Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

• Название: ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
• Автор: Владимир Краковский
• Жанр: Научная Фантастика

РОМАН

МОСКВА

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

1983

Владимир Краковский известен как автор повестей «Письма Саши Бунина», «Три окурка у горизонта», «Лето текущего года», «Какая у вас улыбка!» и многих рассказов. Они печатались в журналах «Юность», «Звезда», «Костер», выходили отдельными изданиями у нас в стране и за рубежом, по ним ставились кинофильмы и радиоспектакли.

Новый роман «День творения» – история жизни великого, по замыслу автора, ученого, его удач, озарений, поражений на пути к открытию.

Художник Евгений АДАМОВ

4702010200-187

К --- 55-83

083(02)-83

© Издательство «Советский писатель». 1983 г.

---

Верещагин посмотрел в глаза стоящего перед ним забияки спокойно и научно. «Если тебе, например, вырвать глаз, – сказал он, – то внутри в нем кристалл. Он почти так и называется – хрусталик». – «Я те дам вырвать, – сказал мальчишка. – Ишь ты, вырывала нашелся, он будет мне еще глаз рвать». И наконец собрался ударить. Остальные повскакивали со своих мест на траве и каждый тоже ударил – для этого, собственно, они и подошли.

Верещагин хотел закрыть лицо книгой, но ее тут же выбили из рук. «Ах, вы еще и книгу выбиваете!» – возмутился наш герой и так размахался освободившимися руками, что сразу же всем попало. Слишком уж велико было у каждого мальчишки желание ударить лично, слишком плотным кольцом обступили они Верещагина, он практически не мог промахиваться, тогда как их теснота сковывала. Это сыграло свою роль. Верещагин выиграл драку в полминуты.

Нападавшие разбежались, только один остался – он лежал на траве лицом вниз и не шевелился. Верещагин поднял его, посадил на завалинку. «Неужели я так сильно тебя ударил, что ты даже не мог встать?» – спросил он удивленно. «Еще бы! – ответил мальчишка. – У тебя знаешь какой кулак? Видно, ты до войны хорошо питался». – «А ты разве плохо?» – спросил Верещагин. «Я – так себе», – ответил мальчишка.

Читая ученые книги, Верещагин узнал, что возникают алмазы и прочие благородные кристаллы в подвальных лабораториях природы, под совместным воздействием внутрипланетного жара и давления, и что попытки ученых создать их искусственно никак не могут увенчаться полным успехом, потому что в процессе создания, по-видимому, участвуют не только пламень и напор, но еще и тайная сила, которую наука не постигла и о которой пока только в песнях поется.

Однако был случай. Верещагин узнал о нем из толстой солидной книги. В прошлом – еще свечном и лучинном – столетии, сообщала книга, в дни знаменитой обороны Севастополя от англичан, трудился на защите крымского порта вместе с остальными один фейерверкер, в просторечии – пушкарь, человек темный, но смышленый, о чем свидетельствует придуманная им добавка в порох, благодаря которой пушечные ядра стали летать гораздо резвее прежнего, причиняя неприятность вражеским кораблям даже на дальних рейдах, где они мнили себя в безопасности.

Но автор книги, лишенный злорадства, упирал не на пакости, чинимые британскому флоту, а на тот факт, что смышленый представитель простого народа, прочищая мосле каждого выстрела жерло своей пушки, выгребал ил ее недр вместе с нагаром и прочим мусором пригоршню, а то и две, довольно крупных алмазов; правда, таких же темных, как и он сам, и поэтому для ювелирного дела не годящихся.

Промышленного же применения алмазы в то время не знали, так что нечаянный фокус пушкаря большого интереса не вызвал. А когда хватились – что да как? – было уже поздно: минули десятилетия, бравый пушкарь отошел к отцам своим и в чем заключалась таинственная добавка к пороху, никому не сообщил. Повторить же его достижение не удалось: тысячи энтузиастов, надеясь на удачу, подмешивали в порох все, что можно в него подметать, без малейшего успеха. Ну и, конечно, стали и. щи икать неизбежные сомнения: а были ли алмазы, да и существовал ли сам пушкарь – людям свойственно отказывать предкам в умении делать то, что не по силам им самим.

Верещагин не стал тратить времени на сомнения. Он померил в пушкаря безоговорочно и решил немедленно пойти тем же путем. Неудачи предшественников его не смущали: у них не получилось, значит, им не повезло. А ему, Верещагину, повезет. В юности всем нам кажется, что удача ждет именно нашего появления, чтоб броситься навстречу. А на остальных взирает равнодушно. Так, каждый соловей уверен, что именно на его трели прилетит соловьиха. Но этим и прекрасен ночной сад.

Тем временем закончилась кровопролитнейшая из войн, и уцелевшие семьи воссоединились. Верещагин с матерью вернулся в родной город с востока, отец – с запада. Возобновилась тихая, спокойная жизнь, но ненадолго: Верещагин вынашивал грозные замыслы, и вскоре мирная тишина города была нарушена.

Взрывчатки для повторения опыта севастопольского пушкаря имелось предостаточно. Вокруг города, в лесах, оврагах валялись несчетные тысячи снарядов, мин, гранат – дети послевоенной поры с удовольствием играли этими смертоносными игрушками и научились разряжать их не хуже минеров.

Верещагин стал собирать снаряды и вытряхивать из них взрывчатку. Он занимался этим в одиночку, без приятелей, потому что готовился к творческому акту, а таковой всегда требует уединения.

