Оноре Бальзак - Поиски Абсолюта

• Название: Поиски Абсолюта
• Автор: Оноре Бальзак
• Жанр: Классическая проза

---

За своею нежностью к детям г-жа Клаас, впрочем, благородно прятала те мысли, в которых не признавалась и сама себе. Судьба детей не вселяла в нее ни трепета, ни ужаса, они были для нее утешением, но не были для нее всей ее жизнью: ими она жила, а умирала из-за Валтасара. Как бы тяжело ни было для нее присутствие мужа, погруженного в раздумье по целым часам и лишь время от времени безразлично взглядывавшего на нее, но только в эти жестокие минуты забывала она о своих горестях. Равнодушие Валтасара к умирающей жене показалось бы преступным любому постороннему свидетелю; но г-жа Клаас и ее дочери к этому привыкли, они знали его сердце и прощали ему. Если среди дня у г-жи Клаас наступал новый опасный приступ, если она чувствовала себя хуже и, казалось, вот-вот умрет, во всем доме и во всем городе один только Клаас не знал об этом; знал Лемюлькинье, его лакей; но ни дочери Клааса, которым мать приказывала молчать, ни сама жена не сообщали ему об опасностях, которым подвергалось существо, некогда столь пылко любимое. Как только раздавались шаги его в галерее, когда он шел обедать, г-жа Клаас была счастлива: она его увидит; она собиралась с силами, чтобы вкусить эту радость. В то мгновение, когда он входил, ее бледное, помертвелое лицо вспыхивало румянцем, под которым исчезали следы недуга; ученый подходил к постели, брал ее за руку и видел обманчивую наружность; ему одному Жозефина могла показаться здоровой. Когда он спрашивал: «Дорогая, как вы себя чувствуете?» — она отвечала: «Лучше, мой друг», — и этот рассеянный человек думал, что завтра она встанет, поправится. Валтасара настолько поглотили занятия, что болезнь, грозившую жене смертью, он принимал за простое недомогание. Для всех умирающая, в его глазах она полна была жизни. Последний год привел к тому, что существование супругов пошло совсем врозь. Спал Клаас отдельно от жены, вставал рано утром и запирался у себя в лаборатории или в кабинете; виделся он с нею только в присутствии дочерей или двух-трех друзей и поэтому отвык от нее. У двух существ, некогда приучившихся думать заодно, теперь лишь изредка бывали минуты непринужденных задушевных встреч, составляющих жизнь сердца; наконец, прекратились и эти редкие радости. Телесные страдания пришли на выручку бедной женщине и помогли ей выносить утрату, иначе, если бы в ней еще сохранилась жизнь, сама эта разлука убила бы ее. Она чувствовала невыносимые боли и порою бывала рада, что их не видит тот, кого она все еще любила. Когда по вечерам играли в триктрак, она наблюдала за Валтасаром и, зная, что он по-своему счастлив, сама разделяла это счастье, добытое ею для него. Она довольствовалась таким убогим наслаждением, она не спрашивала себя, любят ли ее, она старалась верить в его любовь и скользила по тонкому слою льда, не смея твердо на него стать, боясь проломить его и утопить сердце в ужасной пустоте. Так как этот покой ничем не нарушался, так как недуг, медленно снедавший г-жу Клаас, способствовал душевной умиротворенности, удерживая супружескую любовь в пассивном состоянии, то больная кое-как дотянула до начала 1816 года.

В конце февраля нотариус Пьеркен нанес удар, который должен был столкнуть в могилу женщину с ангельской, почти безгрешной душою, — как говорил аббат де Солис.

— Знаете, — сказал ей нотариус на ухо, улучив минуту, когда дочери не могли слышать их разговора, — господин Клаас поручил мне занять триста тысяч франков под залог его имущества, примите меры, чтобы не были разорены ваши дети.

Жозефина сложила руки и возвела глаза вверх, потом поблагодарила нотариуса любезным кивком головы и печальной улыбкой, растрогавшей его. Слова его были ударом кинжала, смертельным для Пепиты. В тот день она отдалась размышлениям, от которых переполнялось печалью ее сердце, она оказалась в положении путника, когда он, потеряв равновесие от толчка легкого камешка, падает в пропасть, по краю которой долго и смело шагал. Когда нотариус ушел, г-жа Клаас велела Маргарите подать письменные принадлежности, собралась с силами и стала писать завещание. Не раз она останавливалась и смотрела на дочь. Час признаний настал. С тех пор как заболела мать, Маргарита вела все хозяйство и настолько оправдывала надежды умирающей, что г-жа Клаас без отчаяния взирала на будущее, видя себя возрожденной в этом ангеле, любящем и сильном. Разумеется, обе женщины предчувствовали, какими скорбными мыслями придется им поделиться друг с другом, дочь смотрела на мать, едва только та посмотрит на нее, и у обеих на глаза навертывались слезы. Несколько раз, когда Жозефина отрывалась от бумаги, Маргарита произносила: «Мама?» — точно желая поговорить; потом останавливалась, будто ей нехватало дыхания, но мать, поглощенная предсмертными мыслями, не спрашивала, что значит этот вопрос. Наконец, г-жа Клаас стала запечатывать письмо; Маргарита, державшая перед ней свечу, скромно отошла, чтобы не видеть надписи.

