Виктор Кнут - Удар молнии

• Название: Удар молнии
• Автор: Виктор Кнут
• Издательство: Нева, Олма-Пресс
• Жанр: Боевик
• Год: 2002
• ISBN: 5-7654-2358-2, 5-224-03565-1

Настоящему агенту даже смерть не помешает выполнить задание. И если для этого ему приходится вселиться в тело спившегося историка Пивцова — так тому и быть.

---

Он наливал. И рассказывал, что был когда-то таксистом, потом шоферил у какого-то делового, но деловой свалил за границу, а Дима остался. Во-первых, в России; во-вторых, без работы.

И вот он сидит на серой скамейке и банкует в белый стаканчик бодяжнуго водку. И страдает:

— Хреново…

— Да, — я с ним солидарен в том, что хреново. — Наливайте, пожалуйста.

Он наливает… И наливает… Потом пропадает куда-то, и передо мной вырастает огромная, совершенно непроходимая стена. Без окон и без дверей. С облупившейся штукатуркой. Я брожу вдоль этой стены. Ощупываю ее руками. Оперевшись о нее лбом, справляю свои маленькие дела, после чего долго не могу застегнуть ширинку. Стену сменяет дощатый забор, такой же неприступный и уносящийся вдаль. И о него, так же как и о стену, я опираюсь лбом. И так же мучаюсь с молнией на штанах. В общем, блуждаю по каким-то трущобам и, словно кобель, где только возможно, мечу свою территорию. Еще я, кажется, катаюсь в трамваях. Трамваи увозят меня в неизвестность, а я, уютно устроившись у окна, пытаюсь заснуть. Сонного, меня вышвыривают наружу, и я борозжу мордой асфальт. Или мне это мерещится?

Трамваи… Стены… Заборы… Вонючий подъезд… Разбитая физиономия…

Я начал быстро приходить в себя в тот момент, когда обнаружил на одном из домов табличку с названием улицы. Сконцентрировался, собрал глаза в кучу и сумел прочитать: «А-ви-а-ци-онная ул.», И понял, что нахожусь буквально в ста метрах от дома. Судьба ли взяла меня за руку и привела туда, куда надо, или это сработал инстинкт? Не знаю. Помню табличку, и все… После этого я вновь погрузился во мрак амнезии. Но, находясь под покровом этого мрака, каким-то чудом умудрился выдержать верный курс, и непослушные пьяные ноги привели меня к моему подъезду, вознесли на нужный этаж. Собрав в кулак последние силы, я надавил на кнопку звонка и предстал… Правда, не с открытым забралом. Вообще без забрала. Вообще никакой! С разбитой физиономией и с квитанцией на штраф из милиции. Вонючий и отвратительный, но главное — живой, отыскавший каким-то верхним чутьем тропу к своему надежному логову.

Я не помню, кто открывал мне дверь. Не помню, фестивалил ли я после этого по квартире или сразу же завалился спать. Не помню, кто оклеил мне рожу пластырем и заботливо укутал мои ноги пледом. Ничего не помню. Вообще ничего! Кроме того, что мне снились кошмары, и в этих кошмарах огромный, как танк, осетин Магоматов тянул ко мне свои волосатые лапы, требуя восемьсот баксов, а моя верная спутница жизни Татьяна ревела, словно белуга, и, размазывая тушь по щекам, грозилась подать на развод. Потом она превратилась в рыжую кошку, шипела и выпускала наружу длинные желтые когти, но мне было не до нее. Мне очень хотелось пить. Ужасно хотелось пить! И я залез под водопад и стоял там, задрав голову и разинув пасть до ушей. В меня низвергались тонны воды. Вода переполняла меня, она пропитала все мои поры, я уже был готов лопнуть, но чувство жажды не проходило. «Пить!!! — голосил я. — Дайте мне, наконец, нормальной воды! Пожалуйста! Будьте же вы человечны! Пить!!! Дайте мне пить!!!» А водопад все шумел. А рыжая кошка Татьяна Пивцова шипела и грозила мне своими когтями и скорым разводом. Ей было совсем невдомек, что до развода мне не дожить; что я загнусь прямо сейчас, если мне немедленно не нальют воды. И я снова начинал орать: «Пить! Дайте мне пить!!!» Но никто не слышал меня, всем было на меня наплевать…

* * *

— Папа! Папа, выпей водички.

Я вытащил из-под пледа руку и судорожно вцепился в холодную влажную чашку. Зубы стучали о ее край, вода стекала по подбородку и попадала на голую грудь.

— Фу-у! Спасибо, дочка. Спасибо. — Я вернул Полине пустую чашку и откинулся на подушку. Башка гудела, как трансформаторная будка. Разбитую рожу саднило. Ладони, ободранные об асфальт, горели огнем и излучали в пространство мощные импульсы боли. Меня била крупная дрожь, и все тело мое, обильно покрытое липким холодным потом, принадлежало сейчас совсем не мне, а кому-то другому, если оно, вонючее, вообще могло быть кому-нибудь нужно. А еще я мучительно хотел в туалет, но совершенно был не уверен, что смогу до него добраться. Разве что только на четвереньках.

