минут. Мои новые лошади бежали очень резво. Правил я сам, почтальона посадил рядом, чтобы он показывал дорогу, а мой негр сидел внутри с миссис Бетти. Надеюсь, им поездка была очень приятна. На Блекхите нас никто не остановил, хотя к нам было подскакали два всадника, но наши физиономии им как будто пришлись не по вкусу и они отстали, а в Танбридж-Уэлз (где я уладил свое дело) мы въехали без четверти двенадцать. Так что мы с вашей милостью квитты за вчерашний пикет, и я буду рад дать вам отыграться, когда вам будет угодно, а пока остаюсь весьма благодарный и покорный ваш слуга

Г. Эсмонд-Уорингтон".

Теперь, быть может, читатель поймет, каким образом утром в субботу леди Марии Эсмонд удалось выйти на свободу и застать свою дорогую тетушку еще в постели. Отправив миссис Бетти в Лондон, она никак не ожидала, что ее посол вернется в тот же день, и в полночь после легкого ужина, которым их угостила супруга бейлифа, они с капелланом, мирно играли в карты, когда на улице послышался стук колес, и леди Мария, чье сердце вдруг забилось много быстрее обычного, поспешила открыть свои козыри. Стук стал громче и смолк — экипаж остановился перед домом, начались переговоры у ворот, а затем в комнату вошла миссис Бетти с сияющим лицом, хотя ее глаза были полны слез, а за ней... Кто этот высокий юноша? В силах ли мои читатели догадаться, кто вошел следом за ней? Очень ли они рассердятся, если я сообщу, что капеллан швырнул карты на стол с криком "ура!", а леди Мария, побелев как полотно, поднялась со стула, шатаясь сделала шаг-другой и с истерическим "ах" бросилась в объятия своего кузена? Сколькими поцелуями он ее осыпал! Пусть даже mille, deinde centum, dein mille altera, dein secimda centum {Тысяча, а потом сотня, а после другая тысяча, а затем вторая сотня (лат.).}, и так далее, я ничего не скажу. Он явился спасти ее. Она знала, знала! Он ее рыцарь, он избавил ее от плена и позора. Она проливала на его плече потоки самых искренних слез, и в этот миг, вся во власти глубокого чувства, она, право же, выглядит такой красивой, какой мы ее еще не видели с начала этой истории. В обморок она на этот раз не упала, а отправилась домой, нежно опираясь на руку кузена, и хотя на протяжении ночи у нее и случилось два-три приступа истерических рыданий, госпожа Бернштейн спала крепко и ничего не слышала.

— Вы оба свободны, — таковы были первые слова Генри. — Бетти, подайте миледи ее шляпу и пелерину, а мы с вами, капеллан, выкурим у себя по трубочке — это освежит меня после поездки.

Капеллан, также отличавшийся легко возбудимой чувствительностью, совсем утратил власть над собой. Он заплакал, схватил руку Гарри, запечатлел на ней благодарный поцелуй и призвал благословение небес на своего великодушного юного покровителя. Мистер Уорингтон ощутил сладкое волнение. Как это приятно — приходить на помощь страждущим и сирым! Как это приятно — обращать печаль в радость! И пока наш юный рыцарь, лихо заломив шляпу, шагал рядом со своей спасенной принцессой, он был весьма горд и доволен собой. Его чувства, так сказать, устроили ему триумфальную встречу, и счастье во всяческих прекрасных обличиях улыбалось ему, танцевало перед ним, облекало его в почетные одежды, разбрасывало цветы у него на пути, трубило в трубы и гобои сладостных восхвалений, восклицая: "Вот наш славный герой! Дорогу победителю!" И оно ввело его в дом царя и в зале самолюбования усадило на подушки благодушия. А ведь совершил он не так уж и много. Всего лишь добрый поступок. Ему достаточно было достать из кармана кошелек, и могучий талисман отогнал дракона от ворот, принудил жестокого тирана, обрекшего леди Марию на казнь, в бессилии уронить роковой топор. Ну, да пусть он потешит свое тщеславие. Он ведь правда очень добрый юноша и спас двух несчастных, исторгнув из их глаз слезы благодарности и радости, а потому, если он слегка и расхвастался перед капелланом и рассказывает ему про Лондон, про лорда Марча, про кофейню Уайта и про ассамблеи у Олмэка с видом столичного вертопраха, мне кажется, нам не следует ставить ему это в особую вину.