— Можешь прочесть, дитя мое! — сказала мать душераздирающим голосом.

Маргарита увидала, что мать надписывает: «Дочери моей Маргарите».

— Когда отдохну, поговорим, — сказала г-жа Клаас, пряча письмо под подушку.

Потом голова ее упала, точно в этом последнем напряжении истощились ее силы, и несколько часов Жозефина спала. Когда она проснулась, обе дочери и оба сыра стояли на коленях у кровати и жарко молились. Это было в четверг. Габриэль и Жан только что пришли из коллежа, их привел Эммануил де Солис, уже шесть месяцев как назначенный учителем истории и философии.

— Милые дети, нужно нам проститься, — воскликнула она. — Вы-то меня не забываете, а тот, которого я…

Она не договорила.

— Эммануил, — сказала Маргарита, видя бледность матери, — пойдите скажите отцу, что маменьке стало хуже.

Молодой Солис поднялся по лестнице и, при посредстве Лемюлькинье, вызвал из лаборатории Валтасара, который на настоятельные просьбы молодого человека ответил:

— Сейчас приду.

— Друг мой, — сказала г-жа Клаас Эммануилу, когда тот вернулся, — уведите мальчиков и сходите за вашим дядей. Настало, кажется, время причаститься в последний раз, я хотела бы принять причастие из его рук.

Оставшись наедине с дочерьми, она сделала знак Маргарите, та поняла и отослала Фелицию.

— И мне нужно с вами поговорить, милая маменька, — сказала Маргарита, и, не думая, что матери так плохо, углубила рану, нанесенную Пьеркеном. — Уже десять дней нет денег на домашние расходы, да прислуге я задолжала жалованье за шесть месяцев. Хотела уже два раза попросить денег у отца, но не посмела. Вы не знаете! Ведь картины из галереи и все вина из погреба уже проданы.

— Ни слова об этом он мне не сказал, — воскликнула г-жа Клаас. — Боже мой! Вовремя призываешь ты меня к себе. Бедные дети, что с вами станется? Она вознесла горячую молитву, и глаза ее светились лаской и раскаянием. Маргарита, — продолжала она, вынимая письмо из-под подушки, — ты вскроешь его и прочтешь только в том случае, если после моей смерти вы очутитесь в полнейшей бедности, другими словами без куска хлеба. Милая Маргарита, люби отца, но не оставляй своими заботами и сестру с братьями. Через несколько дней — может быть, через несколько часов — ты станешь хозяйкой в доме! Будь бережлива. Если тебе придется пойти против воли отца, — а это может случиться: ведь он истратил большие суммы, работая над открытием, которое должно доставить ему огромную славу и богатство, и, вероятно, если ему понадобятся деньги, он у тебя попросит, — прояви тогда всю дочернюю нежность, сумей примирить нужды семьи, которую ты одна будешь опекать, с долгом перед отцом, великим человеком, который жертвует своим счастьем, своей жизнью ради прославления семьи; если он в чем и виноват, то лишь по видимости, намерения его всегда благородны, он такой необыкновенный человек, сердце его полно любви; вы снова увидите его добрым, нежным, вы-то увидите! Я должна была сказать все это тебе, Маргарита, на краю могилы. Если хочешь облегчить мне предсмертные страдания, обещай, дитя, занять мое место возле отца, не причинять ему огорчений; не упрекай его, не суди его! Словом, будь мягкой, снисходительной посредницей, пока он не завершит работу и не станет вновь во главе семьи.

— Понимаю, милая маменька, — сказала Маргарита, целуя воспаленные глаза умирающей, — все будет так, как вам угодно.

— Не выходи замуж, ангел мой, до тех пор, — продолжала г-жа Клаас, — пока Габриэль не в состоянии будет вместо тебя ведать делами и домом. Если ты выйдешь замуж, быть может, твой муж не станет разделять твоих чувств, внесет смуту в семью, будет досаждать отцу.

Маргарита взглянула на мать и спросила:

— Вы мне больше ничего не посоветуете относительно моего замужества?

— Разве у тебя есть колебания, дитя мое? — в ужасе воскликнула умирающая.

— Нет, — отвечала дочь, — обещаю повиноваться вам.