Юрий Антропов - Самосожжение

• Название: Самосожжение
• Автор: Юрий Антропов
• Жанр: Научная Фантастика

Главный герой антивоенного романа «Самосожжение», московский социолог Тихомиров, оказавшись в заграничной командировке, проводит своеобразное исследование духовного состояния западного общества.

---

Даже если признать, что Гей получал эти баллы всякий раз, когда общался с Пророковым, то все равно результат был явно заниженный.

Не знал, не знал психолог Рэй, кто такой Пророков!..

Необычайное волнение испытывал Гей, когда встречался с Пророковым.

Необычайное!..

Более того, Гей волнение это необычайное даже тогда испытывал, когда Пророкова не было поблизости.

Да что там поблизости!

На расстоянии четырех тысяч километров находился Гей ют Пророкова, когда тот был не в Москве, на сессии там или на пленуме, а у себя в области, и все равно Гей не мог без волнения думать о Пророкове.

А уж если по телефону поговорить доводилось ему с Пророковым, тут и вовсе необычайное было волнение у Гея.

Необычайное.

Одно слово.

Поэтому как ни крути, а в двадцать восемь баллов это волнение, увы, не укладывалось.

Раза в три больше было этих самых баллов, как считал Гей.

Это уж во всяком случае.

А иногда и того больше было.

Смотря по ситуации.

Уж очень волнительным, как говорят теперь грамотеи, стал Гей с некоторых пор, а может, с рожденья.

Необычайно волнительным.

Такие дела.

Однако ничего более сказать о Пророкове, написать о Пророкове Гей теперь не мог.

Как бы даже не имел морального права.

Дело в том, что двадцать шестого февраля тысяча девятьсот восемьдесят первого года, после четвертого дня работы XXVI съезда КПСС, Пророков в составе группы первых секретарей обкомов партии, делегатов съезда, приехал в Клуб литераторов на встречу с творческими работниками, в число которых затесался и социолог Гей.

Торжественная была встреча, содержательная.

Особенно запали в душу Гея слова Ивана Афанасьевича Бондаренко, первого секретаря Ростовского обкома партии, теперь уже — бывшего. Он так вот прямо и сказал:

— Как вы ни старайтесь, товарищи, а образ первого секретаря обкома партии у вас не получится, нечего даже и думать!..

Фраза эта — дословная.

Можно себе представить, какое смятение овладело Геем!

Ведь он не только хотел постараться, но уже постарался — целых десять страниц посвятил Пророкову, когда в Западной Сибири зимой тысяча девятьсот семьдесят восьмого года состоялась Всесоюзная конференция творческих работников, и Гей с высокой трибуны зачитал эти десять страниц, будто песню спел о Пророкове!

И вот теперь говорят Гею:

КАК НИ СТАРАЙСЯ, А НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ.

Правда, спасибо Пророкову, поддержал он Гея в тот вечер. Разыскал его взглядом в первых рядах и — подмигнул…

Интересно, какой из двух универсальных ответов Пророкова содержало это подмигивание?

Гей не смог понять, а потому сильно робел. Вполне естественное состояние ученого…

Телефон будто взорвался от звонка.

У Георгия не выдержали нервы.

Человек, призывавший Гея философски смотреть на мир, то есть не смотреть на него никак, если в мире этом что-то не по душе, впервые готов был, судя по звонку, сорваться на крик.

Гей усмехнулся, приподнял телефонную трубку и жестко прижал ее к рычагам, а потом поднес к лицу.

Он как бы сказал Георгию всего лишь одно-единственное слово.

Неологизм из двух известных слов. Авторство Алины.

И теперь с удовольствием слушал смятенные короткие гудки.

Алина смотрела на него во все глаза.

«Мерседес-бенц» с западногерманским номером отошел от братиславского отеля «Девин» и взял направление в сторону автомагистрали, ведущей в Татры.

Информация для размышления Штирлица.

Генерального председателя правления концерна в Мюнхене.

Да, если бы Штирлиц узнал об этой поездке Гея…

Собственно, Гею давно хотелось поговорить по душам со Штирлицем.

И хотя их разделял социальный барьер — именно так это называется, — все же случаи для такого разговора выпадали.

Причем не реже трех раз в неделю.

Дело в том, что Штирлиц, как это заведено на Западе, весьма недурно играл в теннис.

А Гей же играл в теннис весьма и весьма недурно.

О чем Штирлиц, конечно, знал.

И однажды они встретились на корте.

Не как Хозяин концерна и не как рядовой сотрудник.

Как партнеры по игре.

И с тех пор Штирлиц стал играть только с Геем.

