Татьяна Сухотина-Толстая - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Татьяна Сухотина-Толстая
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1976

В книгу включены воспоминания и избранные страницы из дневника старшей дочери Л. Н. Толстого — Татьяны Львовны Сухотиной-Толстой. Т. Л. Толстая была одаренной художницей, талантливым и ярким человеком, очень близким Толстому по духу, по искреннему сочувствию его взглядам. Ее воспоминания, часть которых публикуется впервые, живо и интересно рассказывают о ее детских и отроческих годах, о друзьях и гостях Толстого, о трагических событиях последних лет жизни писателя. Вступительная статья А. И. Шифмана.

---

Мама и я стояли на палубе и с волнением смотрели по направлению к пристани. Хотя мы и предполагали, что папа и мальчики остались в Казани, но уверенности в этом не было. Кто знает? Могло случиться и какое-нибудь несчастье! Я молчала и не делилась с мама моими опасениями. Но в голове проносились разные ужасные картины…

«Илья — шалун, — думала я. — Мог как-нибудь попасть в воду. А папа, а может быть, Сережа, а может быть, и оба вместе могли броситься его спасать… А Волга глубока! В платьях плавать неловко… Какой-нибудь пароход мог на них налететь…

Мало ли что могло случиться!..».

Мы молча стояли на палубе, каждая думая про себя свои беспокойные думы и напрягая зрение, чтобы что-нибудь увидать.

— Кажется — это они! — вдруг закричала я, увидав на пристани одну широкую фигуру и двух поменьше по двум ее сторонам. Мама близорука. Но скоро и она узнает своего мужа и сыновей.

— Да, да, это они! — кричу я. — Я узнаю мальчиков по их суровым курточкам. А вот теперь я вижу даже бороду папа!

Пароход еще не причалил к пристани, как мы услыхали громкий рев Ильи. Когда он был еще совсем маленьким мальчиком, он, бывало, на прогулке все плакал, когда няня уходила от него на несколько шагов вперед, и жаловался, что «вы меня не подожда-а-али!». Каково ему было теперь! Целый пароход его не подожда-а-ал!

Папа казался сконфуженным. Он быстро вошел по мосткам на пароход и прямо обратился к капитану с извинениями и благодарностью, предлагая заплатить за уголь, употребленный для лишнего плавания. Капитан вежливо это предложение отклонил.

Братья мне рассказывали, что, купив на пристани фруктов, они пошли бродить по пригороду возле пристани. Хотя от пристани до Казани несколько верст, отцу все же хотелось хоть издали посмотреть на город, где он в молодости жил и учился.

Пока он мальчикам рассказывал о своей жизни в Казани, пароход ушел. Он хватился этого только тогда, когда вместо парохода среди Волги была видна только удалявшаяся точка. Папа стал ахать, стал искать другого парохода, но оказалось, что до следующего дня ни один пароход в Самару не шел. Илья, разумеется, начал реветь. Что было делать? Они стояли на пристани и не могли придумать выхода из создавшегося положения.

Но вот им показалось, что та точка, которая представляла собой уплывший пароход, стала увеличиваться, и вскоре уже не оставалось сомнения в том, что пароход возвращается за зазевавшимися пассажирами.

Проехавши Казань, я вижу необычайное зрелище. Волга расширилась, и на левой ее стороне воды ее резко разделились на две полосы, текущие рядом, но совершенно разного цвета. Точно положены рядом две ленты разного оттенка — одна голубая, другая желтоватая. Это Кама впадает в этом месте в Волгу, и хотя воды их ничем друг от друга не отделены, они на большом расстоянии текут рядом, не смешиваясь и резко отделяясь друг от друга по цвету.

После Казани правый берег Волги делается все выше и круче и, наконец, переходит в настоящие высокие горы. Это Жигули, или Жугулевские горы. Все они покрыты лесом, и когда пароход подходит к ним ближе, то видны отдельные старые деревья, густо растущие по их склонам. Вспоминаются рассказы о разбойниках, скрывавшихся в этих лесах, о народном герое Стеньке Разине, бродившем здесь со своей дружиной…

Когда мы подплываем к Самаре и нам приходится выгружаться, все мы об этом жалеем.

Но делать нечего, надо ехать дальше…

Глава XI

В те времена — это было в 1873 году — не было железной дороги от Самары до Оренбурга, по которой мы могли проехать до нашего хутора. Поэтому нам пришлось это путешествие в сто двадцать верст по степи проехать на лошадях.

В Самаре мы остановились в гостинице, чтобы переночевать и на следующее утро тронуться в путь. Во дворе гостиницы ждали нас присланные за нами лошади и отпряженный огромный дормез, привезенный из Ясной Поляны.

Утром к подъезду был подан этот дормез, запряженный шестериком: четыре лошади подряд и две спереди на постромках. На одной из передних лошадей сидел мальчик- «фолетер», как его называли.

Дормез состоял из кареты и пролетки. Спереди была карета с козлами, а к ней сзади была приделана пролетка с верхом.

