Анатолий Азольский - Полковник Ростов

• Название: Полковник Ростов
• Автор: Анатолий Азольский
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006

Анатолий Азольский держит читателя в напряжении, поскольку герой его нового романа — полковник Вермахта и события Второй мировой войны июля 1944 года. Полковнику с русской фамилией Ростов и частичкой «фон» становится известно, что на фюрера готовится покушение. Гитлера он сам не любит, но он против покушения и не знает — как ему быть, кто за этим стоит.

---

Ростов забыл уже об этом предфронтовом суточном отпуске, его, кажется, отменили в феврале 43-го года, когда любое прощание с Берлином превращалось в слезливое рыдание. Наконец, повсюду шастают патрули, на всех торцах зданий плакаты, призывающие отпускников скорее возвращаться в свои части. И при таком-то военно-полицейском порядке получить отпуск на сутки якобы для прощания с Берлином!? А принимая во внимание триста тысяч отпускников в Германии, кои все автоматически входят в армию резерва…

— Подожди, — сказал Ростов: почти две недели минули со дня, как «Скандинава» бросили в кузов грузовика. — Кстати, куда вообще направляешься? Где твоя дивизия сейчас?

Оказалось — в котле под Минском, из чего следовало, что Крюгель торопился попасть в плен вместе со своими камрадами. Конечно, он бурно запротестовал, услышав от Ростова такую версию, пылко уверяя полковника в готовности хоть сейчас умереть за фюрера.

— Я тоже готов, и тоже немедленно. Однако не будем торопиться Я в этом доме недавно, нигде ничего не нахожу. Кстати, где обувные и одежные щетки?

Крюгель уверенно показал ящички в прихожей, под лестницей. Нагло заявил, что накануне смерти за фюрера следовало бы поужинать из имеемого у господина полковника продовольствия, но если такового нет, то стоит дать команду, как он, знающий, где что в этом доме хранится, немедленно организует что-нибудь питательное с парой бутылок вина.

Два часа назад полковник круговыми движениями помешивал ложечкой кофе в бильярдной Магды Хофшнайдер. Точно так же мягко вращал он теперь в памяти события последних дней, встраивая в них достоинства ефрейтора Крюгеля, каковых было немало и которые могут сгодиться в скором времени, а могут и самого полковника спихнуть в яму. Во-первых, Крюгель, шофер Беренса, знает, без сомнения, в лицо весь штабной генералитет вермахта (и не только вермахта!), хотя непонятно, зачем это знание лично ему, полковнику Ростову. А во-вторых, чин ефрейтора солдат обычно зарабатывает за месяц-другой окопной жизни, сорокалетний же Ханс Крюгель, пять лет назад в армию призванный, так и застыл в подозрительном ефрейторстве, и обстоятельство это не раз будет ставить в тупик чинов более высокого ранга, у которых разыграется воображение, хотя опять же неясно, что можно извлечь из этого несоответствия.

— Ну и мошенник же ты, ефрейтор Крюгель! Переночуешь здесь. Пускать тебя на улицу нельзя, патрули задержат. Утром я позвоню куда надо и прикреплю тебя к себе, поскольку твой суточный отпуск кончается в 18.00 следующего дня. А пока наведи в доме порядок.

Судьба Крюгеля была решена Ростовым не проверочной просьбой о щетках, а получасом раньше, когда он услышал от Ойгена о поразительном марш-маневре друга Клауса. Во всех политических дискуссиях последних месяцев тот финал войны мыслил так: почетный для Германии мир с англосаксами и выгодный — с русскими, причем последних можно убедить в этом силой, оружием, переброской дивизий с запада на восток. Ныне же, вчера или позавчера, Штауффенберг провозгласил: союз вермахта с Красной Армией и совместный с русскими удар по англосаксам! Клаус, конечно, свихнулся, никакому советско-немецкому союзу не бывать, но «господа-товарищи» должны знать о Штауффенберге хотя бы потому, что за ним — самая юная, лихая, оголтелая и дерзкая часть офицерства. То есть надо срочно, немедленно отыскать Генриха Шульце, и сделает это жулик Крюгель.

Ефрейтор между тем нашел фонарь, спрятанный им в 41-м году, осмотрел котельную, сказал, что если хорошо за ней присматривать, то зиму полковник встретит во всеоружии, и вообще победа не за горами, как и поздний ужин.

К десяти утра телефонные переговоры с бывшим сослуживцем и танковым училищем в Крампнице дали плоды, ефрейтору нашлось место под солнцем Третьего рейха; треща без умолку, он попытался было сделать завтрак, но шумно втянул носом воздух и с испугом заявил: прорвало газовую трубу, беда! Ростов цыкнул на него: провинциал не успел еще принюхаться к Берлину, все газовые магистрали источали кисленький запах, в некоторых разбомбленных кварталах люди морщились, чихали, плевались, отхаркивались… Чайник наконец вскипятился, бутерброды нарезались, Крюгель получил от полковника несколько боевых заданий и умчался — искать следы кельнера и девчонки, которая корчила из себя боцмана с подорвавшейся на мине лодки. Ростов же бережно выехал из гаража; улицу так никто и не осмелился расчистить, приходилось объезжать завалы… Он подумывал уже, не выбрать ли другой путь, как заметил человека, топтавшегося у разбитого особняка Хелльдорфа. Ростов вгляделся — и рука сама потянулась к «парабеллуму», настолько неприятен был ему человек этот, а был он тем, кого он и Ойген называли Гизи. Да, это он, Гизи.