А после игры они по очереди угощали друг друга кока-колой. И могли, казалось, поговорить о чем угодно.

Они и говорили о чем угодно, только не о том, о чем хотелось бы поговорить Гею.

Если кока-колой угощал генеральный председатель господин фон Штирлиц, то Гею было неудобно под это даровое угощение прополаскивать Хозяину мозги.

Неэтично, что ни говори.

Если же кока-колу выставлял сам Гей, то ему и вовсе было неловко — вроде как покупать за полмарки внимание и терпение господина фон Штирлица.

Словом, Гею казалось, что время для такого разговора еще не пришло.

Хотя на самом деле время уже уходило.

Но ведь время уходило у всех!

Даже у Юрика.

Кстати, Юрик был единственным, кто являлся к Гею без всякого спроса.

Юрик влетал когда хотел.

Точнее, он знал, когда ему нужно ворваться.

Еще точнее, он знал, о чем ему нужно сказать Гею.

Именно в этот момент.

Ни в какой другой.

Сказать именно то, что мог сказать только Юрик, никто другой.

И вот однажды он въехал на велосипедике и сказал:

— А я знаю, с чего все началось.

При этом он как бы даже и не посмотрел на Гея, по пути от двери к столу успев провести пальцем по пыльному экрану телевизора и ткнуть в синий, с золотыми буквами, корешок тридцать пятого тома собрания сочинений Ленина, слегка выпихнув его при этом из ряда.

Как ни странно, Юрик всегда тыкал пальцем в одну и ту же книгу!

Гея давно подмывало заглянуть в тридцать пятый том.

Казалось бы, том как том. Ультрамаринового цвета обложка с золотым тиснением. Но ведь не золотые же буквы привлекали внимание Юрика! В таком случае он должен был тыкать пальцем во все тома подряд.

И скажи Юрик в тот раз что-нибудь иное, Гей бы встал и заглянул наконец в тридцать пятый том, но Юрик сказал:

— А я знаю, с чего все началось.

И Гей словно оцепенел.

Он ведь именно о том и думал: так с чего же все началось?

Не впервой, конечно, думал об этом.

Не впервой, разумеется, не находя ответа.

И чем больше он думал об этом, тем все меньше, казалось, было шансов найти ответ.

И вдруг является Юрик и говорит:

— А я знаю, с чего все началось.

И когда Юрик, попутно тронув пальцем пыльный экран телевизора и выпихнув, нарушая стройный ряд, тридцать пятый том, подошел к Гею вплотную и потерся головой о его руку, что вывело Гея из оцепенения, он тихо спросил Юрика:

— Ну и… с чего же?

И Юрик, привычно влезая к нему на колени, сказал:

— С войны.

«Вольво» последней модели стоял возле подъезда «Грандотеля».

И к «вольво», номер которого был австрийский, Гей подошел вместе с шатенкой.

Она была в джинсах и куртке, как было уже отмечено.

Хотя еще час назад ее видели в розовом платье.

Такие дела.

Информация для размышления.

И прежде чем сесть в машину, шатенка сказала Гею:

— Сюда мы больше не вернемся… Вы не хотите еще раз посмотреть церковь?

— То есть войти в нее?

— Да.

— Хочу.

И они отправились в церковь.

У Гея под мышкой была Красная Папка.

А иногда Гей встречался с господином Штирлицем и на коктейлях, которые устраивало правление концерна мало ли по какому поводу.

И можно было, казалось, взяв бокал уже не с кока-колой, а с напитком, купленным как бы на общие деньги, то есть из фондов концерна, предназначенных на представительство, подойти хотя бы и к самому господину фон Штирлицу и, сказав несколько слов, приподнять свой бокал и как бы коснуться бокала господина фон Штирлица, тем самым устанавливая на мгновение почти абсолютное социальное равенство.

Но в том-то и дело, что ни в какую пару слов не уложить весь смысл того, о чем хотел бы сказать Гей.

А на длинную речь Гей не имел права по протоколу.

По протоколу!

А не по социальным соображениям.

Протокол же сам по себе такая формальность, присущая всем странам независимо от их социального устройства, что сетовать на него, то есть на протокол, было бы в высшей степени глупо.

Протокол есть протокол.

Поэтому Гей, хотя трижды в неделю играл в теннис с господином фон Штирлицем и время от времени встречался с ним на приемах или коктейлях, которые устраивал концерн, был начисто лишен возможности поговорить с генеральным председателем по душам.

Такие дела.

Ах эти западные штучки-дрючки!..

Если не социальный барьер — то протокол.

Если не протокол — то социальный барьер…

Гей мог поговорить с Бээном когда угодно.

Хотя бы на том смородинском коктейле.