В карету сели мама, няня с маленьким Петей и «little ones», то есть Леля и Маша.

Папа сел сзади в одну из многочисленных присланных за нами плетушек, запряженных парами бодрых степных лошадок. В другие плетушки разместились мальчики с Фо-Фо, Эмили, горничные, лакеи, повар. Я ехала в пролетке за каретой с дядей Степой, который поместился там, чтобы при нужде помочь мама.

Путь был утомительным. Жара, пыль, ни одного деревца. На полдороге мы остановились на ночевку в крестьянском постоялом дворе. Мама с маленькими детьми устроилась внутри дома, а папа и мы, старшие дети, ночевали на дворе, на сене, в отпряженных плетушках. Мне было ново и любопытно спать под открытым небом. Я долго не могла заснуть. Я смотрела на звездное небо, слушала, как наши лошади мерно жевали брошенное им сено, гремя уздечками, как мыши шуршали по соломе… А под утро ясная заря совсем меня разгуляла. Запели петухи, замычали коровы и телята, заблеяли овцы. Поднялись бабы и, гремя ведрами, сели доить коров. Потом заскрипели ворота, и бабы выгнали скотину в поле. Когда во дворе все опять затихло, я перелезла из своей плетушки в карету и там, на сиденье, заснула крепким сном до позднего утра. Меня разбудили, чтобы выпить чаю и продолжать путь.

Дорога шла голыми степями. На десятки верст, сколько мог охватить глаз, не было ни одного деревца, ни одной лощины, ни пруда, ни реки… Степь, степь, степь…

Солнце жарило невыносимо, а тени нигде не было.

— Стой! — вдруг закричал кучер «фолетеру». Мы остановились. Степа и я вылезли из пролетки, чтобы посмотреть, что случилось. На пыльной дороге, на боку, лежала одна из пристяжных лошадей. Кучер соскочил с козел и стал отстегивать постромки.

Бедное животное не вынесло усталости и жары и пало. Пришлось бросить его на дороге. Помню большое неподвижное тело с выдающимся животом, с безжизненными ногами и с помутневшим глазом. Кучер опять влез на козлы, и мы покатили дальше.

Мы ехали версты за верстами, не встречая ни человека, ни человеческого жилья.

Деревни и села попадались очень редко. Дома в них хорошо построены, крыши покрыты тесом, а не соломой, как у нас, в Тульской губернии; многие дома двухэтажные. Деревни и села всегда очень большие, вроде маленьких городков. У крестьян прекрасные лошади и удобные легкие плетушки. Дороги везде пыльные и гладкие, как скатерть.

В большом селе Землянках мы остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть и самим закусить. Землянки — большое торговое село. Здесь бывают базары, на которых не только продают и покупают самые разнообразные произведения человеческого труда, но и нанимают этот труд на летние работы.

Папа сказал нам, что отсюда до нашего хутора остается двадцать верст. Мы приободрились и повеселели. Напоивши лошадей, мы тронулись дальше.

— Дядя Степа, — говорю я своему спутнику, — неужели нигде нет леса? И грибов негде будет собирать?

— Нет, — говорит дядя, который с папа уже прежде побывал в самарском хуторе, — леса нигде нет. Есть недалеко от хутора большая лощина, в ней растут березы. Но они растут не так, как у нас, а кустами, и не бывают выше человеческого роста.

— Ну, а прудов и рек неужели тоже нет?

— Нет. Ваш папа велел вырыть возле дома пруд, но вода там не держится и летом высыхает.

— А рек?

— Река есть верстах в пятнадцати от хутора. Она называется Каралык. Но она не такая, как наши речки. Она не течет руслом, а состоит из маленьких озер, между собой не связанных.

— И везде так плоско, как здесь?

— Нет, подъезжая к хутору, ты увидишь очень странные горки. Они все состоят из раковин и разных окаменелостей. Между ними ты найдешь очень странную окаменелость, которую называют «чертов палец» и которая представляет из себя окаменелого какого-то моллюска. Теперь это камень желто-серого цвета, действительно похожий на палец, но только с более длинным и заостренным концом.

Ведь вся эта местность, по которой мы проезжаем, была прежде, в незапамятные времена, огромным морем, и те окаменелости, которые мы теперь находим в степи, были прежде в море.

Это мне понравилось, и я с нетерпением ждала, когда покажутся горы.

Последняя деревня, которую мы проехали, была Гавриловка. От нее до хутора только девять верст.

Степь все такая же гладкая, но вот вдруг на горизонте показалась гора правильной конической формы с закругленной вершиной.

— Дядя Степа, — кричу я. — Что это?

— Это гора Шишка. Она за хутором верстах в двух, трех.

Недалеко от Шишки виднеются еще несколько возвышений, не таких высоких и не такой правильной формы, как она. Дядя Степа объяснил мне, что это — курганы, то есть насыпи, под которыми в давние времена люди хоронили своих покойников.