Станислав Гагарин - Вторжение

• Название: Вторжение
• Автор: Станислав Гагарин
• Издательство: Товарищество Станислава Гагарина; изд-во "Отечество"
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-85808-135-5; 5-85808-136-3

Читатель! Перед тобой — непостижимая фантастика!

Товарищ Сталин, посланец Зодчих Мира, олицетворяющих галактическое Добро, возникает вдруг на планете Земля и становится гостем известного русского писателя Станислава Гагарина.

И не только гостем… Вождь и писатель — непременные участники сногсшибательных приключений, загадочных, едва охватываемых разумом превращений. Доморощенные мафиози и неожиданные монстры, президенты и диктаторы из Лиги сексуальных меньшинств — вот далеко не полный перечень тех, с кем сталкиваются герои нашего Смутного, Смутного Времени.

---

— Мне сие известно, — качнул головой вождь. — Потом «Святослав… иде на Оку реке и на Волгу, и налезе в ятиги, и рече вятичемъ: «Кому дань даете?» Они же раша: «Козаромъ по щьлягу от рала даемъ».

Спустя год Святослав отправился к хазарам… «Слышавше же козари, изидоша противу съ княземъ своим Каганомъ, и сътупишася битися, и бывши брани, одоле Святославъ козаромъ и град ихъ и Белу Вежу взя. И яси победи и касогы…»

— Как-то не представлялся мне товарищ Сталин, цитирующий Нестора на древнем славянском языке, — улыбнулся писатель.

— А почему бы и нет? — удивленно возник Иосиф Виссарионович. — Меня и в земной, понимаешь, жизни волновало все, что связано с историей Руси Великой. И вовсе не по Ленину действовал товарищ Сталин во внешней политике, скорее вопреки. Товарищ Сталин другой, понимаешь, брал опыт за идеал, опыт знаменитых собирателей Земли Русской. И князь Святослав — любимый подвижник древности для товарища Сталина.

— А через год после разгрома Хазарского каганата, нашего смертельного врага, которого подстрекали ломехузы, — заметил Станислав Гагарин, — Святослав побеждает вятичей и накладывает на них посильную дань.

— «А ве лето шесть тысяч семьдесят пятое пошел Святослав на Дунай, понимаешь, болгар принялся воевать, — почему-то вздохнув, напомнил вождь. Наверное, Иосиф Виссарионович поимел в виду как нынешние неблагодарные болгары, забыв и Шипке и Плевне, грозятся разрушить памятник легендарному русскому ратнику Алеше. — И бившемъся обоим, одоле Святослав болгаромъ, и взя городъ восемьдесят по Дунаеви, и седя княжа ту в Переяславци, емля дань на грьцех…»

— Дань возложить на греков, — задумчиво произнес председатель «Отечества». — Не об этом ли вы вспомнили, когда поручали Вячеславу Михайловичу потребовать от Гитлера права для России построить в Дарданеллах сухопутные, морские и воздушные военные базы?

— А что?! — вовсе не смутился вождь. — Товарищ Сталин глубоко убежден: Греции, как оплоту православия, давно надлежит пребывать в лоне Российской Державы. А вы, понимаешь, стали бы возражать?

— Ни в коей мере, — категорически согласился Станислав Гагарин. — Что плохого в том, что славяне хотят создать эдакую Великую Панславию, или как там получше назвать такое естественное по общности духа государство.

— А покудова прыткие внуки и племянники врагов, понимаешь, народа разваливают то, что собрал товарищ Сталин, — с искренней горечью произнес вождь. — Готовы отдать все — и Бессарабию, и Прибалтику, и Закавказье, и Сахалин с Курилами…

Они и Москву бы продали оптом, да вот никто покупать не хочет, боятся западные, понимаешь, толстосумы безнравственности демократических торгашей.

Писатель молча вздохнул.

Теперь же, загнанный аки заяц или серый лесной разбойник, бездомный, бесприютный, оглушаемый порою приступами беспросветного отчаяния, Станислав Гагарин тщетно пытался подобраться к Власихе. Но по всем дорогам, которые вели к ней и окружали ее причудливыми переплетениями, он натыкался на патрули странных людей, вооруженных автоматами и облаченных в голубые комбинезоны, с желтыми беретами на головах.

Писатель намеревался, и не раз, подойти к поселку, в котором он жил, и где надеялся найти разгадку случившемуся, встретиться с Верой и вместе с нею обречь надежду, пересидеть на худой конец, он собирался подобраться к Власихе, бывшему по расхожей легенде имению отца Александра Ивановича Герцена, звавшего Русь, увы, к топору, со стороны деревни Солослово, другими словами, с тыла, заросшего густым лесом. Но и здесь, когда он, миновав строения бывшего пионерского лагеря, неприятно чадившего вонючим смрадом недавнего пожара, принялся подниматься от речушки по крутому берегу, Станислава Гагарина обстреляли из трех автоматов сразу.

