Ион Деген - Статьи и рассказы

• Название: Статьи и рассказы
• Автор: Ион Деген
• Жанр: Современная проза

---

— Очень рекомендуется к борщу.

Рекомендация оказалась разумной. Не помню, как начался мой спор с Галей по поводу Маяковского. Меня удивила её фраза, что ему следовало застрелиться после завершения «Облака в штанах». Я засыпал её цитатами из стихов и поэм, написанных незадолго до его смерти.

— Надеюсь, вы, филолог, не можете отрицать, что это гениально?

— Допустим. Но это сделано. А стихи должны рождаться. Сделанное не может быть живым.

— Кто знает? — Возразила Наташа. — Вот разгадают структуру не только всех двадцати белков, из которых состоит человек, но и систему управления ими. И синтезируют человека со всеми его функциями, чувствами и эмоциями. И человек этот тоже создаст стихи.

— Отличная тема для научно-фантастического романа.

Наташа улыбнулась и пошла за вторым блюдом. Бигус оказался ещё более вкусным, чем борщ, хотя этого просто не могло быть. Академик взял графин.

— Вы позволите налить вам немного, чтобы бигус не показался кислым. — Он налил мне и себе.

— С удовольствием. Но и без этого о таком бигусе мечтало всё передовое человечество. Если вы не возражаете, я посмею поднять этих полстакана за здоровье и счастье просто невероятного состава красивых женщин за красивым и вкусным столом. Все чокнулись. А хозяин, улыбнувшись, сказал:

— Я понял, что полстакана сказано мне в упрёк? Так я ведь могу исправить.

— Нет, нет. Это просто констатация факта. Армейская привычка к точной формулировке.

После обеда подали кофе и варенье из роз. Я постыдился признаться, что впервые в жизни пью кофе. Не знал, что это такой вкусный напиток. Плавно текла беседа. О музыке. О поэзии. О биохимии. Изредка одну — две фразы вставляли хозяйка и Горская. Иногда Галя была излишне категоричной. Но она мне нравилась. Наташа казалась более рассудительной и спокойной. Нравилась ли она мне? Это трудно объяснить, но я воспринимал её как абстракцию, или как существо из другой галактики. Я не представлял себе, что к такому совершенному, к такому драгоценному созданию может прикоснуться обыкновенный смертный.

В четыре часа за нами приехала тёмно-коричневая «Победа». Горская объяснила, что это автомобиль и шофёр её зятя. Академик взял секатор и пошёл к кустам сирени. Через несколько минут он вручил Горской потрясающий букет. Во время крепкого рукопожатия академик сказал:

— Надеюсь, мы ещё не раз выпьем.

Я поблагодарил хозяйку, поцеловав её руку. Галя тепло попрощалась со мной. А Наташа сказала:

— Буду рада каждому вашему посещению.

Горская уже не была так сурова, как по пути в ботанический сад. У входа в институт она спросила меня, какое впечатление произвёл на меня обед. Я ответил, что обед был более чем великолепным.

— Я не о еде.

— Не сердитесь, Горская. Всё было очень здорово — и вид, от которого я обалдел, и удивительно милые хозяева. А Галя мне просто очень понравилась.

— Галя? Галя замужем. Уже почти год. Правда, родители не осчастливлены её выбором. А Наташа?

Мне не хотелось огорчать Горскую, сказать, что на Наташу я смотрел, как на произведение искусства. Что даже самая гениальная, самая совершенная скульптура задевает лишь моё эстетическое чувство. Что женюсь я, только полюбив. Как возникает эта любовь, мне пока неведомо. В ту пору понятие душа было для меня значительно меньше доступно, чем вавилонская клинопись, о которой я почти ничего не знал.

— Понимаете, Горская, вы были правы. Мой лексикон слишком беден, чтобы описать её. Но вы меня явно переоценили. Наташа жена для какого-нибудь видного дипломата, или большого генерала, даже маршала, а я ведь ординарец. — Так в институте называли ординаторов.

— Не морочьте голову. Вы всем понравились. Меня попросили привезти вас снова, что мы и сделаем в ближайшее время.

Сопротивляться было неудобно. Несколько дней спустя Горская снова повезла меня в ботанический сад. И снова было так же замечательно, как в первый раз. Даже лучше. Я уже не чувствовал себя таким зажатым. Гали не было на обеде. Но снова при расставании с Горской несколько неприятный для меня разговор.

— Ну, как, нравится вам Наташа?

— Праздный вопрос. Такая девушка не может не нравиться.

— Так в чём же остановка?

Я попытался отделаться и сказал: — Надо спросить Наташу, нравлюсь ли ей я.

— Нечего спрашивать. Она сама сказала. Знаете, Ион, вы поражаете меня своей наивностью. Наташа — понятное дело. Страстная, поверьте мне, очень страстная девушка скована монастырским воспитанием. Ей уже давно невтерпёж избавиться от своей девственности. И здесь появились вы. Именно такой, каким видится ей избавитель. Знаете, что она мне сказала? Что ей очень нравится ваш затылок. Что ей очень приятно смотреть на вашу шею.

— Ну и что?

