Владимир Арсеньев - В горах Сихотэ-Алиня

• Название: В горах Сихотэ-Алиня
• Автор: Владимир Арсеньев
• Издательство: Государственное издательство географической литературы
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1955

В своей книге для детей старшего возраста советский исследователь Дальнего Востока, этнолог и писатель В. К. Арсеньев (1872–1930) рассказывает об экспедиции, предпринятой им для обследования северной части горной области Сихотэ-Алиня в 1908–1910.

---

Пройдя протоки Ерга и Кауаса, гольды причалили к берегу. Они стали оправлять лодки и распределять запасные шесты и весла так, чтобы они всегда были под рукой. Гольды были чем-то озабочены. Когда мы поплыли дальше, один из гольдов, находившийся впереди лодки, часто вставал и подолгу всматривался вперед. Я спросил его, в чем дело. В ответ на это он сделал мне знак, чтобы я молчал. Я стал вслушиваться, и тотчас же ухо мое уловило какой-то шум. Он становился явственнее и определеннее. В это время гольд, стоявший в носовой части лодки, протянул вперед руку и произнес одно только слово «Иока». Я тоже поднялся на ноги и увидел огромный сулой в том месте, где две протоки сливались вместе. Сулой Иока имел вид большого водяного бугра, высотою до полутора метров и в диаметре около восьми метров. Здесь сталкивались два течения, идущие друг другу навстречу.

Громадное количество воды, выносимое обоими протоками, не могло вместиться в русло реки. Ее вздымало кверху большим пузырем, который все время перемещался и подходил то к одному, то к другому берегу реки. Вода точно кипела и находилась в быстром вращательном движении, разбрасывая по сторонам белую пену.

На вершине водяного бугра время от времени образовывалась громадная воронка. Она появлялась сразу, быстро увеличивалась в размерах, производила всасывающий звук и затем так же неожиданно исчезала. Гольды причалили к берегу и начали разгружать лодки. Часть гольдов принялась переносить грузы, а другая пошла осматривать и исправлять просеку, устроенную для переволока. Старые порубки и сильно потертый на земле колодник указывали, что переволок этот существует давно и не мы первые и последние пользуемся им, чтобы обойти опасный сулой стороной.

У гольдов были две охотничьи собаки. Мы заняли их места в лодках, и четвероногие пассажиры должны были теперь бежать по берегу и часто переплывать протоки. Первая встреча гольдских лаек с нашими собаками носила враждебный характер. Они недружелюбно поглядывали друг на друга, скалили зубы, но потом подружились и побежали вместе догонять лодки, успевшие уйти уже далеко вперед. Лайки бежали впереди, а наши собаки — сзади. Последний раз мы видели всех их на левом берегу Анюя и рассчитывали, что они прибегут после переволока. Но когда мы принялись перетаскивать лодки в обход сулоя, собаки появились на другой стороне. Лайки и две наши собаки побежали дальше, а одна легавая поплыла прямо через Анюй. Напрасно казаки гнали ее прочь и бросали камнями.

Она не замечала опасности и едва отделилась от берега, как сильная струя воды подхватила ее и понесла к сулою. Несчастное животное попало в водоворот и на наших глазах утонуло.

В этот день мы прошли только восемь километров и заночевали в стойбище Котофу Датани, состоявшем из трех юрт, в которых жило шесть мужчин, пять женщин и двое детей.

Перед сумерками я хотел было пройтись вдоль берега с ружьем, но обилие мошкары принудило меня вернуться в фанзу. Рассчитывали мы отдохнуть и подкрепиться сном, но подверглись нападению несметного количества блох, не давших ни на минуту сомкнуть глаз. Когда стало светать, я оделся и вышел из фанзы.

Было холодно и сыро. Серое небо моросило дождем. В сухой протоке (позади гольдского жилища), которую я вчера перешел, не замочив ног, появилась вода. Значит, Анюй начал выходить из берегов. Я вернулся назад и стал будить гольдов.

Часа через полтора мы покинули стойбище Котофу Датани и опять пошли на шестах против воды. В этих местах Анюй имеет широтное течение с легким склонением к северу. С левой стороны находятся два урочища, а выше их протока Колдони. Около устья последней приютилась еще одна гольдская фанзочка Сира. Я думал, что мы пройдем дальше, но усиливавшееся ненастье позволило дойти лишь до последней гольдской фанзы Тахсале.

Спустя часа полтора после нашего прибытия, когда мы сидели на канах и пили чай, в помещение вошла женщина и сообщила, что вода в реке прибывает так быстро, что может унести все лодки. Гольды немедленно вытащили их подальше на берег. Однако этого оказалось недостаточно. Поздно вечером и ночью еще дважды оттаскивали лодки. Вода заполнила все протоки, все старицы реки и грозила самому жилищу.

Это наводнение принудило нас просидеть на одном месте целую неделю. Томительно долго тянулось время. Я занимался этнографией и собирал сведения о гольдах и соседях их удэхейцах. Между прочим, здесь я узнал, что Анюй в верховьях течет некоторое время вдоль западного склона Сихотэ-Алиня, охватывая истоки Хора, а после принятия в себя притока Гобилли, текущего ему навстречу, поворачивает на запад, уклоняясь то немного к северу, то к югу, и впадает в протоку Дырен. От гольдов я также узнал, что сородичи их живут только по нижнему течению реки, а удэхейцы — выше, до местности Улема, а в верхней половине Анюй совершенно необитаем. Далее те же гольды сообщили, что для того, чтобы достигнуть моря, нам потребуется времени по крайней мере суток тридцать.

