Павел Сутин - Апостол, или Памяти Савла

• Название: Апостол, или Памяти Савла
• Автор: Павел Сутин
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-9691-0053-6

Христианство без Христа, офицер тайной службы, которому суждено предстать апостолом Павлом, экономическое и политическое обоснование самого влиятельного религиозного канона на планете – в оригинальном историческом детективе, продолжающем традицию Булгакова, Фейхтвангера и Умберто Эко.

---

Ближе к полуночи на кухню вышла Марина Анатольевна, милейший человек, медсестра из поликлиники на Арбате. Приветливая, интеллигентная, всегда усталая и очень «трудящая», как говорил про нее Гаривас. Она поздно ложилась спать, Дорохов стрелял у нее сигареты, когда за полночь кончались свои. У Марины Анатольевны жила деликатная пожилая овчарка Муся – огромная седая псина. Летом Муся целыми днями сидела на стуле, положив передние массивные лапы на подоконник. Муся была достопримечательностью Полянки. Большая серая собака, грустно глядящая на прохожих из открытого окна.

– Здрасьте, Марин Анатольна! – пробасил Никон. – Не очень шумим?

– Нормально, ребята, – добродушно откликнулась соседка. – Развлекайтесь. Дело молодое.

Она поставила чайник на плиту, прислонилась спиной к стене и закурила «Опал».

Никон встал с подоконника, предложил:

– Марин Анатольна, коньячку, а? Рюмочку?

– Лишнее, – отрицательно качнула головой соседка. – Давление поднимется. Какая погода назавтра, Володя? Не слышал прогноз?

– Зима, елки-палки! – сказал Никон. – Снег, холод. Так себе прогноз.

– Марина, пойдем к нам, – пригласил Дорохов. – Мы там песни поем, коньячок.

– Спасибо, Мишунь. Поздно, у меня завтра прием утренний, чайку попью и лягу. Слушайте, ребята, у Муськи понос. Что ей дать, а?

– Мужики! – требовательно произнес Дорохов. – Никон, Бравик! Беда с собакой, понос! Тяжелый недуг. Чем лечить? Быстро говорите!

– Фталазол, – негромко сказал Бравик. – Две таблетки.

– Да ладно? – Никон поднял бровь. – Ты чо – ветеринар?

– Какая разница? – проскрипел Бравик. – Млекопитающее. Тот же обмен, тот же химизм. Сульфаниламид, действует в просвете кишечника. Дайте собаке две таблетки, Марина Анатольевна.

– Все поняла, Григорий Израилевич, – Марина Анатольевна погасила окурок в консервной банке. – Растолку в порошок, и дам с водой.

– Марин, у нас там торт, хорошие люди. Коньяк замечательный, грузинский, – сказал Дорохов и приобнял соседку за плечи.

– Развлекайтесь, молодежь, – отмахнулась Марина Анатольевна. – Мишунь, ты междугородние оплатил? Ты не тяни с этим, а то Бобышев вонь поднимет.

– Оплатил, оплатил, – проворчал Дорохов.

Во всей квартире он один делал междугородние звонки.

Потом они вернулись в комнату. Там уже творилось черт знает что. Пьянющий Фельдмаршал (пьянющий, но не утративший постановки пальцев!) рубил на гитаре «Чардаш». А Нинка, Галка и докторица Вера Сергеевна плясали канкан. Пашка играл «Чардаш», а девицы плясали канкан! Нормально? И сдержанная Вера Сергеевна плясала со всеми как миленькая. Это надо было видеть. Это уже было не так тихо, тут отдельный вход в комнату не спасал. Но Дорохов не собирался успокаивать гостей. Ничего, потерпят соседи.

…А у нас кто-то в окна ломился. Благородный дон Румата, говорят, ночьюгуляли…

…Сказывают, гость у них… Что я вам скажу, брат Тика. Благодарение богу, что у нас в соседях такой дон. Раз в год загуляет, и то много…

В общем, вечер удался.

А через день Дорохов улетел.

* * *

…здание на улице Зерубабель он видел не раз. Обнесенное каменной стеной старинное здание, построенное, верно, еще при Селевкидах. В Эфраиме немного было таких старых построек.

Севела решительно подошел к калитке в каменной стене и постучал. Тотчас на уровне лица без скрипа открылось квадратное окошко. Севела, ничего не говоря, поднес к окошку повестку.

– Сейчас, – глухо сказали из-за калитки. – Открываю.

Негромко лязгнул засов, калитка отворилась, и бородатый привратник в темном хитоне сказал:

– Проходите, адон. Имя ваше?

– Малук, – представился Севела. – Сын Иегуды Малука из квартала Хасмонеев. Мне передал повестку рабби Рехабеам. Куда мне идти?

– Мир вам, – сказал привратник. – Прошу на второй этаж. Вас примет инспектор Мирр.

Севела прошел через маленький двор по дорожке из выщербленного красного кирпича. У крыльца высился старый кипарис, под ним стоял клокастый ослик. Он моргал и, сгоняя оводов, подергивал шкурой на крупе. У коновязи разговаривали два молодых рабби в фиолетовых тюрбанах. Когда Севела взялся за дверную ручку, один из них сказал:

– Он так ловко увязывает «Незикин» и эти их Двенадцать Таблиц. Я, право, тогда оказался в замешательстве.