— Что что? Чему вас учили в вашем медицинском институте? Неужели вы не понимаете, что это сексуальный позыв, что ей хочется, чтобы именно вы лишили её невинности.

Горская дико смутила меня. К счастью, ночью мне не пришлось переваривать её рассказ. Меня вызвали в травматологический пункт. Несколько карет скорой помощи привезли тяжело травмированных людей, результат цепной автомобильной аварии.

О следующем посещении ботанического сада мне и сейчас неприятно вспоминать. Я поехал туда тремя трамваями. После обеда мы остались на террасе вдвоём с академиком. Я с удовольствием отпивал кофе. Пришёлся мне по вкусу этот напиток. Опьяняюще пахла сирень. Разноголосое пение птиц в разнобой, как музыканты, настраивающие инструменты перед концертом.

— Нравится вам Наташа? — Вдруг спросил академик. Как удар в переносицу во время бокса.

— Как она может не нравиться?

— Так чего же вам не сделать ей предложение?

Я отставил чашку с недопитым кофе и посмотрел на графин. Мы уже выпили каждый своих четыреста граммов водки. Академик перехватил мой взгляд и плеснул немного в мой стакан. Я выпил и сказал:

— Видите ли, Наташа неоценимо драгоценный бриллиант, требующий очень дорогой оправы. Горская, вероятно, рассказала вам о моём общежитии, быте и прочем. Мою экипировку вы видите. Это лучшее, что у меня есть. Как сможет Наташа спуститься до моего уровня?

— А зачем ей спускаться? На углу Пироговской и Ленина в академическом доме у неё роскошная трехкомнатная квартира. Как вы выразились, экипированная. Даже очень хорошо экипированная. У Наташи моя «Победа». Мне она не нужна. У меня есть служебная машина. И этот дом в райском саду.

— Я не могу принять такие подарки.

— Почему же подарки? У меня представление старорежимное, унаследованное от моих сельских предков. Это, собственно говоря, приданное. Так положено.

— Нет, я не могу стать примаком. Это противоречит моему мировоззрению.

Академик плеснул немного водки в свой стакан и жадно выпил.

— Мировоззрение. Меняется мировоззрение. Даже вера меняется.

Не дошла до меня в ту пору пророческая фраза академика.

— Есть и вторая причина. Я собираюсь стать хорошим врачом и учёным. Это не тщеславие. Потребность. Врачи вытащили меня с того света. Мои учителя и коллеги уже сейчас говорят, что есть основание верить в моё будущее. Мне будет очень неприятно, если скажут, что всё, чего я достиг своим трудом, результат женитьбы на дочери академика.

— Ну и аргумент! Ион, вы же разумный человек. Ведь врачевание — это талант. Может ли быть талант результатом какой-либо женитьбы?

— Есть и третий аргумент, который, увы, невозможно опровергнуть. В первые же дни войны, в шестнадцать лет я добровольно пошёл на фронт. Воевал честно. Несколько раз ранен. Вам видна моя инвалидность и рубцы ранений. Я знал, что я советский человек, что я воюю за свою родину. Но в последние годы мне дали понять, что я отличаюсь от советского человека тем, что я еврей. Нам с вами уже хорошо известно, к чему приводит брак еврея с не евреем, когда еврею дают понять, что он отличается. Я не имею права делать не еврейку несчастной. Кроме того, после всего случившегося даже в этом году, вы не можете отрицать, что вероятна ситуация, когда мы, супружеская пара, должны будем говорить на нашем языке.

— Вы знаете еврейский язык?

— К сожалению, не знаю. Но я говорю о языке сердца. — Я встал и подошёл к академику. — Поверьте мне, только вам я мог сказать то, что сказал. Во-первых, это очень небезопасно. Но вы второй в моей жизни человек, к которому я испытываю не просто уважение, а пиетет. Я восторгаюсь вами, как и моим нынешним учителем, профессором Анной Ефремовной Фруминой. Я не имел права не сказать того, что сказал.

Он встал и обнял меня.

— Очень и очень жаль, Ион. Я мечтал о таком сыне, как вы. А ещё жаль, что в семейной обстановке мы не сможем общаться. Не хочу осложнений. И так не очень ладно, что вы понравились Наташе.

Вот и всё. Больше я их не видел. И Горскую я больше не встречал. Не знаю, стало ли ей известно содержание моей беседы с академиком. Но самое главное — спустя несколько дней после этой беседы я познакомился со студенткой, тоже переходившей на последний курс, правда, не биологического, а архитектурного факультета. И, как ни странно, её стипендия, на которую, конечно, она не могла быть сытой, спасала от голодной смерти ещё сестричку, ученицу седьмого класса, и маму, уволенную с работы потому, что она отличалась от советских людей, которых не обвиняли в космополитизме, и старенькую бабушку. Нет сомнения в том, что знакомство с этой деликатной, красивой, стройной, умной девушкой самый большой подарок, который я получил от Всевышнего. Ведь и сегодня, пятьдесят лет спустя, я люблю эту девушку точно так, а может быть, даже больше, чем тогда, сразу же после знакомства с нею.