Иржи Ганзелка - Через Кордильеры

• Название: Через Кордильеры
• Автор: Иржи Ганзелка
• Жанр: Путешествия и география

Через Кордильеры» — вторая книга известных чешских путешественников Иржи Ганзелки и Мирослава Зикмунда, посвященная их поездке на автомобиле по Южной Америке.

В ней рассказывается о Боливии и Перу, о культуре древних инков, о гуановых островах в Тихом океане, о «нищих богачах» — народах этих стран, о грабительской политике империалистов США в латиноамериканских странах.

О своей поездке по Южной Америке И. Ганзелка и М. Зикмунд написали четыре книги. Первая из них, «Там, за рекою, — Аргентина», уже вышла в свет. Следующие книги — «К охотникам за черепами» и «Меж двух океанов» — будут выпущены издательством «Молодая гвардия» в 1960 году.

---

Звонок. Ассистенты разняли петухов, судья поставил между противниками деревянную доску, и, как только оба они встали на ноги, он поднял ее.

Меньший петух нападает с быстротой молнии. Описав в прыжке дугу, он вскочил противнику на спину, и всеобщий любимец — победитель петухов — бессильно опрокинулся навзничь.

Вся схватка длилась девяносто секунд. Звонок, выплата выигрышей, служитель засыпает песком лужицу крови, ассистенты приносят следующую пару петухов.

Вторая встреча тянется несколько минут, но зрители следят за своими фаворитами напряженно и безмолвно. Атаки следуют одна за другой, петухи с лету набрасываются друг на друга, сталкиваются в воздухе, падают на землю, но ассистенты по знаку судьи снова приводят их в себя и ставят в исходное положение. Ассистенты эти вдруг превращаются в терпеливых нянек. Они поправляют петухам растрепанные перья, дуют им в клювы, чтобы восстановить им сбитое дыхание, высасывают песок из их ран.

И снова следуют непрерывные атаки, продолжаясь до тех пор, пока один из бойцов в последнем приступе воинственной ярости не валится на землю там, где его уже не может достать противник.

Третья схватка заняла двенадцать секунд и завершилась мастерским харакири одного из петухов.

Но — достаточно. Мы хотели увидеть петушиные бои, но ни азарт игры, на холодные или безумные глаза зрителей, ни вид окровавленных петушиных трупов нас больше не привлекает…

В Лиме процветает еще одна спортивная страсть, зрелище абсолютно бескровное — собачьи гонки.

По внутреннему кругу эллиптического «ипподрома», по узенькому рельсу движется искусственный заяц, приправленный крепким запахом дичи. Со старта за ним гонится стая пронумерованных собак. Заяц удирает от них, на протяжении всего пути, до самого финиша он водит за нос запыхавшихся собак. Эти невинные гонки вполне устраивают страстных игроков, особенно если в них живет азарт настоящего игрока.

— Это вам не кони, — горячо убеждает любитель собачьих гонок. — Вы, к примеру, ставите на великолепную борзую. Явная победительница. Она срывается со старта, как стрела, и до первого поворота идет впереди стаи на пять корпусов. Но, оглянувшись, она вдруг замечает прекрасную собаку-барышню, галантно поджидает ее и в самый разгар состязания начинает признаваться ей в любви. Ее, конечно, обгоняет какая-нибудь совершеннейшая собачья развалина, на которую вы не поставили бы и ломаного гроша. Два-три дилетанта, не умеющих отличить добермана от китайской болонки и ставящих на счастливый номер, а не на собаку, прыгают от радости и думают, что на этом выродке они загребут все выигрыши. Они уже считают это делом решенным, но судьба все же смеется над ними. Этот красавчик во главе стаи подбегает к самому финишу. Но не финиширует. Он останавливается у столбика и поднимает ногу. И пока он будет делать свое дело, все остальные окажутся уже за столбиком. Так что, разве это по правилам, а?

Возмущенный болельщик отведет душу, послав участвовавших в состязании собак ко всем чертям собачьим, и пригласит вас пойти в следующее воскресенье на… собачьи гонки.

Шанхай в Лиме

В исторической части города Писарро, за хирон Укаяли открывается совсем иной мир, живое доказательство того, что всю ширь Тихого океана, раскинувшегося от берегов Азии до берегов Америки, можно втиснуть в одну-единственную улицу между двумя тротуарами.

На узкой улочке Укаяли, кроме угловой таблички с ее названием, нет ни единой надписи по-испански. Вывески над магазинами, висящие наподобие знамен, покрыты сложными знаками китайской письменности, на тротуарах ползают пухленькие дети с раскосыми глазами. Торговцы в плотно облегающих тело куртках из черного шелка, застегнутых под самую шею, сидят в дверях лавок как воплощение гостеприимства, спокойствия и бесконечного терпения.

В китайском квартале Лимы, пожалуй, есть все те маленькие радости жизни, какие Китай когда-либо предлагал миру: шелка и фарфор, ковры ручной работы и причудливые китайские фонарики, костяные палочки и миски для риса, резные кружева из перламутра, черного дерева и слоновой кости, коробочки с самыми различными кореньями…

— А что это?

