Квинт Эппий Флавий Арриан - Поход Александра

• Название: Поход Александра
• Автор: Квинт Эппий Флавий Арриан
• Издательство: МИФ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993

Смолянин: Из статьи в книге: Это замечательное произведение — лучшее изложение деятельности Александра, которое написано в древности. Так же, как и Ксенофонт в своем «Походе 10000» рассказывает о походе Кира Младшего, Арриан шаг за шагом освещает поход Александра. Вот что говорит сам Арриан о своей книге: «Если кто изумится, почему мне пришло в голову писать об Александре, когда столько людей писало о нем, то пусть он сначала перечтет все их писания, познакомится с моими — и тогда пусть уж удивляется».

---

6

Аристобул рассказывает, что значительная часть войска погибла, попав в засаду, устроенную скифами, которые спрятались в зарослях и напали из своего укрытия на македонцев как раз в разгар схватки. Варвары воспользовались смятением и беспорядком в войске и перебили всех: спаслось не больше 40 всадников и человек 300 пехотинцев. Дело было в том, что Фарнух хотел передать командование македонцам, которые были с ним вместе отправлены, под тем предлогом, что он в военном деле человек несведущий и послан Александром больше для воздействия на варваров, чем для ведения войны; они же македонцы и «друзья» царя, (2) Андромах, Каран и Менедем не приняли, однако, командования, боясь, как бы не показалось, что они нарушают приказы Александра и своевольничают, а кроме того, в эту страшную минуту они хотели, в случае поражения, отвечать каждый только за себя, а не нести в качестве плохих военачальников ответственность за все.

(3) Когда Александру донесли об этом поражении, горькая судьба воинов очень его опечалила, и он решил стремительно идти на Спитамена и его варваров. Взяв с собой половину конницы «друзей», всех щитоносцев, лучников, агриан и самых быстроходных пехотинцев, он пошел к Маракандам, куда, по его сведениям, Спитамен вернулся и вновь осаждает кремль. (4) Александр прошел за три дня 1500 стадий и на рассвете четвертого подошел к городу. Спитамен со своим войском при известии о приближении Александра не стал его ждать, а бежал из города. (5) Александр преследовал его по пятам. Придя на то место, где происходила битва, он похоронил павших солдат так, как позволяли это обстоятельства, и гнался за убегавшими вплоть до самой пустыни. Повернув оттуда обратно, он опустошил страну, а варваров, скрывшихся в свои крепостцы, перебил, потому что, как ему сообщили, и они участвовали в нападении на македонцев. Он прошел по всей стране, которую орошает река Политимет. (6) Там, где вода в реке исчезает, начинается пустыня. Исчезает же вода, несмотря на свое обилие, потому, что теряется в песках. Так же теряются там и другие; большие и непересыхающие реки, например, Эпард, протекающий через землю мардов, Арий, по имени которого названа земля ариев, и Этимандр, протекающий через землю «Благодетелей». (7) А среди этих рек нет ни одной, которая была бы меньше Пенея, фессалийской реки, которая протекает через Темпейскую долину и впадает в море. Политимет же гораздо больше Пенея.

7

Покончив со здешними делами, Александр прибыл в Зариаспы. Здесь он оставался, пока зима не сломалась. За это время у него побывали Фратаферн, парфийский сатрап, и Стасанор, отправленный к ариям для поимки Арсака. Арсака привели в цепях, как и Бразана, которого Бесс поставил парфийским сатрапом; привели и некоторых других участников восстания Бесса. (2) Тогда же вернулись Эпокилл, Меламнид и Птолемей, стратег фракийцев, которые сопровождали до моря деньги, отправленные с Менетом, и союзников. Вернулись тогда же Асандр и Неарх с войском из эллинских наемников. Бесс, сирийский сатрап, и Асклспиодор, гипарх с побережья, и тоже с войском.

(3) Тут Александр собрал совет из присутствующих и велел ввести Бесса. Он обвинил его в измене Дарию, приказал обрубить нос и кончики ушей, отвести его в Экбатану и там казнить перед толпой мидян и персов.

(4) Я не одобряю этого жестокого наказания и считаю варварским обычай увечить человеческое тело; я знаю, что Александр увлекся мидийской и персидской роскошью и жизнью варварских царей, совершенно отличной от жизни подданных, и я порицаю его за то, что он, Гераклид родом, сменил родную македонскую одежду на мидийскую. Порицаю и за то, что он не постыдился вместо головного убора, который он, победитель, носил издавна, надеть тюрбан побежденных персов. (5) Великие дела Александра я привожу в свидетельство того, что ни физическая крепость, ни знатность рода, ни военное счастье, даже большее, чем у Александра, ни присоединение Ливии к Азии (Александр думал объехать их вокруг по морю и овладеть ими), ни обладание Европой, Азией и Ливией — ничто не дает человеку счастья, если этот человек, совершая великие, как кажется, дела, не обладает в то же время уменьем себя обуздывать.

