Олег Смирнов - Северная корона

• Название: Северная корона
• Автор: Олег Смирнов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1981

Роман воскрешает суровое и величественное время, когда советские воины грудью заслонили Родину от смертельной опасности.

Писатель пристально прослеживает своеобычные судьбы своих героев. Действие романа развивается на Смоленщине, в Белоруссии.

---

Устранять очередное повреждение ему пришлось самому. Оставив командира батальона у аппаратов, Чиненов вышел из оврага, пригнувшись, затопал вдоль провода. Под сапогами чавкало болотце и каменела ссохшаяся почва, провод то висел на шестах или ветках деревьев, то лежал на земле. Как раз на этих участках, где провод тянулся прямо в траве, взрывы и секли его.

Еще рвались шальные снаряды и мины, заставляя Чиненова падать наземь.

Около камня, обросшего лишайником, обнаружил порыв. Привычно зачистил перочинным ножом концы провода, срастил их. И в этот момент увидел: из кустарника торчат ноги в обмотках и ботинках. Даже не подойдя к телу близко, Чиненов узнал большущие, не по размеру, рыжие ботинки Гридасова.

Парень лежал посреди поляны, изрытой разрывами, гимнастерка на спине пробита осколками, в намертво сжатых, скрюченных пальцах — концы провода: смерть застала его за этой работой. Нежное девичье лицо, грустно-изумленные глаза, от которых по запыленным щекам прочертились светлые полоски, как будто бы Гридасов плакал.

Подошел санитар — грузный, с толстыми ляжками. Указав узловатым пальцем на Гридасова, сказал:

— Готов хлопчик.

Чиненов ответил:

— Не надо называть его мертвым.

Санитар не удивился, жалостливо и безнадежно развел руками:

— Как же не надо, милай! Наповал он убитый, наповал…

И Чиненов повторил:

— Не называй его мертвым.

В овраге Наймушин спросил:

— Ну, что с Гридасовым?

— Наповал убит. Наповал, товарищ капитан. — Чиненов морщился, трогал свою повязку на голове.

Наймушин насупился, опустил бинокль. Убит Гридасов, мальчик, похожий на девушку, который прибыл из полка вместо Кати. И Катю убило. А что, если убьет Наташу? Война, тут не разбирают, женщина или нет. Осколок, пуля — и конец. Нет, не может того быть! Она останется живой, я так хочу этого!

— Папашенко! — позвал Наймушин.

— Я туточки, товарищ комбат.

— Отойдем-ка сюда… Налей сто… лучше сто пятьдесят… Да так, чтоб комар носу не подточил…

Папашенко громко заговорил:

— Чайку, товарищ комбат? Сей секунд!

Он налил из фляги в эмалированную кружку — со стороны не видно, что в кружке, — Наймушин не спеша, словно чай, в три приема выпил водку и не поморщился. Сунул конфетку в рот.

Не удержался — выпил в бою. Зато как-то веселее. И о Наташе думается легче. Он еще с ней встретится, не может же у них так все оборваться.

Зуммер. Чиненов передал трубку Наймушину:

— Вас, товарищ капитан. Первый!

Наймушин сразу признал басок комдива: с хрипотцой и какой-то булькающий.

— Здравствуй, вояка. Отбиваешься? Ну-ну. Доложи обстановку подробней.

Наймушин докладывал и слышал в трубке хриповатое стариковское дыхание. Комдив ни разу не прервал его. Дослушав, спросил:

— Все?

— Так точно, товарищ первый!

— Вопросы ко мне есть?

— Никак нет, товарищ первый!

— Тогда к тебе вопрос. На участке батальона подбито четыре танка. Два из них — на счету артиллерии, мне известно, какие батареи их подожгли. Два танка подбили бойцы противотанковыми гранатами. Соответствует истине?

— Соответствует, товарищ первый!

— Как их фамилии?

— Рядовой Пахомцев и рядовой Шубников, — сказал Наймушин и в душе поблагодарил Орлова: он перед этим позвонил от Чередовского, сообщил фамилии солдат и рассказал, как было дело.

— По горячим следам хочу вручить им медали «За отвагу». Не возражаешь?

— Никак нет!

— Представь на них наградные, после оформим. Сейчас я у Шарлапова. Как бой совсем утихнет, пришли солдат сюда. Уяснил?

— Так точно! Все будет исполнено! Разговаривая с генералом, Наймушин поймал себя на том, что придерживает дыхание, будто винный запашок передается по телефону. А пить, между прочим, нужно с умом, знать, когда и сколько. Он уже сто крат твердил себе это, а поди же, опять выпил не ко времени. Ну да ничего, язык у него работает нормально, а начальство далеко, на том конце провода. Не унюхает. Орлова тоже поблизости нет, некому будет доложить в политчасть. Но все же замполит у меня оперативен, успел сообщить о Шубникове и Пахомцеве. Хоть здесь от него польза.

Когда Шубников и Пахомцев пришли в овраг, Наймушин удивился:

— И того, и другого помню. Благодарность объявлял сразу двоим… А за что — позабыл, подскажи…

— В обороне фрицевскую разведку разогнали, товарищ капитан, — сказал Шубников.

