Жан-Ришар Блок - … и компания

• Название: … и компания
• Автор: Жан-Ришар Блок
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

В романе «…и компания» Жан-Ришар Блок прослеживает историю еврейской семьи фабрикантов Зимлеров на протяжении восемнадцати лет. После поражения во франко-прусской войне Зимлеры, уроженцы Эльзаса, не пожелали оставаться под немцами и приобрели новую фабрику в городе Вандевре, одном из центров текстильной промышленности на западе Франции. В основе романа – история семьи Эрзогов, родственников жены Блока Маргерит. Картина получилась правдивая. Роман Блока – одно из первых значительных произведений о буржуазной семье, созданных в XX веке.

---

Действительно, Жюстен сразу же стал первым учеником. Хотя немалую роль сыграло в этом самолюбие, успех был достигнут без особого труда, и Жюстен считал его законным признанием своих заслуг.

А Жозеф с первых же слов, произнесенных Элен, которые он ощутил почти как физическое прикосновение, почувствовал, что погружается в трясину небывших воспоминаний:

«Где и когда видел я этих самых людей, и именно в это самое время, и вот в этой самой комнате? И тогда Тэнтэн тоже сидел на подушках, и она точно так же разглаживала пальцами страницы журнала, и точно так же старик меня спросил…»

– Ну как, сударь, ваши предсказания сбылись?

«Именно так все и было, до кошмара так», – думал Жозеф, делая нечеловеческие усилия, чтобы вырваться из круга обступивших его галлюцинаций. Он покраснел, даже уши зашевелились, что было у него признаком пусть самого незначительного волнения. Тэнтэн, склонившись над журналами, удивленно следил за дядей. Случайно встретим растерянный взгляд Жозефа, Элен ответила на него таким ясным, снисходительным взглядом своих прекрасных насмешливых глаз, что бедный эльзасец почувствовал, как его вынесло из глубочайшего омута в безмятежные воды заводи.

«И именно так она поглядела на меня, и как раз тогда, когда я думал о том же, что и сейчас…»

Он даже вспотел от усилий, потребовавшихся, чтобы пробормотать в ответ господину Лепленье:

– Не плохо, впрочем, все в порядке… знаете, даже со временем… хм… хм… даже парикмахерская… хм… и шляпная мастерская… я хочу сказать – розничная торговля…

Бакенбарды хозяина дома гипнотизировали Жозефа. Преисполненный самых лучших чувств, он замолчал.

«Что он такое несет? Должно быть, просто пьян!» – решил Лепленье, пристально разглядывая гостя.

«Не всегда очки придают человеку глупый вид», – подумала Элен. Она неприметно улыбнулась и стала рассматривать журналы, где Жюстен уже успел открыть целые неведомые ему миры.

– Черт побери, – проворчал, не сдержавшись, Жозеф.

Иллюзорное сходство все еще стояло между ним и реальностью. Но постепенно все начинало становиться на место. Звук голосов приблизился. Он даже пожалел об этом.

Странное состояние высвобождало его из-под власти навязчивой размеренности, царившей в доме Лепленье.

Через несколько минут он уже мог достойно отвечать на вопросы, которыми его осыпал старик.

Промышленный кризис? А разве сейчас есть кризис? По правде сказать, он, Жозеф Зимлер, слыхал о кризисе неоднократно от своих клиентов. Говорят даже, что кое-кто жалуется на застой в делах, но им некогда думать о таких вещах – они заняты с утра до вечера и буквально ни с кем из вандеврских жителей не встречаются.

– Стало быть, вы можете похвалиться положением ваших дел?

– Видите ли, ответить «да» – значит допустить неточность, и, однако, если быть вполне откровенным, нельзя сказать и «нет».

– Ну, а непосильное бремя новых налогов?…

– Совершенно справедливо, но если взяться за дело умеючи…

– Понижение покупательной способности населения…

– Возможно. Но сукно – всегда сукно, не так ли? И когда выпускаешь неплохой товар и по более или менее сходной цене…

– Вам везет. Не всякий может это сказать, – бросил господин Лепленье из глубины кресла, выпуская клубы дыма и недовольно откинув голову.

– Разве? – спросил Жозеф, делая лукавые глаза.

«Нет, он решительно мил, – подумала Элен, издали наблюдая за гостем. – И вовсе не такой уж муравей. Разве только самую чуточку».

Весь огромный мир, то в слащавых гравюрах на меди, то в романтической резьбе по дереву, проходил тем временем перед глазами Жюстена. Мальчик приручился и даже стал сам изредка задавать вопросы. Тонкий смуглый палец касался интересовавшей его картинки, а спокойный, теплый, сдержанный голос рассказывал ему удивительнейшие истории. Но эта рука, этот голос, вся эта атмосфера непривычной ему свободы и столь же непривычных интересов, это молчаливое благоволение девушки и смешные, но внушительные манеры старика казались Тэптэну коварной ловушкой. А главное, почему так покраснел дядя Жозеф?