Полина поставила чашку на телевизор и, подойдя к окну, отдернула занавеску.

— Больше не будешь спать? — спросила она.

— М-м-м… — промычал я в ответ. А где Лариса? Где мама?

Полина взяла с полки книгу в яркой обложке и устроилась в кресле.

— Ларка после обеда пошла загорать, — доложила она. — Мама… не знаю. Она звонила вчера поздно вечером. Сказала, что останется на ночную смену. Очень сердилась, что ты загулял. — Полина театрально вздохнула. — И я тоже сержусь на тебя. Папка, посмотрись в зеркало.

То, что я увидел бы в зеркале, меня бы добило. Лицезрение своей оплывшей, разодранной и побитой физиономии высосало бы из меня остатки жизненных сил. Я знал это точно.

— Тебе надо пойти к врачу, — продолжала моя мудрая дочка, — сделать прививку от столбняка. Ты подрался, наверное? Или упал?…

Упал я еще пять лет назад, при этом шмякнулся так, что затрещали все мои косточки и помутилось сознание. И до сих пор я живу с этим мутным сознанием. Скованный столбняком. Так что никакие прививки от него меня уже не спасут.

Пять лет назад крахом закончились мои двухлетние мучительные потуги стать удачливым коммерсантом. Я торговал луком и джинсами, презервативами и сухим молоком, собачьим кормом и лимонадами. Я вкладывал больше, получал назад меньше, и каждый раз, пересчитывая убытки, тешил себя надеждой на то, что уж в следующий раз я обязательно проверну эдакую лихую сделку и поднимусь так, что у окружающих отвиснут от зависти челюсти, а все бандиты и депутаты будут ползать у моих ног. И я бежал во весь дух закупать гнилую картошку или просроченную на десять лет фасадную краску. А в это время долги мои плодились, как кролики, а Татьяна тщетно мечтала о новых зимних сапожках. Потом она заявила: «Ну хватит!» и мы продали квартиру и въехали в две смежных комнаты в огромной обшарпанной коммуналке на улице Ленсовета. В результате я смог расплатиться с самыми настойчивыми кредиторами, от остальных же довольно удачно скрывался. В это время мы бедствовали на куцую зарплату процедурной сестры, которую моя жена получала в больнице, и на те крохи, которые мне иногда удавалось перехватить, разгрузив фуру с арбузами или расклеив объявления на автобусных остановках. Хотя, как правило, деньги я донести до дома не мог: Попадая мне в руки, они сразу вызывали мучительный зуд, и я сломя голову несся тратить их в ближайшем торговом ларьке. А потом валялся пьяный в грязном подъезде или ночевал в вытрезвителе.

На какую-нибудь стабильную работу я даже и не рассчитывал. Кому нужен спившийся кандидат-историк, специалист по народо-вольцам-ишутинцам? Без знания языков и компьютера, без рыночной хватки и нужных знакомств? Наивный и неуклюжий? С умением собирать пустые бутылки и разгружать бахчевые культуры?

Я собирал, разгружал, напивался и приползал на бровях домой, где меня уже давно не воспринимали всерьез. Я был там чем-то вроде домашнего беспородного пса, которого кормят, которому для ночлега выделяют подстилку, которого иногда даже ласкают и гладят. А он в ответ благодарно виляет хвостом. Он неопрятен, от него воняет помойкой, и он часто гадит в неположенном месте. От него нет никакой видимой пользы, он даже не может тявкнуть на незнакомца. Он добр и безобиден, к нему привыкли, и у хозяев не поднимается рука на то, чтобы взять на душу грех и вышвырнуть его вон. Они только вздыхают, подтирают с паркета лужи и мечтают, чтобы их беспокойный питомец сдох или нашел себе другое пристанище.

Полгода назад Татьяна подсуетилась и устроила меня, болезного, на работу — охранять огурцы и редиску в тепличном хозяйстве «Знойное лето» на окраине Питера. С тех пор я стал иногда ночевать на бугристом диване в тесной кирпичной сторожке в обществе такого же, как и я, неудачника — бывшего искусствоведа — и четырех добрых до идиотизма ротвейлеров. И за это Татьяне — не мне, а именно моей жене — раз в месяц выплачивали зарплату. Не бог весть какую, но это были живые деньги, на которые можно купить на рынке картошки, а в «секонд хэнде» почти новую утепленную куртку для Лары.

Жить стало легче, жить стало веселее!

Я даже сумел бросить пить и продержался двадцать четыре дня. Мне даже подарили на 23-е февраля туалетную воду, и я до сих пор не употребил ее внутрь. Жена начала выдавать мне карманные деньги на сигареты, а Лара доверчиво делилась со мной своими тинейджерски-ми проблемами. Раньше она не замечала меня вообще. В общем, я стал потихонечку обретать себя. Иногда ударяясь в запои — в среднем по неделе два раза в месяц…

* * *

Три звонка ударили электрическим током по моим нервам, и меня подбросило вверх, словно собаку Павлова.