Впоследствии я узнал, что не только наводнение являлось причиной нашей задержки, но были и другие обстоятельства. Дело в том, что гольды боятся Анюя и выше фанзы Тахсале никогда не заходят. Им было известно, что удэхейцы собирались спускаться на ботах вниз по реке, и они решили здесь ждать их в Тахсале, чтобы передать нас, а самим ехать домой. Они не ошиблись в расчетах. Действительно, 9 июля сверху пришли удэхейцы на двух лодках.

В тот же день утром мы попрощались с гольдами и вручили судьбу свою в руки настоящих лесных людей, тогда еще мало затронутых цивилизацией.

Наши новые знакомые принадлежали к роду Кялондига. Старший из них был сорока лет, а другим было от двадцати до двадцати пяти лет. Лица их были настолько загорелы, что имели даже несколько оливково-красный оттенок. Удэхе носили по две короткие косы, туго обмотанные красными шнурами и украшенные золочеными пуговицами. Пожилой удэхеец имел в левом ухе небольшую серебряную серьгу. Головных уборов ни у кого не было. Одежда их состояла из длинных рубах, сшитых из китайской синей дабы с застежками сбоку и подпоясанных тонкими ремешками с напуском по талии. На ногах у них были надеты короткие узкие штаны и наколенники из той же дабы. В общем костюмы удэхейцев, орнаментированные спиральными и волнистыми линиями, напоминающими рога оленей, имели вид красивый и элегантный.

Лодка лесного жителя представляет собой нечто вроде длинного долбленого корыта с плоским дном, скошенной кормой и прямой стенкой на носу. От этой стенки, составляющей одно общее с днищем, выдается вперед нос в виде большой деревянной лопаты. Он имеет несколько овальную форму и от воды подымается кверху так, что конец его приходится на уровне с бортами лодки. Такая лодка называется «улимагда» и долбится из тополя. Она легка, удобоуправляема и сконструирована так, что не режет, а взбирается на воду и может проходить через самые мелкие перекаты. Длина улимагды среднего размера — 5–6 метров, высота 50–60 сантиметров и грузоподъемность при двух пассажирах около 30–35 пудов. Кладь распределяется равномерно по всей длине лодки. Пассажиры садятся на берестяную подстилку, положенную прямо на дно. Чтобы борта не распирало, они в нескольких местах скреплены поперечинами. Удэхейцы помещаются на носу и на корме.

Грозный вид имела теперь река: все острова и мели были покрыты водою, течение усилилось до десяти километров в час.

После столь длительного ненастья как будто установилась хорошая погода. Теплые солнечные лучи оживили природу. На листве деревьев и в траве искрились капли дождевой воды, которую еще не успел стряхнуть ветер; насекомые носились по воздуху, и прекрасные бабочки с нежно-фиолетовой окраской реяли над цветами. Казалось, они совершенно забыли о вчерашнем ненастье, вынудившем их, как и нас, к бездействию в течение семи долгих суток.

Удэхейцы работали шестами сильно и, насколько позволяла большая вода, довольно скоро подвигались вперед.

После фанзы Тахсале с правой стороны (по течению) реки будут лесистые местности Конко и Ади, немного выше небольшая протока Дуйдальдо и против нее речка Хаскандяони с урочищем Мазампо.

В полдень мы сделали большой привал. Хорошая погода, красивая река, встреча с удэхейцами подняли настроение моих спутников. Вчерашние невзгоды были забыты.

В ожидании, когда сварится обед, я немного углубился в тайгу, чтобы ознакомиться с растительностью. Прежде всего мне в глаза бросился маньчжурский ясень, ствол которого легко узнать по правильно расположенной вдоль коры трещиноватости и по ланцетовидным остроконечным листьям. Тут же рос вяз с характерной светло-синеватой корой. Древесина вяза содержит в себе, по-видимому, много воды. Пуля ружья, пробивающая два-три сухих дерева насквозь, редко пройдет сквозь один вяз, если он имеет полтора-два обхвата в окружности. Потом я увидел амурскую липу. Я узнал ее по толстому приземистому стволу, большим угловатым сучьям и блестящей темной листве. Несколько в стороне от нее виднелся прямой ствол маньчжурского ореха. Крупные листья его расположены розетками по концам ветвей, отчего каждая из них похожа на пальму. Вероятно, здесь росли и другие представители маньчжурских широколиственных пород, но я вынужден был прекратить свою ботаническую экскурсию, побуждаемый к тому окриками моих спутников, приглашавших меня вернуться на бивак поскорее. Подлесок здешней тайги состоял из сорбарии. Она только что начинала цвести. В тех местах, куда проникали солнечные лучи, произрастала сибирская вероника с шестью сидячими (розеткой) продолговато-ланцетовидными листьями и бледно-фиолетово-синими цветами, вроде остроконечных султанчиков. Я торопился и замечал только то, что случайно мне бросалось в глаза. В одном месте я заметил какую-то крупную чемерицу с большими остроконечными плойчатыми листьями и темными цветами. В стороне мелькнули папоротники с вайями, весьма похожими на страусовые перья, и всюду в изобилии рос амурский виноград с шелушащейся корой коричневого цвета. Он окутывал кустарники и взбирался на деревья повыше к солнцу.