Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

• Название: ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
• Автор: Владимир Краковский
• Жанр: Научная Фантастика

РОМАН

МОСКВА

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

1983

Владимир Краковский известен как автор повестей «Письма Саши Бунина», «Три окурка у горизонта», «Лето текущего года», «Какая у вас улыбка!» и многих рассказов. Они печатались в журналах «Юность», «Звезда», «Костер», выходили отдельными изданиями у нас в стране и за рубежом, по ним ставились кинофильмы и радиоспектакли.

Новый роман «День творения» – история жизни великого, по замыслу автора, ученого, его удач, озарений, поражений на пути к открытию.

Художник Евгений АДАМОВ

4702010200-187

К --- 55-83

083(02)-83

© Издательство «Советский писатель». 1983 г.

---

Он посмотрел на него с еще большей грустью, чем вначале, Верещагин тоже повернулся к телефону, с минуту оба ждали. «Слышите, не звонит», – сказал Красильников. «Ничего не слышу», – возразил Верещагин. «Значит, не звонит, – убедился Красильников. – Слишком много развелось озабоченных людей, – сказал он. – Все планируют, рассчитывают, тревожатся… Я не знаю; по-моему, мир устроен очень просто, но мы боимся быть одураченными и придумываем такие сложности, что Господь Бог, наверное, сокрушенно вздыхает на небе и думает: «Ну и насоздавал я на свою голову умников!»

И Красильников вздохнул так сокрушенно, что выдал себя. «Вы и есть Господь Бог», – сказал Верещагин. «Я и есть, – согласился Красильников, принес ножницы и отрезал глаз совсем. – Это абсолютно неподходящий глаз, противно на него смотреть, – сказал он. – Я устроил вас в Порелово. Через два дня вы должны быть там».

«Я буду там работать? – спросил Верещагин. – В Порелово? – Пореловский научно-исследовательский институт керамических сплавов был одним из тех провинциальных научных центров, о которых знают специалисты всего мира. О работе в Порелово Верещагин не пробовал и мечтать. – Спасибо! – сказал он, ликуя. Красильников сидел на медвежьей шкуре усталый, с потухшим взглядом. – Мне не хочется от вас уезжать», – сказал Верещагин, стыдясь своей радости.

«Врете, – ответил Красильников. – В вашем возрасте всегда хочется уезжать».

«Вру, – сознался Верещагин. – С вами трудно разговаривать, потому что вы все чувствуете. Но ничего, через десять лет я тоже буду все чувствовать».

«Через десять не будете, – сказал Красильников. – Вы все будете чувствовать через двадцать пять лет».

«Я привезу вам подходящую пуговицу, – пообещал Верещагин. – Самосветящийся глаз».

И они расстались.

25

В Порелово жили мастера. Они ходили по улицам этого красивого городка уверенной походкой, и каждый что-то умел. Мастер – это человек, который что-нибудь хорошо умеет.

Вообще все люди человечества делятся на два сорта: вот на этих самых мастеров и на других, которых я даже не знаю как назвать.

Так и назовем их пока: другие.

Об этом, пожалуй, стоит поговорить сейчас, потому что потом может не представиться случая.

Я хочу, чтоб читатель, прочитав эту книгу, перестал быть невеждой и знал, на какие два сорта делятся все люди.

Если я не разъясню это сейчас, то потом, захваченный судьбой Верещагина, могу забыть или не найти места для подобных разъяснений, и читатель на всю жизнь останется недоумком, который не знает, на какие два сорта делится все люди вокруг нас.

Значит, так: все люди вокруг делятся на мастеров и на других, которым я не умею придумать имени.

Мастера – это те, которые что-то умеют хорошо делать: я уже это говорил.

А другие – не умеют.

Мастер всегда хорошо знает, чего хочет.

А другой – не знает.

У мастера золотые руки, и голова у него тоже из золота. Он вообще – сплошной золотой слиток.

А у другого голова набита разными перепутавшимися спиралевидными туманностями. И руки у него трясутся. То от нетерпения, то от растерянности.

Мастер входит в лес, вскидывает ружье и посылает пулю точно в сердце зверя.

А другой говорит: «Это не тот зверь, который мне нужен» – и так долго шляется между деревьями без результата, что когда, наконец, встречает нужного ему зверя, то от волнения часто промахивается.

Я же говорил: у него трясутся руки.

Мастер, встретив на пути горный поток, строит через него добротный мост и проходит над бурлящими водами чеканным шагом.

А другой, разбежавшись, прыгает прямо в поток – на камень, который случайно подкатили к этому месту бурлящие горные воды, а с этого камня на следующий, и, если ему повезет, добирается до противоположного берега бледный, с трясущимися от страха ногами. И ноги у него тоже трясутся, оказывается. Когда мастера спрашивают: «Как ты перебрался?», он отвечает четко и ясно: «Построил мост»; мало того, показывает чертежи этого замечательного моста, которому сносу нет и по которому теперь каждый дурак может спокойно перейти. Когда же спрашивают другого: «Как перебрался ты?», он отвечает, удивленно пожимая плечами: «Сам не знаю как».

