Николай Шуткин - «АВИАКАТАСТРОФЫ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ»

• Название: «АВИАКАТАСТРОФЫ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ»
• Автор: Николай Шуткин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Авлаякан расположен за перевалом, и полоса такая, что можно поперек взлетать. Тот же Сысоев и там умудряется расколотить самолет, теперь на взлете. Вывод – не командир управлял самолетом, а самолет командиром. Опыт показал, что наиболее грамотно начинают летать экипажи, налетавшие не менее 1000 часов на транспортной работе в других районах, с более простыми климатическими условиями.

Независимо от опыта и допуска к полетам, необходимо провозить по трассам экипажи не менее трех раз, предварительно изучив РТС всех аэропортов и инструкции по производству полетов. Постоянно консультироваться с экипажами, имеющими опыт полетов в Аяно- Майском районе.

Обратив особое внимание на самый сложный район полетов, можно исключить летные происшествия и добиться успехов в совершенствовании летного мастерства. Для обеспечения полной безопасности каждого полета недостаточно проявлять мужество, высокую выдержку. Необходимо хорошее знание района полетов, умение ориентироваться в любой его точке, определять свое место при помощи РТС, оценивать метеорологические условия на каждом этапе полета.

ОСКАЛ ТОЙ ВОЙНЫ Главы из книги Невыдуманное

Начальник авиапредприятия Николаевска-на-Амуре вертел в руках исписанный листок бумаги, заглядывал на обратную сторону, стараясь домыслить, что все это значит? Радист из аэропорта Аян лаконично сообщал: «Метеостанция поселка Энкен не выходит на связь с 3-4 февраля. Судьба уехавших 2 марта в Энкен начальника милиции с каюром неизвестна».

На следующий день, как только над Амурским лиманом заалел небосвод, разбросав лыжами снежную пыль, по взлетной полосе уносился черной точкой в северо-западном направлении поисковый самолет. Он скользил мимо остроконечных белоснежных пик Джугджурского хребта, приближался к Аяну.

Лыжи мягко коснулись ровного льда уютной бухты Аяна, где его с нетерпением ожидали жители поселка, работники милиции с отрядом опытных следопытов. Через некоторое время самолет пронесся над разбросанными по распадкам улочками Аяна и на бреющем полете запетлял над линией связи, по которой ушла оленья упряжка к поселку Кемкра.

Видимость – миллион на миллион, как говорят пилоты, и полный штиль. Крепкий лед сковал бухты и заливы. Над берегом лениво летали сытые черные вороны. Следы оленьей упряжки просматривались хорошо. Вот пройден мыс Алдома, следы уводили экипаж дальше и дальше вдоль береговой черты Охотского моря. Казалось, вот-вот наступит что-то интересное, и пилоты увидят сверху развязку драмы. Из-за очередного поворота как на ладони, показался поселок из нескольких домиков. Темные, кряжистые, они вросли в охотскую землю.

Вираж за виражом описывал АН-2 над поселком, но сесть было некуда. До самого берега плескалась морская вода – ни единого припая льда. На высоком берегу, усыпанном редколесьем, громоздились десятки домиков. С запада извивалась бурная горная река, и со всех сторон стояли неприступной стеной молчаливые горы. Все следы людей и оленей были припорошены снегом, видно, давно никто не выходил из поселка. Не было и привычных дымков над трубами. Все говорило о том, что здесь что-то случилось. Сделав три прощальных круга, самолет взял курс на Аян.

…Молодой застенчивый лейтенант милиции Виталий Чащин спокойно слушал приказ и. о. начальника районной милиции и думал, сможет ли справиться со столь сложным заданием. Шутка ли – перехватить вооруженного бандита в Аяно-Майском районе, обезвредить его и живым доставить в отделение. Район по площади равен целому государству.

– Получай оружие, одевайся под лесника и действуй, а мы перекроем бандиту вот этот путь, – капитан Колесников положил тяжелую жилистую ладонь на карту так, что закрыл ею, как забором, кусок от горы 1751 метра до самого берега Охотского моря. – Помни, по всем расчетам он должен появиться в нашем районе в ближайшие дни. Таежники предупреждены через линейщиков и во избежание неприятностей будут делать вид, что ничего не подозревают и ни о каком бандите слыхом не слыхали.

Подходили к концу вторые сутки пути, когда молодой лейтенант вскарабкался на заветную, седловину перевала, сбросил ватник, отпустил оленя и, обдуваемый прохладным ветерком, улегся на спину. Неожиданно красный диск солнца закрылся темным силуэтом. Инстинктивно Виталий вскочил, хотел было схватиться за револьвер, спрятанный под брюками, но вовремя одумался. Метрах в десяти от него стоял мужчина лет сорока, обросший, угрюмый. Телогрейка, как у моряков 1917 года, перепоясана патронными лентами. За поясом – граната, чуть ниже, в коленях, кинжал.

– Здорово, лесник! – начал незнакомец. – Ты кого же это охраняешь на бугре?