Некоторые психологи вообще склонны сводить понятие таланта именно к этой самой способности уединяться. Они считают, что степень одаренности определяется не какими-то там особыми умственными качествами, а единственно силой стремления к внутреннему одиночеству. Чем сильней у человека это стремление, тем больший у него талант.

Если они правы, то у Верещагина уже в те годы таланта было – хоть отбавляй. В доказательство можно привести, например, такой случай.

На центральной площади города стоял высокий многоэтажный дом. Отступая, немцы подожгли его; все, что могло гореть, – сгорело, и теперь посреди улицы высился только черный остов. Мальчишки, и Верещагин с ними, часто лазили по прокопченным этажам и однажды спустились в подвал.

Там находилась огромная странная печь, – скорее всего, когда-то она была частью отопительной системы, но может быть, имела другое назначение. Толстая чугунная дверь с мощным запором вела в забитую сажей черную топку. Некоторые мальчишки из любопытства залезали внутрь печи, но через несколько секунд выскакивали обратно, визжа от веселого страха. Верещагин же, особой храбростью в другом не отмеченный, не завизжал и не выскочил. Он пробыл в печи довольно долго, а потом, высунув из нее голову, предложил приятелям странную игру. «Вы заприте меня здесь, – сказал он, – и уходите. Завтра утром придете и откроете».

Мальчишек, конечно, такое предложение привело в восторг, они заперли чугунную дверь на засов и разошлись по своим домам. А поздно вечером всполошенные родители Верещагина забегали по соседям, знакомым и где-то около полуночи в сопровождении сонных соучастников странной игры спустились в подвал обгоревшего здания и открыли чугунную дверь.

Верещагин вышел из печки несколько удивленный. Ни слез, ни сонливости на его лице не было. «Разве уже утро? » – спросил он.

«Мазохист», – сказал отец, имея в виду добровольность, с которой сын обрек себя на заточение. «И садист тоже», – добавил он, поскольку сам очень сильно переволновался. Но бить Верещагина не стал.

Некоторое время родители думали, что сын у них – ненормальный.

6

Именно в эту печь, где недавно сидел сам, сложил Верещагин всю извлеченную из снарядов и мин взрывчатку, приладил детонаторы, зажженную свечку вместо бикфордова шнура – сделал все что надо.

Сырьем для алмазов должна была послужить первосортная сажа, толстым слоем покрывавшая своды топки, – чистейший углерод. Ее было так много, что если бы эксперимент удался, то понадобилось бы немало грузовиков, чтоб освободить подвал от образовавшихся драгоценностей.

За мгновение до взрыва прохожие могли видеть бледного подростка, стоявшего возле обгорелого здания. Вид его был странен: глаза зажмурены, голова втянута в плечи. Именно этому подростку вонзился в бедро большой осколок красного кирпича.

«Вот к чему приводят детские шалости, – писала местная газета в заметке, посвященной взрыву на площади. – К счастью, обошлось без жертв. Правда, осколком кирпича ушибло самого виновника взрыва. Но, как говорится, поделом ему».

В те годы педагогическая наука еще не достигла повсеместно должной высоты и кое-где в периферийной печати можно было встретить такие неправильно трактующим идею наказания фразы.

Верещагин пролежал в больнице две или три недели. Точно не помню.

7

В середине лета взрывом снесло сарай семьи Верещагиных. Труба, в которой был повторен эксперимент, имела очень толстые стенки, но их крепость оказалась недостаточной.

Старший Верещагин исхлестал сына ремнем до крови. С беспощадностью хирурга.

Третий взрыв – в начале осени – носил подземный характер и вызвал в городе небольшое землетрясение. Против юного Верещагина было возбуждено уголовное дело, и он предстал перед комиссией, занимавшейся перевоспитанием трудных подростков.

Ему грозило заключение в колонию малолетних преступников, но члены комиссии в последний момент изменили решение. Они ожидали увидеть молодого бандита – угрюмого и низколобого, с татуировкой на предплечьях и животе, а в зал ввели интеллигентного мальчика с мечтательным взглядом. Члены комиссии удивились и сжалились.

8

Однако, несмотря на интеллигентную внешность, учился юный Верещагин из рук вон плохо. В восьмом классе он чуть даже не был исключен из школы. На педсовете, где решался этот вопрос, директриса заявила о своем намерении расстаться с этим, как она выразилась, бесперспективным оболтусом очень твердо, и большинство учителей согласно закивали головами, выражая свое одобрение намеченной мере, кто-то даже произнес слово «балласт», имея в виду, что бесперспективный оболтус подобен мешку с песком в корзине воздушного шара, и если от него освободиться, то школа незамедлительно прянет вверх. Против исключения подал голос учитель физики и математики, поскольку его предметы были единственными, по которым Верещагин успевал, но это заступничество не сыграло бы, конечно, существенной роли, если бы не было внезапно поддержано учительницей литературы. Хотя по ее предмету Верещагин редко поднимался выше двойки, она заявила, что, основываясь на некоторых наблюдениях, готова взять на себя смелость утверждать, что Верещагин – талантливый юноша, а то, что он плохо учится, так это еще ничего не доказывает, поскольку многие талантливые люди учились не лучше, и что она, учительница литературы, зная по долгу профессии биографии многих выдающихся людей, рекомендовала бы педсовету не брать на себя такую ответственность, как исключение данного двоечника из школы, поостеречься позориться перед грядущими поколениями, которые, возможно, будут числить Верещагина в почетных предках.