Итак, 12 июля 1944 года немецкий вице-консул и сотрудник абвера, он же посланец американской миссии в Швейцарии, прибыл в Берлин со свежими инструкциями от США, и, следовательно, назначенное на 15 июля покушение на Гитлера уже не разговоры, а запущенный на полный ход механизм. Вот он, зловещий признак скорого государственного переворота, хитрый, скользкий и упрямый рыцарь плаща и кинжала, года два назад при случайном допросе вдруг выдавший всех заговорщиков, которых потому лишь не арестовали, что следователь не поверил откровениям абверовца и посчитал его признания плодом каких-то внутренних распрей в военной разведке, сведением счетов кого-то с кем-то. Прибыл, значит, этот интриган и ловкач в Берлин два-три часа назад, нелегально причем, потому-то и нужен ему участник заговора, Хелльдорф, полицай-президент Берлина, который оградит его от гестапо.

Напрасно ищет — Хелльдорфа нет уже в Целлендорфе, сейчас Гизи пешком (взять такси побоится) отправится на Александерплац, в полицай-президиум Берлина или в отель «Эксцельсиор».

Отправился, прошел в пяти метрах от «майбаха», а Ростов принялся искать уцелевший телефон-автомат, нашел его на площади Савиньи; янки начали бомбить на час раньше, заслон из «мессершмиттов» так поредел, что его можно уже не замечать, юнцы же, призванные в ПВО, снаряды к орудиям подавать научились, но и только, стреляют мимо — и шрапнель, что ли, кончилась у них?.. Ростов покинул свой «майбах», далеко не уходил, спрятался в подворотне, мародеров развелось так много, что плакаты, стращавшие расстрелом, никого не пугали; на руинах каждого разрушенного дома — копошащиеся люди, несут все, что сгодится, а годилось все — даже паркет, которым топились; хозяин особняка в Целлендорфе догадывался, видимо, о предстоящих бомбежках, запасся брикетами угля, с ними можно пережить многолетнюю осаду, до которой дело не дойдет. Люди роились, облепив груды кирпича и мусора, как навозные мухи на падали, ничуть не боясь бомб с неба. Стая оголодавших собак ураганом пронеслась мимо. Ростов спустился в бомбоубежище, в нос шибануло кислым чадом блиндажа на передовой: кал, медикаменты, пот, гнусная еда, кислый дух ацетиленовых фонарей. Людей много, стулья не на всех, сидели по очереди, порядок наводила уполномоченная партии, помогал ей инвалид с боевым настроем. К Ростову потянулись взоры, будь он из люфтваффе — проклятий не избежать, летчиков, допускавших вражеские самолеты до Берлина, ненавидели настолько, что сам Геринг отменил день ВВС, одним праздником стало меньше, зато прибавились другие, блуд стал национальным пристрастием, у ног Ростова под одеялом совокуплялась парочка, очередь занять это более чем теплое место стояла неподалеку, кто-то советовал парочке не торопиться, кто-то, наоборот, ратовал за скорое окончание процесса, поскольку «пора бы и про совесть вспомнить, люди ждут…» Девица с шальными глазами, подпиравшая стену, отделилась от нее, подмигнула Ростову, пообещала разделить с ним ложе любви всего за пятьдесят марок, с очередью она договорится. Ростов поколебался, дал ей сто и вышел; 300 марок стоил на черном рынке килограмм муки, девчонка дня на три обеспечила бы братишек или сестер пирожками. (Друг Клаус вспомнился, тот говаривал: «Раз ты богат и знатен, то будь щедрым и милостивым!») Покинул убежище, за спиной оставив — не без некоторого сожаления — смрад, голод, похоть и свою неистребимую тягу к таким вот аппетитным сорванцам в юбке, как эта девица с шальными глазами, как Рената, наследие отнюдь не тяжкого прошлого, тех прелестных времен, когда дочка пастора учила его любви и атеизму, уверяя: поскольку люди всех вер и церквей занимаются охотно тем же, что и они сейчас, то, следовательно, все Боги одинаковы, а единственным и неповторимым Богом является занятие, которому они посвятят остаток дня и — даже возможно — жизни. Германия впала несомненно в дичайший разгул бесстыдства и разврата; мужчины всегда домогаются женщин, те тоже хотят обладать ими вне уз брака, но ведь есть некие правила приличия, некие освященные традицией формы телесной близости! Есть такие, спору нет! Но так и хочется нарушить их именно с артисткой из ансамбля калек-подводников; в сущности, Аннелора так и не дала ему мужского счастья и детей тоже…