Виталий стал что-то рассказывать. Когда протянул руку на запад, показывая на вершину сопки, «геолог» заметил ручку револьвера, торчавшую из-под рубашки.

«Бородач» незаметно вытащил остро отточенный кинжал из ножен, изготовился, как вдруг старый олень, не раз видавший, как люди убивали такими блестящими штуками его сородичей, дико встряхнулся, резко передернулся всем телом. Виталий инстинктивно отпрянул назад, в сторону, закрываясь рукой от кинжала, но тот пробив рукав телогрейки, тупой болью вонзился выше локтя, в кость руки. Удар настолько был силен, что лейтенант стукнулся левым боком о стоявшее рядом дерево. Пожалуй, это спасло ему жизнь.

Что творилось дальше, трудно было вспомнить. Мелькал кинжал в руках то одного, то другого, револьвер, после удара бандита в челюсть, отлетел куда-то в траву, из куста торчал приклад карабина, олень яростно копытил землю и гортанно трубил. Схватка шла насмерть. Совсем стало темно, когда бандит произнес: «Все, сдаюсь!»

Виталий снял с себя ремень, связал мокрые от крови руки «геолога» и для гарантии связал его ноги.

– Как звать-то? – спросил лейтенант плененного.

– Алексей, – тихо ответил бородач,

– Может, расскажешь, как до такой жизни дошел?

Привалившись к валежине, он с интересом слушал признания загадочного человека.

…Перед глазами летчика Алексея Плужникова встала картина последнего его вылета на штурмовку фашистской танковой колонны. Фрицы с искаженными от страха лицами, как обезумевшее стадо овец, бежали к лесу. Заход за заходом поливали летчики их из пушек и пулеметов.

– Завалил, я крен над лесом на выходе из пикирования, чтоб быстрее к ведущему пристроиться, и угодил под зенитки. Шарахнули они по мне, да так, что клочья от правого крыла полетели. Самолет чуть на спину не опрокинулся. Ручка управления чугунной стала. Еле вытащил машину из крена и с наборчиком высоты потянул домой, подальше от разъяренных погромом немцев, но чихнул мотор разок, другой – и наступила тишина. Быстро перекрываю бензокран, обесточиваю самолет и мчусь как угорелый прямо на лес – больше-то некуда. Перед носом – брызги веток, щепок. Тяжелой бронированной машиной крушу все подряд. Выскакиваю на какую-то просеку, шмякаюсь фюзеляжем оземь. Открываю фонарь и вижу: мой самолет, будто воробей, ощипанный, ни крыльев, ни хвоста. Не успел в себя прийти, как в глазах потемнело от удара по голове.

Очнулся от гортанной речи и пинка под ребра: плен! Сорвали с меня награды, петлицы и били, как по чурбану, коваными ботинками, прикладами до тех пор, пока опять сознание не потерял. Очнулся в бараке среди пленных наших солдат. Потом – землю ворочал на аэродроме.

Наконец бежал я. Вооружившись трофейным автоматом, пистолетом да парой гранат для верности, двинулся вечерком в свою деревню. Часа два колесил по оврагам, пока не вышел к окраине. Долго я думал, с чего бы начать? Тут меня осенила хорошая мысль, что если забраться на чердак к Гудку? Он живет напротив нас, и в детстве мы часто лазили туда за голубями прямо по бревенчатым выступам на углах хаты. Гудок – это прозвище одноногого, темного, не любившего Советскую власть, мужика. Ногу он потерял в Первую мировую войну, но не на поле битвы, а за мародерство и спекуляцию (его сбросили с поезда солдаты).

В общем, прокрался по потолку к сеням и лег в теплое душистое сено прямо над дверью в хату. Она вскоре приоткрылась, на меня пахнуло сивушным запахом самогона, раздался знакомый голос Гудка – пьяный, грубый. Спрыгиваю с чердака – и в хату. За столом в обнимку с сыном Гудка восседает моя родная тетушка. Тетка Нюра, жена Гудка – на лавке у загнетки.

– Есть немцы в доме? – спрашиваю я.

– Полно, полно, Алеша. А родители твои… Родителей нету.

Потом узнал, казнили их. В доме теперь немцы живут. Я туда – гранату…

Вернулся сюда через четыре года. Все прошел, что выпало каждому на войне. Одно плохо: ранений было много и летать больше не пришлось.

Вернулся и запил. Да так, что люди при встрече отворачивались, до того надоел всем. Деньги кончились. Решил пошарить у тетки в погребе, знал: что-то она там прятала. Раскидываю землю, вытаскиваю за ржавую ручку солидный сундук. Открываю крышку и ахаю. Чего же только там нет! Только бы вытянуть сундук на поверхность! Не верю еще в свое счастье, как вдруг вижу лезвие лопаты над собой. Искаженное злобой лицо тетки Аксиньи. Закрыв голову рукой, сбиваю с ног «дорогую» тетушку. Она зашептала молитвы. А я ее – лопатой…