Второй ответил:

– Все они казуисты и обучены словесной гимнастике. Их юстиция идет от разума. Подлинный же Закон может исходить только от Предвечного. Но что ты поделаешь, эта юстиция хороша! Она несет в себе человеческое лукавство, человеческую изворотливость, но она лаконична и недвусмысленна. А институт апелляций? Это умно и человеколюбиво. На действия легата апеллируют викарию, на викария – префекту претория. Правда, пытают у них повсеместно. У нас так не пытают.

Первый рабби плюнул с досадой:

– Двенадцать Таблиц закладывают фундамент права. Человеколюбие – вот это ты верно заметил. А наше захолустье жестоко и невежественно.

– Как и любое захолустье, – подытожил второй рабби.

Над двором мелькали стрижи, громко зудели оводы, из окна на втором этаже доносилось монотонное: «…шестого дня месяца иперберетая была произведена опись всего движимого и недвижимого… Кодификация проведена стандартно…»

Дом выглядел неухоженно, лепнина на фронтоне местами осыпалась, некрашенные деревянные жалюзи рассохлись и потрескались. Справа от двери блестела начищенная медная табличка – «Внутренней службы городское Управление. Канцелярия наместника».

Севела глубоко вдохнул, потянул дверь на себя и вошел в обшарпанный вестибюль. Несколько мгновений Севела, прислушиваясь, постоял, потом поднялся на второй этаж. Деревянная лестница скрипела громко и тягуче. Третья дверь слева была приоткрыта. Он постучал.

– Войдите, Малук, прошу! – громко пригласили из-за двери.

Севела оказался в большой комнате с дощатым полом и стеллажами, уходящими под потолок. У окна с прикрытыми ставнями – отчего в комнате было полусумрачно и прохладно – стоял широкий стол, заваленный разной писчей мелочью, табличками, новыми и переломанными стилосами, папирусными свитками и листами. Из-за стола выглядывала спинка стула с плоской пестрой подушечкой. На стеллажах громоздились папки, перевязанные бечевками. Пахло воском, горячим сургучом и уютной затхлостью библиотеки.

– Здравствуйте, Малук, – голос доносился справа и сверху.

Севела быстро обернулся. На приставной лесенке у стеллажа стоял маленький щуплый человек. В полутьме Севела разглядел только тщедушную фигуру и светло-русые короткие волосы. Человек бросил на полку пачку папирусов и ловко спустился с лесенки.

И встал перед Севелой, любезно улыбаясь.

– Я увидел вас из окна, – сказал человек. – У коллег день нынче неприсутственный, так что посетитель может быть лишь ко мне.

Севела коротко поклонился.

Перед ним стоял гражданин. Романец был из армейских, о том свидетельствовали холщовая лацерна с простой пряжкой и разношенные калиги.

– Мир вам, – почтительно сказал Севела. – Да, адон, я Севела Малук. Мне передали повестку.

– Я инспектор Луций Мирр, – представился русоволосый. – Это хорошо, что вы не стали мешкать с визитом. С завтрашнего дня я буду неимоверно занят. У нас грядет пора отчетов, я в это проклятое время делаюсь невменяем. И совершенно недоступен для посетителей. Давайте сядем, адон Малук.

Инспектор этот, конечно же, служил в Провинции не первый год. Говорил он непринужденно, бойко и даже по-самарийски пришептывал. Он, верно, уже и думал на арамейском.

Офицер шустро прошел к столу, сел и ладонью показал Севеле на табурет. Севела еще раз поклонился и присел, оказавшись, таким образом, через стол с Мирром.

– Превосходно. Вы пришли, и пришли до отчетов, будь они прокляты. Как бы вы предпочли разговаривать, адон? – спросил Мирр, недовольно оглядывая стол. – Выбирайте сами, как вам удобнее. Свалка. Всегда свалка и хлам. Это что? Это зачем? Весенние списки. Весенние?! О! Клодий искал их со слезами. Так, это? Почему здесь? Неописуемо. Это? Не знаю… Ничего уже не знаю и не понимаю. Так как мы с вами станем говорить, адон Малук?

Севела оторопело слушал бормотание офицера Мирра. Тот же тем временем освобождал стол от письменных приборов, свертков, обрывков папируса, ящичков, мешочков с песком и прочего канцелярского мусора. Руки инспектора порхали над столом, как две беспечные птахи. Из нагромождений писчей мелочи инспектор брезгливо, по одному ему известному признаку, выдергивал вещицы и листки. Одни предметы он небрежно откладывал, другие попросту сбрасывал на пол. По инспектору было видно, что его раздражает беспорядок на столе, но искоренить его инспектор не в силах, и сжился с ним.

– Простите, – сказал Севела. – Я, кажется, не все понимаю.

– Как бы вы хотели построить наш разговор? – рассеянно спросил Луций Мирр, швырнув на пол странного вида деревянную конструкцию, похожую на транспортир с тремя стрелками. – Могу пригласить писца. Тогда беседа будет носить характер официальный, если угодно – протокольный. В этом случае вам надо будет дать присягу. Это формальность. В протокольном регистре есть графа «частное» и есть графа «архив». Вот во втором-то случае вам надо будет поставить подпись под протоколом беседы. Но это – когда мы закончим.