Тот выбор, который делает десятилетний мальчик среди проходящих перед ним картин огромного мира, весьма поучителен. И Элен не преминула воспользоваться этой чертой детской психологии. Только батальные гравюры, картины Альфонса де Невиля, а также изображения мостов, вокзалов и кораблей удостаивались милостивого взгляда Жюстена.

– А это тебе нравится? – спрашивала Элен. – А это? – настаивала она, вероломно задерживаясь па страницах, где были Делакруа, Веласкез или Тициан.

Мальчик делал гримаску и переворачивал страницу. Однако при виде чьей-то смешной рожицы он развеселился, голова Леонардо да Винчи – огромная голова великого мага с седой бородой – на минуту привлекла его внимание, но он тут же насмешливо захохотал.

«Военное поколение, злосчастные всходы», – решила Элен, подумав, что и ей придется кончать свою жизнь среди этого поколения. Так как мальчик уже успел раз десять упомянуть про «наш лицей», девушка поняла, что только на этой тропе можно подстеречь подлинного Жюстена Зимлера. И они оба пустились в путь под смелым водительством Жюстена.

По своей мальчишеской самоуверенности он сразу же сообразил все преимущества своего положения и бросал неподражаемо-снисходительные взгляды на свою покорную слушательницу. Во всеоружии трехнедельного опыта лицейской жизни он снизошел до рассказа о кошачьем концерте, устроенном ненавистному учителю рисования, и о гнусной тирании классного надзирателя – косоглазого толстяка и заики – над двадцатью юными бунтарями; он присовокупил к рассказу ряд полезных сведений о том, как нужно выманивать у эконома тряпки для доски, и о преимуществах трубочек с кремом, продаваемых швейцарами Малого и Большого лицея. Элен узнала также, что один «старичок» списал сочинение у новичка и что тот наябедничал начальству. Трудно установить, как поступил бы на месте новичка, пойманного с поличным и осужденного «военным судом» на полную изоляцию, этот длинноносый мальчуган в праздничном костюмчике, с худенькими ножками в желтых шелковых носках и с лихорадочно блестевшими глазами.

Но Жюстену позволили выложить только часть своих историй, от которых уж никак нельзя было отбояриться, и Элен вынесла из этой беседы немало для себя поучительного.

Беседа старого господина с дядей Жозефом не иссякала. Мадемуазель Лепленье, которую природа, по всей видимости, наградила лишней парой ушей и глаз, ничего не упустила. Она не без удовольствия следила за хитросплетениями их разговора, направляемого капризами, любопытством, бесцеремонностью и ленью ее отца. Она приготовилась считать наносимые им удары. Но справедливость требовала отметить, что эльзасец весьма ловко избегал всех подстерегавших его капканов.

«Ну что ж, противники достойны друг друга», – решила Элен, не задумываясь над тем, откуда это странное удовлетворение, которое, впрочем, не проявилось ни в жесте, ни в слове.

Но Жозеф чутьем догадывался об этом. Он то и дело взглядывал на Элен и, как она отметила про себя, именно тогда, когда его ответ мог понравиться. Он видел только огромный узел каштаново-пепельных волос, обрамлявших перламутровую чистоту лба, и непередаваемо изящную линию шеи. Когда она случайно подняла глаза от журнала, Жозеф так побагровел, что Элен поклялась совсем не глядеть в его сторону. И тут-то она с неудовольствием отметила кое-что про себя.

Господин Лепленье меж тем осуществлял свой замысел с чисто восточной вежливостью персонажей Монтескье.

Выудив из Жозефа все, что касалось коммерческих дел Зимлеров, старик Лепленье перешел ко второй интересовавшей его теме – к вопросу о религиозных обрядах евреев.

– Скажите, пожалуйста, господин Зимлер, – допытывался он, впиваясь в гостя своими маленькими свиными глазками, – почему вы постились в тот день, когда я имел несчастье вам помешать?

– Это, знаете ли, совсем особый для нас день, – ответил просто Жозеф.

– А чем именно?

– Целые сутки мы не работаем, постимся и молимся. Впрочем, в этих вопросах я не силен, но считается, что это должно очистить нас от всех грехов, – ответил с улыбкой эльзасец.

– И вы в это верите?

– Так уж принято.

– И вы действительно поститесь?

– Ну конечно же.

Господин Лепленье вдруг вспомнил, каким он в тот день увидел обычно цветущего Жозефа: восковые веки, серые ввалившиеся щеки.

– Правду говорит, – пробормотал старик и добавил громче: – Значит, вы верите в чудеса, господин Зимлер.

– Ни в малейшей степени.

– Тогда зачем же…

– А что вы хотите? Все евреи постятся в этот день. Это что-нибудь да значит.

Элен низко склонила вдруг омрачившееся лицо над японским пейзажем. Жюстен перестал смотреть картинки, он весь покраснел, прислушиваясь к разговору старших.