Кто стрелял — разобрать ему не удалось, но очнулся писатель лишь в кустах между деревней Лапино и дачным поселком дипломатов Николино Поле, в котором давным-давно бывал с дочерью Еленой у Сергея Колова, вернее, у его отца, бывшего консула в Карловых Варах.

К городку этому Станислав Гагарин приблизиться даже не рискнул.

Похоже, в нем обосновалось, было расквартировано подразделение все тех же голубых. С наблюдательного пункта, который писатель оборудовал на более высоком месте, ближе к обезлюдевшему Лапино, он видел, как один за одним сновали там бронетранспортеры, боевые машины десанта, однажды подошла к Николину Полю и группа из трех танков.

Но грозные машины простояли у въезда в городок четыре часа, и затем прогрохотали в сторону деревни Перхушково, которая стояла по обе стороны Можайского шоссе.

Некоторое время бывший — бывший? — председатель «Отечества» обретался у деревни Лапино. Его привязанность объяснялась тем, что в оставленных жителями домах можно было найти кое-что из съестного.

Станислав Гагарин осторожно, таясь и постоянно озираясь, не переставая размышлять о судьбе исчезнувших лапинцев, обходил жилища, в них удавалось кое-чем поживиться, и неведомо как пришедшие в сознание строки, срывались с шевелящихся в шепоте губ:

— «Есть горькая супесь, глухой чернозем. Смиренная глина и щебень с песком, Окунья земля, травяная медынь, и пегая охра, жилица пустынь. Меж тучных, глухих и скудельных земель есть Матерь-земля, бытия колыбель, есть пестун Судьба, вертоградарь же — Бог, и в сумерках жизни к ней нету дорог».

Дорог не было.

Прежняя жизнь казалась беспредельно далеким, фантастическим сном.

И писатель держался за деревню Лапино не только потому, что находил в домах ее пропитание, но и потому еще, что она возвращала его к тем дням, когда он гулял в здешних окрестностях с Верой, любовался милой сердцу подмосковной природой, прикидывал, разглядывая местные строения, в каком бы ему поселиться, старательно возделывая собственными руками приусадебный земельный клочок.

Целую жизнь мечтал писатель Станислав Гагарин о пресловутом клочке и обитании на нем в деревне, но так и не удостоился Судьбой права на крестьянскую ипостась, хотя кровь казачьих предков по матери и трепетное уважение к земле, которое унаследовал литератор от отца и деда, происходящих из великого рода Гагариных, бунтовали в нем и требовали отвести душу, полить трудовым потом землю, на которой родился и в которую рано ли, поздно ли должен был возвратиться, дабы завершить вечный круговорот.

Порою он вспоминал предсмертные беседы Сократа, записанные вездесущим Платоном, по поводу диалогов которого, составивших славу его ученика, афинский мудрец однажды заметил: «Сколько же этот юноша налгал на меня». Уверовавший в некую схожесть натуры Сократа и собственной, Станислав Гагарин не очень удивлялся стремлению философа выговориться, перед тем как приложиться к чаше с цикутой.

Он подозревал с очевидностью, что сам может закончить бренное существование в не столь отдаленном будущем, практически в любую минуту поймает пулю калибра в пять целых и сорок пять сотых миллиметра — судя по звуку, его обстреляли из этих новых автоматов, но говорить Станиславу Гагарину было не с кем.

Это обстоятельство отягощало сознание, глухо, но с отвратительным постоянством угнетало сочинителя.

Может быть, поэтому настойчиво и упорно обходил он лапинские дома, безлюдье которых и беспокоило, и утешало одновременно. Ему хотелось встретить кого бы то ни было, и Станислав Гагарин радовался безлюдью, потому как подсознательно боялся встретиться с тем, что предстало вдруг наконец — он втайне предчувствовал подобную встречу, когда увидел первые трупы.

Потом он догадался, что жителей деревни согнали сюда, во двор самого большого и красивого лапинского дома, и безжалостно расстреляли, не жалея патронов.

Трупы мужчин и женщин, стариков и детей, в хаотическом беспорядке заполняли ограниченное белокрашенным штакетником пространство. Писатель принялся было машинально считать их, затем бросил — испугался возможной итоговой цифры.

Ему показалось вдруг, что убийцы наблюдают за ним и ухмыляются, иронически взирают на его остолбенелость и ошеломленность, которые сковали писателя, не позволяли сдвинуться с места.

Станиславу Гагарину почудилось, что некий невидимый стрелок несуетливо поднимает изготовленный к стрельбе автомат Калашникова, и это вовсе нереальное соображение — убийцы давно покинули деревню — подвигло писателя сдвинуться с места, сделать шаг в сторону, а затем попятиться, уйти, немедленно скрыться, исчезнуть с места разыгравшейся трагедии, бессмысленной и жестокой казни.

Новый круг он запустил близ станции Здравница, двигаясь вдоль Белорусской железной дороги, по которой за дни скитаний не прошла ни одна электричка.