Нодар Джин - Философское

• Название: Философское
• Автор: Нодар Джин
• Жанр: Философия

---

3

Если и есть церковь, то она не может быть видна тем, кто находится в ней.

Лев Толстой

Каким же образом не-сознание и творчество связаны с кардинальными вопросами человеческого бытия? Ответ — в той схеме, беглый абрис которой я и предлагаю ниже.

Известно, что мучительную «истину» о неминуемом конце открыло человеку сознание. Это трагическое открытие связано с яблоком на древе познания. Змий, или Сознание, заставил Адама с Евой по их собственному выбору покинуть Эдем, олицетворявший гармоническое единство-единственность человека и мироздания, Эдем, оберегавший человека от знания от смерти, и, стало быть, от «самой» смерти. Если бы не подсунутое Змием яблоко, если бы не сознание, то не было бы, в конечном счете, и вавилонской башни гомоцентризма, великого самообмана.

Удаленный и удалившийся из Эдема, человек осознал неминуемость смерти и начал постигать «тщетность и никчемность» трудов своих «под солнцем». Выйдя за ограду Рая, он начал рефлектировать, сознавать, философствовать, или, как выразился М. Монтень, «учиться умирать». Вооруженный знанием, человек столкнулся с проблемой значения и цели бытия, когито оказался в конечном счете символом удручения, индексом скептицизма и конца, безволия и безысходности. Но невзирая на предельную ясность этой исходной ситуации (осознания конечности бытия и тщетности всякой активности), человек с первой же минуты выказал нечто такое, что нельзя не назвать величайшим из всех парадоксов: парадокс продолжения жизни, парадокс витальности. (Самая удручающая из всех книг — Экклезиаст — книга, от стиха к стиху нагнетающая чувство тщетности бытия и безысходности мрака, заканчивается парадоксальным призывом следовать дальше дорогою жизни). Невзирая на парализующее содержание знания (когито, да'ата), человек продолжает жить и творить, подчиняясь чему-то пока неназванному, и живет он день за днем, т. е. приближается к могиле с неизбывным и необъяснимым зарядом оптимизма в душе. (Шопенгауэр, человек, который наряду с Экклезиастом и буддистскими мудрецами остро переживал «реальность» пессимистического импульса, был. как известно, «жовиальнейшим» из людей). Так где движитель?

Ясно, что это — не сознание. Если можно допустить столь очевидную условность, это — нечто другое: не-сознание. Эта сила, разлитая во всем мироздании и заявленная посему и в человеке, есть сущностная сила последнего. Вопреки когито она заставляет человека творить, заставляет забыть то, что этому человеку заведомо известно, т. е. заставляет его даже в последнюю минуту жизни забыть, что она действительно есть последняя минута. Благодаря этой силе в человеке неосознанно утверждается ощущение своей неконечности, своей органической вписанности в неконечный мир, своей связи с тем, что для Разума всего лишь было или будет. Ощущение не над-временности, но вне-временности. (Отсюда, повторяю, начинается история идеи о загробной жизни, о переселении душ и пр., т. е. история идей, которые нельзя не назвать истинами-заблуждениями). Это ощущение, состояние утвержденности в мире, обеспечивает человеку не логика, не знание, а нечто более широкое.

Об этом «нечто» известно лишь что это — не сознание. Иное определение неправомерно до тех пор, пока мы пытаемся вогнать его в любую из возможных рационалистических категорий. Между тем история может рассказать нам о целом ряде попыток постижения этого «нечто», т. е. структуры сферы «не-сознания», предпринимавшихся прежде с мистических (Божественная воля), а теперь — с рационалистических позиций (например: бессознательное в школе психоанализа). Под «не-сознанием» рационалисты (Фрейд) подразумевали помимо прочего неосознаваемый опыт устойчивых индивидуальных и коллективных психических состояний, — комплекс инцеста, комплекс первородного греха и др. Поиски рационалистических отложений в сфере «не-сознание», попытки схематизировать в целом несхематизируемое — все это, быть может, не лишено какого-то основания, однако отнюдь не к этому сводится линия «не-сознание». Наличие рационалистически объяснимых элементов объясняется и обусловлен тут тем, что освещаемый отрезок линии начинается и продолжается в затемненном, или, точнее — в неподвластном глазу: именно этими, стыковыми, переходными, пограничными зонами и занимаются, как правило, исследователи бессознательного. И занимаются они именно тем, чем, собственно, и вправе заняться рассудок: постижением структуры сознания и его пограничных с не-сознанием зон, изучением правил и механизмов взаимопереходов и др. Так поступил Фрейд.