Конечно, с мостом лучше, тут двух мнений быть не может. Но, к сожалению, не у каждой горной реки лежит на берегу соответствующий для моста строительный материал. Я хочу сказать, что поскольку построить мост не всегда представляется возможным, то эти другие нам, человечеству, к сожалению, нужны иногда. А то бы мы их уже турнули из нашего замечательного человечества.

Потому что ненадежные они люди, очень нестабильны результаты их труда. То они непонятно как доберутся до противоположного берега, то посреди потока с коротким воплем погружаются в пучину вод, – поминай как звали. У них все зависит от того, подбросит ли бурной волной к нужному месту в нужный момент подходящий камень, и еще от того, возникнет ли в их душе в нужный момент необходимое для головоломного прыжка вдохновение.

Случай и вдохновение – вот что нужно для успеха этим другим. Они вообще во всем надеются на Господа Бога, тогда как мастера на самих себя.

Без помощи Господа Бога, который творит случай и вдохновение – все остальное сущее в мире от него не зависит, – без этого Господа Бога другие – нуль. Они не сами по себе, от них как бы тянется невидимый провод с невидимой вилкой на конце, и, если эту невидимую вилку не воткнуть в невидимую розетку, через которую Господь Бог подает свой невидимый божественный ток, они, лишенные удачи и вдохновения, как прожектор, поставленный посреди пустыни, безглаз и нем, так и они – ни на что не способны, пользы от них как от козла молока.

Света от неподключенного прожектора меньше, чем от спички.

А мастер?.. О, мастер! Он в божественном токе не нуждается. Он как фонарик. Внутри у него своя батарейка.

Все ли ясно о мастерах и других? Мне лично сказанного хватило бы, чтоб понять. Но если вам недостаточно, могу еще.

Мастер – это тот, который то, что умеет, умеет хорошо, а если не умеет, то – извините.

У мастера золотые руки и голова тоже из червонного золота.

Мастер входит в лес, вскидывает ружье и всаживает нулю точно в сердце зверя.

Впрочем, это я уже говорил.

Мастера бывают разных специальностей. Есть, например, мастера мужского дела. Такой заявляет: «Дайте мне женщину, и я продемонстрирую вам высший класс любви». Ему дают женщину, и он действительно демонстрирует. Уходя от него, женщина восхищается: «Вот это мужчина! Как мастерски он меня любил!»

А другие не заявляют: «Дайте мне женщину», – мало того, когда к ним женщину подводят, они крутят носом, говорят: «Она мне не нужна. Я не влюблен в нее», им обязательно нужно влюбиться, чтоб заниматься мужским делом, даже эту несложную процедуру они не могут проделать, не будучи предварительно подключенными к божественной розетке.

И вот они отправляются искать женщину, в которую могли бы влюбиться; искать – это они обожают, их хлебом не корми, дай только поискать, я даже хотел сначала назвать их искателями, но лучше пока пусть остаются просто другими.

И если находят, то что, вы думаете, эти женщины говорят, уходя от них? Думаете, то же самое, что и о мастерах: «Ах, как мастерски он меня любил!» – думаете это? Отнюдь. «Ах, как нежно я его сама люблю!» – вот это они говорят, уходя. Правда, редко говорят. Потому что редко уходят.

Ну, теперь, я думаю, и самому бестолковому читателю понятна разница между мастерами и другими, которых я мог бы назвать искателями, но не захотел.

Дело, конечно, не в названии. В быту, например, в нашей реальной трудовой, обыденной жизни их никто вообще никаким отдельным словом не называет, не то что искателями. Большинство людей называет их просто плохими мастерами.

Как говорит один мой знакомый, в жизни есть хорошие мастера, а есть плохие, и больше никого.

Он так и говорит: «И больше никого!» И при этом делает рукой такой жест, будто кому-то по морде. Ему не возразишь.

26

Первый мастер, встреченный в Порелово, был фотограф.

Верещагин зашел в фотоателье, чтоб сфотографироваться для пропуска, о чем так и заявил: «Мне для пропуска», но фотограф не удовлетворился сказанным и задал совершенно лишний, по мнению Верещагина, вопрос: «Для какого?» – «Для обыкновенного», – сердито ответил Верещагин, сел в кресло напротив зрачка фотокамеры и стал в этом кресле от нетерпения ерзать. Он думал, что объяснил все.

Фотограф оказался спокойным, уверенным в себе человеком, не раздражаясь и не торопясь, он разъяснил Верещагину, что фотографии для пропуска бывают разные. Если клиент собирается работать, например, на мясокомбинате, то размер фотографии для мясокомбинатского пропуска – три сантиметра на четыре, если же, скажем, в институте керамических сплавов, то размер совсем другой: четыре на шесть. Верещагин вынужден был сообщить, что поступает на работу именно в институт керамических сплавов. «Вот теперь все ясно», – сказал фотограф и не спеша стал готовить камеру к съемке.