— Верно! Продолжаете на пару работать? — Наймушин засмеялся.

— Стало быть, на пару, — сказал Шубников, обнажая в смехе проеденные табачищем зубы.

— Добро! За подбитые танки объявляю благодарность!

— Служу Советскому Союзу! — рявкнул Шубников. Теперь и Сергей не сплоховал, рванул одновременно с Шубниковым.

— Моя благодарность — цветочки, ягодки будут в полку, — сказал Наймушин. — Вас там ждут.

Ждали! На командном пункте полка их тотчас провели в землянку Шарлапова. В тесной землянке было полно начальства: генерал, начальник политотдела, какой-то подполковник из армии, подполковник Шарлапов, его замполит, начальник штаба. Сергей и Шубников перед этим начальством не стушевались, рванули: «Товарищ генерал! Рядовой Пахомцев! Рядовой Шубников!»

Генерал поздоровался с ними, усадил, расспрашивал подробности боя с танками, хвалил. Достал из коробочек серебряные, на серых ленточках медали, собственноручно приколол к гимнастеркам, обнял. Остальные пожали им руки, что-то говорили одобрительное. И Сергей, и Шубников, красные от счастья, потные от напряжения, тянулись по стойке «смирно», пока генерал вновь не усадил их за стол.

Потом их покормили ужином и отправили восвояси.

Солнце садилось багровое, раздувшееся, ветер путался в траве, в еловых ветвях. Стрельбы не было — в кусточках тренькала синица. Одно удовольствие идти полем и лесочком, когда не стреляют и поет птаха! И когда на твоей гимнастерке серебрится медаль, на которой алые буквы: «За отвагу»!

По пути домой Шубников пустился в поучения:

— Подвалило тебе, дорогой товарищ. Воюешь без году неделя, а уже «За отвагу» нацепил. Я — другой колер, я, можно сказать, ветеран, еще за ту мировую двух Георгиев имею. Стало быть, меня, дорогой товарищ, наградами не удивишь. Привыкший. А вот ты — цени, оправдай! Как генерал-майор выразились: «Следующая награда — орден!» Цени это — генерал-майор лично здоровались, лично медаль навесили, надежду на орден выказали. Ето как, здорово?

— Здорово, папаша… У меня к вам просьба… Шубников обидчиво перебил:

— Какой я тебе папаша? Мне сорок семь всего!

— Простите, я буду называть по имени-отчеству. Как вас зовут?

— Это другой колер. Михаил Митрофаныч я…

— Михаил Митрофанович, у меня просьба: завернем в санроту. На минутку?

— Деваха? — спросил Шубников и ответил себе: — Деваха. Боевого товарища уважу. Однако накоротке, надо в подразделение…

— На минутку!

Сергей озабоченно вытащил карманное зеркальце. Лицо запыленное, кое-где копоть, погоны и гимнастерка — в бурых мазках. Конечно, вид мужественный. Вид солдата, который прямо из боя — и к генералу! Все-таки лучше обтереться носовым платком, вот так, причесаться, отряхнуться, почиститься. Однако главное — медаль! Сергей выпятил грудь, подумал: «Как петух. Как попугай. Как павлин» — и… еще сильнее выгнул грудь.

В санитарной роте Шубников сказал:

— Я прилягу в кусточках, обожду, а ты действуй. Попрытче!

Сергей потолкался среди раненых у палаток, спросил сивоусого санитара, где старшина Кривенко, санитар ответил в том смысле, что хрен ее знает, но возможно — в перевязочной. В перевязочную Сергея не пустили, а Наташа оттуда не выходила. Сергей еще потоптался и вернулся к Шубникову. Ветеран трех войн благополучно дремал, пуская пузыри, но едва Сергей приблизился — Михаил Митрофанович пробудился.

— Так прытко? Повидался?

— Повидался, — зачем-то соврал Сергей.

— Ну, пошли до избы, — сказал Шубников. — До своей роты то есть…

Солнце провалилось за лесную кромку, на небе — лимонные разводы, по лугам, перелесьям, у подошвы холмов плыл туман, из оврагов гнало сырость, на траве — росинки. И у Сергея защемило сердце: «Милый, скромный, небогатый край смоленский, куда бы меня ни забросило после войны, я обязательно буду вспоминать — о тебе и о моей молодости».

19

Село немцы не сожгли: боясь окружения, драпали. Село притулилось к железнодорожной линии деревянными домишками старой, дореволюционной пробы, новые — кирпичные, двухэтажные: школа, правление колхоза, клуб льнозавода. При немцах в школе было гестапо, в правлении — комендатура, в клубе — публичный дом.

Дома уцелели, в остальном же гитлеровцы не изменили себе: противотанковый ров, охватывающий село с северо-востока, забит расстрелянными. Трупы чуть засыпаны землей, высовываются руки и ноги, валяются женские тапочки, матерчатая матрешка, соска, клюка. В колодцах тоже трупы. На площади, в центре села, у школы, — виселицы: девушка в розовой кофточке, в домотканой юбке, волосы распущены, веревка вот-вот перережет тонкую, нежную шею, бородатый мужчина в солдатской гимнастерке и цивильных брюках, подросток, веснушчатый, курносый. На груди у каждого дощечка: «Партизан».