Бентли Литтл - Письма, несущие смерть

• Название: Письма, несущие смерть
• Автор: Бентли Литтл
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3635-0

Джейсон Хэнфорд обуреваем страстью — страстью к написанию писем. Он пишет, и его письма меняют действительность, распахивают перед ним все двери, исполняют самые прихотливые желания и… убивают. Эпистолярный талант подарил главному герою власть, но за все приходится платить. И платить не кому иному, как самому дьяволу. Добро пожаловать в ад!

---

— Совершенно в его духе, — пробормотал доктор Эмерик.

В мою историю поверили, ни на миг не усомнившись, и какое-то время я был местной университетской знаменитостью.

Как ни странно, но мы с Рейганом действительно завели переписку.

Все началось с моего письма, в котором я извинялся за то, что не смог его навестить. Рейган отшутился, мол, теперь он не сможет изменить мои политические взгляды силой своего обаяния и голливудской улыбки. Я ответил, что теперь не смогу изменить его политику, и добавил, что самое первое письмо было курсовым заданием, а последующие — вроде как забавы ради. Я написал ему, что задаюсь вопросом, почему он пригласил меня в Белый дом, и косвенно извинился, мол, если мои письма расстроили его так сильно, что он счел себя обязанным пригласить меня в Вашингтон, то, может, он воспринимает мои слова слишком серьезно.

Я не расстроен, написал в ответ Рейган.

Однако мы все письма воспринимаем серьезно. Каждое письмо, которое пишет один человек, представляет пять тысяч людей, которые не пишут, или десять тысяч. Точные цифры я подзабыл и ленюсь освежить свою память, но я уверен: если один человек нашел время пожаловаться на мои слова или дела, есть еще множество людей, которые испытывают те же чувства, но просто не пытаются их выразить.

Я подумал о Джо Ортоне, который писал письма о самом себе. Должно быть, многие из нас пишут фальшивые письма. Интересно, на сколько мировых событий, представленных нам через политиков и средства массовой информации, повлияли писатели писем. Может, мы говорили за других, может, нет (думаю все же, что нет), но, как бы то ни было, мы держали в своих руках непропорционально большую часть власти.

Вдруг я осознал, что начал думать о себе как о Писателе Писем — именно так, с прописных букв. Множество людей, вероятно, написали множество писем, но многие сделали это, чтобы повеселиться, или по работе, или ради общения. А сколько из них писали потому, что чувствовали необходимость? Потому что не могли удержаться? Я точно! А сколько еще на свете таких, как я? Мужчин и женщин, обуреваемых этой манией, этим непреодолимым влечением, этой необходимостью?

Я как-то спросил Рейгана, поддерживает ли он регулярную переписку с кем-нибудь еще, но он не ответил, и, хотя время от времени я возвращался к этому вопросу, ответа на него так и не получил. Чувствовал ли он на подсознательном уровне, догадывался ли, что мои письма отличаются от других? Понимал ли, что им манипулируют, что его вовлекли в переписку со мной, что вовсе не моя личность, и не мои мысли, и не какие-то мои личные качества заставляют его отвечать мне, а что сами письма окутывают его колдовством?

Со временем я перестал писать президенту, потому что стал чувствовать себя мошенником. Я расходился с Рейганом почти по всем политическим вопросам, и, хотя иногда мы затрагивали политику, старались по возможности ее не касаться и обсуждали разные пустяки. Ни один из нас ничего полезного из этой переписки не извлекал, поэтому я счел неправильным попусту растрачивать его время и потихоньку свел общение на нет.

Правда, я скучал по Рейгану.

По-настоящему скучал.

Глава 8

1

Писатель Писем.

Что это такое? Что, черт побери, это значит? До самого конца второго курса я пытался понять, кто же я такой, и учился ровно столько, чтобы не выгнали из колледжа.

Я даже прекратил писать письма, хотя это было самым трудным из всего, что я когда-либо делал.

Летом я работал в двух местах, и такая занятость меня спасала. Слишком уж я углубился в самоанализ. Любыми способами я должен был прекратить непрерывно думать о себе и своих проблемах, освободиться и жить так, как все остальные.

Однако я слишком много вложил в свои письма, чтобы вот так запросто от них отказаться. Письма освободили меня от родительского дома, победили моих врагов, обеспечили меня деньгами и пропитанием. В общем, еще не начался осенний семестр, а я уже сидел за пишущей машинкой всецело во власти своего наваждения. Я даже почувствовал себя Сирано, помогая Дону переписываться с далекой подружкой и держать ее в счастливом неведении: она ни в коем случае не должна была заподозрить, что Дон путается с проститутками из местных баров. Однако я получил еще одно из тех таинственных писем. На конверте, как и раньше, не было ни марок, ни штемпелей. Это случилось наутро после кошмара, в котором моя мать нанимала Тома выследить и убить меня. Я, не вскрывая, порвал конверт и спустил его в унитаз, но поклялся сочинять поменьше, чтобы не привлекать внимание того, кто…

того, что…

чего бы то ни было…

следившего за мной.