8

Тут своевременно рассказать о насильственной смерти Клита, Дропидова сына (хотя она и случилась несколько позже), и о беде, постигшей в данном случае Александра. Наступил праздник в честь Диониса, который справляют македонцы; Александр ежегодно приносил на этом празднике жертву Дионису. (2) Рассказывают, что в этот раз он презрел Диониса и принес жертву Диоскурам, определив с этого времени приносить жертву Диоскурам. Когда пирушка была в разгаре (у Александра уже вошло в привычку пировать по-новому, по-варварски), зашла речь о Диоскурах и о том, что родителем их считается Зевс, а Тиндару отказано в праве считаться их отцом. (3) Некоторые из присутствующих, льстя Александру (такие люди были и всегда будут проклятьем для царей), заявили, что Полидевка с Кастором нельзя и сравнивать с Александром, а дела их с его подвигами. Досталось от них на пирушке и Гераклу; зависть, по их словам, становится на пути живых и мешает современникам воздать им должный почет.

(4) Клит явно и уже давно огорчался и растущей склонностью Александра к варварским обычаям, и лестью, которую ему расточали. Тут, сам разгоряченный вином, он заявил, что не позволит ни кощунствовать, ни принижать дела древних героев и преувеличивать таким недостойным образом достоинство Александра. (5) Да Александр и не совершил таких великих и дивных дел, которые содеяли они; то, что он сделал, в значительной части дело македонцев. Александр обиделся на эти слова. И я не одобряю этой речи; по-моему, достаточно было среди общего опьянения самому сидеть молча и не подпевать лживым и льстивым речам. (6) Когда же некоторые стали припоминать то, что сделал Филипп, и совершенно несправедливо называть дела его ничтожными и не заслуживающими удивления, таким образом угождая Александру, Клит, уже совершенно вне себя, стал превозносить Филиппа и принижать Александра и его дела. Был он уже совсем пьян, всячески поносил Александра и, между прочим, похвалялся, что он спас Александра в конном бою при Гранике. (7) Дерзко протянув вперед свою правую руку, он воскликнул: «Вот эта самая рука, Александр, тогда спасла тебя». Александр, уже не в силах переносить дальше пьяные дерзости Клита, в гневе вскочил, но его удержали собутыльники. Клит не унимался. (8) Александр крикнул щитоносцев. Никто не явился на зов, и Александр заявил, что он находится в том же положении, в каком был Дарий, когда Бесс и его единомышленники схватили и вели его и он оставался царем только по имени. Теперь «друзья» не могли его удерживать; он вскочил и, по словам одних, выхватив копье у одного из телохранителей, ударил им и убил Клита; по словам других, он схватил сариссу у кого-то из стражей. (9) Аристобул не говорит, с чего начались пьяные речи, но всю вину складывает на Клита; когда Александр в гневе вскочил, намереваясь убить его, то Птолемей, сын Лага, телохранитель, вытащил Клита через ворота за стены и ров кремля, где все происходило. Клит, однако, не смог усидеть там, вернулся и попался прямо на глаза Александру, который его звал. Он отозвался: «Вот я, Клит, явился, Александр». В эту же минуту, пораженный сариссой, он скончался.

9

Я сильно порицаю Клита за его дерзкое поведение с царем; Александра я жалею в этой беде; он обнаружил, что находится во власти двух пороков, а именно, гнева и пьянства — разумному человеку неподобает быть во власти даже одного из них. (2) И тут, однако, я хвалю Александра за то, что он сразу понял, какое страшное дело он совершил. По словам одних, он упер сариссу в стену и хотел броситься на нее, считая, что недостоин жить после того, как в пьяном виде убил своего друга. (3) Большинство писателей рассказывает по-другому: Александр ушел к себе, рыдая, кинулся на кровать и, зовя по имени Клита и сестру Клита, Панику, дочь Дропида, свою мамку, твердил, что, став взрослым, хорошо отплатил ей за ее заботы: (4) она видела, как ее дети сражались за него и умирали, а ее брата он убил собственной рукой. Он все время повторял, что он убийца своих друзей; три дня ничего не ел и не пил и вообще забыл думать о себе.

(5) По этому поводу некоторые прорицатели объявили, что Дионис разгневался, так как Александр пренебрег жертвой ему. «Друзья» с трудом уговорили Александра притронуться к еде и кое-как привести себя в порядок. Дионису жертву он принес, потому что ему желательнее было приписать случившееся несчастье гневу божества, а не собственной порочности. (6) Я очень хвалю, однако, Александра за то, что он не отнесся к своему преступлению, как к чему-то незначительному, не стал защищать себя (такой защитник хуже преступника), а сознался в падении, человеку свойственном.

(7) Некоторые рассказывают, что к Александру позвали софиста Анаксарха, чтобы он утешил его. Застав его лежащим и рыдающим, он засмеялся и сказал, что, по-видимому, Александр не знает, почему древние мудрецы сделали Справедливость сопрестольницей Зевса: причина в том, что все, что ни установил бы Зевс, творится по справедливости, и все, что идет от великого царя, должно почитаться справедливым, во-первых, самим царем, а затем и остальными людьми. (8) Такими словами он утешил тогда Александра, но выдав за мысль мудреца положение, которое не требует от царя, чтобы он действовал по справедливости, тщательно взвешивая свои дела, и признает справедливым любой царский поступок, он, утверждаю я, причинил ему великое зло, еще большее, чем то несчастье, от которого он тогда страдал. (9) Известно ведь, что Александр, воображая себя в глубине души сыном Аммона, а не Филиппа, потребовал, чтобы ему кланялись в землю; восхищаясь обычаями персов и мидян, он сменил одежду и переделал чин дворцового этикета. Тут не требовалось ни льстецов, толкавших его на этот путь, ни таких софистов, как Анаксарх или Агис, эпический поэт, аргивянин.