Сэмпсон же все никак не мог успокоиться. Он обладал на редкость впечатлительной натурой и чрезвычайно легко страдал и радовался, проливал слезы, пылал благодарностью, смеялся, ненавидел, любил. К тому же он был проповедником и так развил и вышколил свою чувствительность, что)она стала для него немалым подспорьем в его профессии. Он не просто делал вид, но действительно на мгновение испытывал все, о чем говорил. Он плакал искренне, потому что слезы сами навертывались ему, на глаза. Он любил вас, пока был с вами, и печаль его, когда он соболезновал горю вдов и сирот, была неподдельной, но, выйдя из их дверей и повстречав Джека, он заходил в трактир напротив, и хохотал, и пел за стаканом вина. Он щедро одалживал деньги, но никогда не возвращал того, что занимал сам. В эту ночь его признательность Гарри Уорингтону была поистине беспредельной, и он льстил ему, не зная удержу. Пожалуй, и во всем Лондоне Юный Счастливец не мог бы отыскать более опасного собутыльника.

Его преисполняла благодарность и самые горячие чувства к благодетелю, который исторг его из узилища, и с каждым бокалом его восхищение росло. Он превозносил Гарри — лучшего и благороднейшего из людей, а простодушный юноша, как мы уже говорили, был склонен самодовольно считать все эти похвалы вполне заслуженными.

— Младшая ветвь нашего дома, — надменно объявил Тарри, — обошлась с вами мерзко, но, черт побери, милейший Сэмпсон, я о вас позабочусь.

Под воздействием винных паров мистер Уорингтон имел обыкновение говорить о знатности и богатстве своего семейства с большим жаром.

— Я очень рад, что мне выпал случай оказать вам помощь в беде. Рассчитывайте на меня, Сэмпсон. Вы ведь, кажется, упоминали, что отдали сестру в пансион. Вам будут нужны для нее деньги, сэр. Вот бумажка, которая может прийтись кстати, когда надо будет платить за ее учение. — И щедрый молодой человек протянул капеллану новенькую банкноту.

Тот вновь не удержался от слез. Доброта Гарри потрясла его до глубины души.

— Мистер Уорингтон! — сказал он, слегка отодвинув банкноту. — Я... я не заслуживаю ваших забот. Да, черт побери, не заслуживаю. — И он выругался, клятвенно подтверждая свое чистосердечное признание.

— Пф! — говорит Гарри. — У меня их еще много остается. В бумажнике, который я потерял на прошлой неделе, чтоб его черт побрал, денег ведь не было.

— Да, сэр, не было, — говорит мистер Сэмпсон, опуская голову.

— Э-эй! А вам это откуда известно, господин капеллан? — спрашивает молодой человек.

— Мне это известно, сэр, потому что я негодяй. Я недостоин вашей доброты. Я же вам это уже сказал. Я нашел ваш бумажник, сэр, в тот же вечер, когда вы хватили лишнего у Барбо.

— И прочли письма? — спросил мистер Уорингтон, вздрагивая и краснея.

— В них не было ничего, мне прежде не известного, сэр, — объявил капеллан. — Вы были окружены соглядатаями, сэр, о которых даже и не догадывались. И вы слишком молоды и простодушны, чтобы вам удалось уберечь от них свою тайну.

— Так, значит, все эти россказни про леди Фанни и проделки моего кузена Уилла — чистая правда? — осведомился Гарри.

— Да, сэр, — вздохнул капеллан. — Судьба была немилостива к дому Каслвудов с тех пор, как старшая ветвь семьи, ветвь вашей милости, отделилась от него.

— А леди Мария? О ней вы ни слова сказать не посмеете! — вскричал Гарри.

— Да ни в коем случае, сэр, — говорит капеллан, бросая на своего юного друга непонятный взгляд. — Разве только, что она старовата для вашей чести и вам было бы лучше найти жену, более подходящую вам по годам, хотя, надо признать, для своего возраста она выглядит очень молодо и наделена всеми добродетелями и достоинствами.