Однако проблема — как я ее понимаю — не позволяет остановиться на этом и требует дать ей следующее продолжение.

4

Мир наш — лишь отраженный образ царящего в нас хаоса.

Эдем прошлого — это Утопия будущего.

Генри Миллер

Записываем: в процессе жизнетворчества (но не жизнеработы) человек «обретает» ощущение своей бесконечности, неодолимое ощущение оптимизма; в процессе творчества он выравнивает свое сознание со своим бытием; именно здесь и срабатывает т. н. балансорная установка сознания. Это выравнивание, во-первых, неосознанно, т. е. естественно, автоматично. Вторая же — и главная — сторона истины заключается в том, что при этом выравнивании человек возвращается к тому навсегда утерянному статусу, к той исходной позе, которая описана в библейской сцена Эдема. Скажем иными словами: человек «возвращает» себе состояние гармонического единства с миром и преодолевает пагубную для него ситуацию гомоцентризма. Человек реинтегрирует себя. Принципиальная цель этого в принципе не-до-конца осуществляемого процесса — достижение «счастья».

Стало быть, творчество — это возвращение к тему «эдемному» прошлому, которое неосознаваемо и живет в памяти человечества.[182] Причем, обязательно следует добавить, что это «эдемное» прошлое не требует своего признания в качестве состоявшегося исторического факта; известно лишь, что оно «реализовано» на уровне образа, перенесенного в прошлое из будущего, в действительность из мечты. Вот почему акт сиюминутного приобщения человека к «эдемному» статусу я определяю как возвращение, а творчество определяю как средство этого акта приобщения.

В то же время творчество есть творение; не только средство возвращения как мы его понимаем, но также реальное созидание, сотворение всего того, что именуется прогрессом, движением вперед, дальнейшим уходом человека от «дочеловеческой грани». В этом — диалектическая природа творчества: вести вперед и одновременно возвращать. Вот почему нельзя не заключить, что возвращение осуществляется тут в форме поступательного движения, в форме непременного ухода вперед от точки отсчета, от той любой точки, на которой зафиксирован сейчас наш взгляд; вот почему — это всегда возращение на новое место, или — если это удобнее слышать — новый виток; причем, тут имеется в виду не только новый виток в истории общества как такового, как целого, но также и новый виток в «истории» какой-нибудь отдельной личности.

Здесь встает вопрос: если истинный прогресс (в отличие от его нынешней частичной, т. е. иллюзорной представленности) есть такое движение вперед, которое возвращает в Эдем, — то куда и как следует идти, чтобы человек оказался адекватно реинтегрированным? Это по существу стародавний социально-политический вопрос, поиски ответов на который приводили и приводят к порождению разнообразнейших философско-политических и политико-экономических теорий. Несмотря на очевидную важность этого вопроса, я, однако, сосредоточу внимание на сущностно-человеческом, онтологическом, аспекте проблемы, сознавая при этом — в чем можно будет убедиться чуть позже — его неразрывную связь с указанным вопросом.

Зададимся же пока другим вопросом: благодаря чему именно творчество возвращает человека в среду гармонического единства с миром, единства Адама не только с яблоней, но и со Змием, единства Адама с Евой (не забывая, что Ева — всего лишь плоть от плоти Адама), в «до-распавшуюся» среду? Ответ на вопрос подсказывает такая наиболее полнокровная форма творчества как искусство.

5

И вот надпись, которая начертана: МЭНЕ, МЭНЕ, ТЭКЕЛ, УПАРСИН.

Даниил, 5:25

По самой своей сути искусство ненасильственно примиряет человека с действительностью. Оно выравнивает наше сознание с нашей реальностью, выравнивает каждого из нас с человечеством, гармонизирует наши отношения с миром, каким бы дурным этот мир не был представлен в художественном произведении. Художественное произведение — это произведение художественного, всесторонне гармонизированного и умиротворяющего нас мира. Искусство доставляет нам фактически то наслаждение, с которым навсегда расстался покинувший рай Адам. Оно — мощный источник жизнетворной энергии и оптимизма, понимаемого не в приземленно-бытовом, обиходном, не в конкретном социально-политическом, но в самом широком, «экзистенциальном» смысле. Искусство — это принципиально жизнеутверждающая, принципиально оптимистическая сила, позволяющая каждому, кто вовлечен в его сферу, преодолеть тревожное ощущение конечности и примириться с бытием. В этой мере искусство есть любовь, порождающая то особое состояние, когда человек, пусть даже уверенный в том, что чудес не случается, не решается тем не менее утверждать, будто чудеса не могут случиться.