Ласточкины гнезда для чифы — китайского ресторана. Они известны и в столице Перу и далеко за ее пределами. Моряки всех национальностей, сошедшие с корабля на сушу в расположенном неподалеку Кальяо пусть даже на один-единственный день, не забывают самый первый лимский адрес: калье Капон, хирон Укаяли, улочка китайских ресторанов, центр китайского города в центре столицы испанских вице-королей.

Здесь горстка китайцев, которые некогда бежали от голода за океан, приумножает в Новом Свете славу китайской кухни.

На калье Капон в любой чифе варят прославленную китайскую ичу — суп из акульих плавников; алхимический обряд ее приготовления длится целых 36 часов. Никакая чифа не была бы китайским рестораном, если бы посетителю там не предложили также тарелочку ияуо — супа из ласточкиных гнезд.

Но оба этих прославленных блюда лишь приоткрывают дверь в китайскую кухню, которую, пожалуй, никакая другая во всем мире не превзошла фантазией, вкусом, сложностью и разнообразием блюд. Утиное мясо с кусочками свежего ананаса, грибами, рисом и не поддающимся описанию соусом сильяк открыло «концерт» кулинарного искусства, на который мы попали в перуанском Шанхае. В лежащем на блюде жареном индюке без каких-либо следов потрошения нет ни единой косточки. Нам подают куриные потроха с грецкими орехами, жареных креветок в томатном соусе, мелко нарезанное копченое мясо со сладкой редькой, гусиные шкварки с лимоном и соусом из перца… нет, перечислять больше просто нет возможности. Фантазия поваров с хирон Укаяли, бесспорно, куда богаче возможностей самого большого желудка.

И все же трудно не отведать заключительного супа, в котором среди золотистой лапши плавает виноград.

Хозяева любой чифы лимского Шанхая отказывают посетителям всех пяти частей света только в одном: в ноже и вилке. Поэтому ни одному новичку не скрыть следов первого знакомства с китайской кухней в Укаяли. Он заплатит за них сперва хозяину-китайцу, а потом химчистке. Дело в том, что единственным столовым прибором в чифе служат знаменитые куайцзы— две костяные палочки.

И хотя перуанская кухня вместе с остальными кухнями мира плетется в хвосте кулинарного искусства китайцев, все же и у нее есть предмет своей гордости — это тамалес. Ее едят и руками, устроившись где-нибудь в придорожной канаве, и серебряными приборами в самом дорогом ночном ресторане «Кабанья»; дети продают ее на глухих железнодорожных полустанках в глубине страны и старухи с лотков на лимской Площади оружия.

Иностранец долго ломает себе голову, что это, завернутое в банановые листья, суют хозяйки в свои сумки на рынке, чтобы, придя домой, разогреть и подать на стол для завершения субботнего ужина или преподнести как сюрприз во время торжественного завтрака в праздничный день.

Что за тайны скрывает этот сверток увядших листьев?

Главная составная часть тамалес — густая каша из дробленой кукурузы, смешанная с измельченным куриным мясом, размолотыми земляными орехами, кусочками крутого яйца, нарезанными маслинами и приправленная щепоткой острого индейского перца «ахи».

Никакой уважающий себя перуанец не променяет это изысканно комбинированное кушанье ни на какие блага мира.

Лимские зарисовки

— Революсьонес кальенте-е-е-ес…

Вдалеке звенит, разносясь по темной улице, колокольчик мороженщика, и молодой голос выводит в ночной тишине короткий напев своей «молитвы»:

— Революсьонес кальенте-е-е-ес!

Последний слог замирает на низких нотах. Это что-то новое!

«Кальенте» по-испански означает — «горячий», А со словом «революсьон» в Латинской Америке наверняка никого знакомить не нужно. Но кто же это звонит в колодольчик и распевает о горячих революциях? И для чего?

Из-за угла показался фонарь, осветивший желтоватым светом долговязого парня в матросской бескозырке, сдвинутой на затылок.

— Революсьонес кальенте-е-е-ес!! — затягивает свою песню моряк среди пустынной улицы так же, как он делал это и вчера, и месяц, и год назад.

На улицу из двери выбегает хозяйка, сует ему в ладонь монетку, моряк запускает руку в корзинку, насыпает чего-то в кулечек, улыбается, щелкает пальцем по бескозырке и…

— Револю…

— Oiga, amigo, дайте нам пакетик на один соль!

— A sus ordenes, senor! — К вашим услугам, сеньор! Отбывший свою службу моряк ставит фонарь на тротуар и осторожно насыпает в кулечек горячих хрупких сухариков, которые он только что вытащил из печки. Каждый вечер раздается на улицах Лимы его певучий голос. И всегда одна и та же картина: улыбающийся парень, на лице которого годы службы, море и соленый ветер вычертили морщину за морщиной. В левой руке у него фонарь, в правой — колокольчик, на шее — лямки корзины со свежими сухариками, о которых поет он каждую ночь.