Два письма в неделю, решил я. Не больше. Умеренность во всем. Хорошее правило, и должно сработать. Моя жизнь вошла в размеренную колею. Я потворствовал своему желанию, утолял свою жажду письмотворчества, но не позволял увлечению завладеть остальной частью своей жизни.

Последние два года учебы в колледже были счастливыми и небогатыми на события. Такими, как мне нравилось. Такими, как я хотел.

2

С Викки Рид я познакомился в первый день последнего учебного года. Я заработал степень бакалавра по английскому языку и литературе, но собирался получить еще степень магистра политологии, поскольку хотел преподавать в средней школе. Чтобы удовлетворять предъявляемым к учителям требованиям, я должен был, кроме нескольких текущих курсов политологии, сдать экзамены за пару курсов предыдущего года. Викки, как и я, подала заявление на курс лингвистики, и всю вводную лекцию мы с ней простояли в коридоре, а ушлый преподаватель — в группе которого явно было полно свободных мест — притворялся, что не замечает нас.

Пока профессор уточнял список и выполнял все необходимые для первого дня обязанности, мы с Викки разговаривали. Из помещения напротив, кабинета одного из профессоров гуманитарных наук, доносилась музыка. Я приоткрыл дверь и увидел коренастого мужчину с густыми, как у моржа, усами и завязанными в хвостик седеющими волосами.

— «Террапин Стейшн». «Грейтфул Дед», — сказал я, опознавая музыку.

Викки застонала:

— О нет. Надеюсь, ты не один из тех.

— Из кого?

— Из тех фанатиков, что знают название каждой песни из каждого альбома каждой рок-группы.

— Именно из тех, — гордо заявил я. — Или, по меньшей мере, это моя цель.

— Почему?

Вопрос поставил меня в тупик, и, прежде чем я нашелся с ответом, она сказала:

— Я думаю, что у музыки не должно быть названия. Ее нужно просто слушать.

— Но… но тогда как ты узнаешь, что покупать? Если ты услышала песню по радио и она тебе понравилась, ты должна объяснить продавцу, что тебе нужно.

— Наверное, ты прав, — согласилась она. — Правда, у меня почти сотня классических альбомов, подаренных папой. Я люблю их все. Я не знаю ни одного названия, но люблю.

— Ты должна знать, — недоверчиво сказал я.

— Зачем? Когда хочется, я ставлю какую-нибудь пластинку и слушаю. И я не люблю ее меньше из-за того, что не знаю, как она называется. И потом, мне всегда казалось, что люди заучивают названия, только чтобы произвести впечатление на других. Кому нужно название музыкального произведения?

— Очень даже нужно. Если ты хочешь услышать определенное произведение, ты должна уметь его выбрать. Музыка вся разная. Иногда тебе хочется послушать что-то быстрое или медленное, или, может, какая-то песня подходит твоему настроению. Нельзя же хватать пластинки наобум и заводить все подряд.

— Я так всегда поступаю.

Несносная девчонка.

Несносная, но забавная.

И очень хорошенькая.

Я пригласил ее на свидание.

В конце концов нас обоих впустили в аудиторию, а после лекции официально внесли в список. Мы отпраздновали победу в студенческом центре чашечкой кофе. Что-то вроде прелюдии к свиданию. Мы непринужденно болтали без всяких неловких пауз и расстались, предвкушая продолжение. В тот вечер мы собирались сходить в кинотеатр студенческого центра — посмотреть старый фильм «Серпико». После сеанса должен был выступить сам Франк Серпико. Однако наш ужин затянулся, и мы еще полчаса проболтали на стоянке и сели в машину, когда уже прошла половина фильма. Вместо кинотеатра мы поехали в ближайший парк, гуляли по дорожкам, а потом устроились на скамейке под фонарным столбом. Мимо брели в обнимку влюбленные, мелькали бегуны, луна поднималась из-за соседних жилых комплексов.

Была ли это любовь с первого взгляда? Не совсем. Но чертовски близко. За четыре года в колледже я встречался со множеством девушек и занимался сексом с приличным количеством тех, чьи имена не знал или успевал забыть к концу вечера, но никогда и ни с кем я не чувствовал такой близости. Пусть это звучит банально, но мне действительно казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь — так комфортно нам было друг с другом. Почему-то это меня немного печалило, навевало мысли о Роберте, Эдсоне и Фрэнке, друзьях моего детства, которых я просто отпустил из своей жизни. С тех пор я ни с кем так не сближался и рядом с Викки понимал, сколько я потерял, как сильно хотел душевной близости с кем-нибудь.