Валентин Маслюков - Потом

• Название: Потом
• Автор: Валентин Маслюков
• Издательство: Время
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-9691-0063-3

Третья книга романа-эпопеи «Рождение волшебницы» продолжает историю героев, с которыми вы могли познакомиться в книгах «Клад» и «Жертва». Населяющие этот роман воины и принцессы, лукавые вельможи, ученые чудаки, мальчишки и даже оборотни — живые люди во всей их человеческой сложности. В прекрасном, яростном и часто недобром мире лишенная всякой поддержки юная волшебница Золотинка и обреченный на одиночество княжич Юлий пытаются выплыть в житейском море, не поступившись ни совестью, ни любовью…

---

Как вдруг под руками Золотинки упруго заходила сухая шерсть и с раскатистым рыком оскалилась ей в лицо жуткая черная морда с горящими глазами.

Могучий хищник прянул в руках, хлестнул тяжелым хвостом по полу, Золотинка сдавленно охнула, сквозь толстое платье проникли когти. В миг внезапной перемены от омерзения к ужасу она всколебнулась на краю пропасти и удержалась отчаянным, надрывным усилием — не расцепила рук! И, справившись, обмерла душой, осознав смерть, когда полголовы ее очутились в вонючей пасти, клыки сомкнулись на шее и на темени. Золотинка утратила себя, лишившись самой способности самосознания, но руки, сведенные на жесткой под шерстью спине чудовища, держались. Без разума, без чувств.

Одна лишь готовность к смерти могла устоять перед нечеловеческим испытанием, ибо дальше смерти ничего нет. Захолодевшей душой Золотинка приняла конец… И выстояла — саднившие клыки разомкнулись, свирепым рыком черный зверь пытался прикрыть отступление, яростно изогнул спину, вырываясь, но все это уже ничего не значило. Тугое, как витой корабельный канат, тело мотало Золотинку, зверь должен был ее опрокинуть и вырваться, когда бы нашел неистовой силе опору, но, поставленный стоймя, он только выл и толкал Золотинку. В лицо ее летела слюна, из разинутой пасти несло зловонием.

И вдруг напряженная борьба сменилась павшей на руки тяжестью. Зверь исчез, скинувшись плоским бруском железа, который зашипел в ладонях — жаром дохнуло от раскаленного до неясного, темного свечения железа. Ужас сменился болью. Золотинка сдержала крик, ибо с криком должна была выронить жар; и не подумала: выстою! а сделала это прежде мысли — застыла с расширившимися огромным глазами. Быстро взвившаяся боль достигла предела, когда ничего больше не оставалось — боль! Нестерпимо — высоко! — в помрачении — о-о-о!

Тончайшая гарь слоилась в воздухе, Золотинка не знала, сколько стоит. Это длилось всего три мгновения, за которые можно было бы отсчитать три шага. Три тягучих, распластанных и не подвижных, как одно, мгновения.

На четвертое в обожженных руках воспрянул Юлий.

Тут-то Золотинка и охнула — руки ее пали, всеохватная слабость разлилась по членам, она замлела, ступила несколько мелких шажков назад и упала в подоспевшие объятия медного болвана Порывая. И прежде, чем сознание помутилось, успела понять, что Юлий спасен.

Юлий пошатывался с тем необыкновенным ощущением легкости, когда долгая гнетущая тяжесть сброшена с плеч и каждый шаг и шажок подкидывают над землей. С каким-то детским изумлением он глянул на запястье: язва очистилась. Боль уходила под медленно затихающую сладостно-тягучую дрожь. А на полу чадил, испуская вонючий дым, маленький совершенно черный зуб, раскинувший мочало ядовитых корней.

— Как это? — бессмысленно произнес Юлий, но только этим, ничего не говорящим и все обнимающим словом, наверное, и можно было выразить полную меру изумления.

— Государь! Государь, что с вами?! — засуетились вельможи и дворяне, словно именно теперь-то и приходилось спасать Юлия. — Что вы чувствуете? Вам плохо?

— Плохо… чувствуете… государь, — повторил юноша бескровными губами. — Я понял! — вскричал он. — До последнего слова!

И с этим пронзительным открытием, утратив под ногами твердь, очутился в ловких руках Расщепы без чувств.

— Болезнь… так сказать, изжила самое себя, — чуть запнувшись, но убежденно, с не исключающей подлинного самоуважения скромностью объявил Шист жаждущим ясности придворным. — Болезнь мм… несомненно, изгнана, а больной излечен.

И поскольку придворные в глубочайшем обалдении не дерзали спорить, обнимавший бесчувственного юношу Расщепа счел нужным добавить несколько замечаний.

— Больной излечен насовсем и в этом смысле, строго говоря, не является уже больным. То есть наследник престола Юлий здоров.

— Наблюдаемый обморок больного ээ… бывшего больного, — добавил Шист, — вызван кратковременным отливом жизненных соков от жизненно важных органов тела и пройдет или ээ… будет проходит по мере того, как сказанные соки потекут вспять.

— Так что же вы стоите?! — раздался оголтелый возглас.

Еще малая толика молчания, кто-то истошно выкрикнул:

— Да здравствует наследник!

Всё и вся пришло в волнение, все загалдели разом, требуя вывести княжича на воздух.

И вовремя! В караульне невозможно было находиться: тлеющий синими огоньками зуб распространял удушливый, обморочный чад. Множество преданных, почтительных, суетливых рук подхватили княжича, едва ли не вместе с Расщепой, который не выпускал больного из своих врачебных объятий, со всей возможной спешкой их повлекли к выходу, к свету, на воздух! К жизни! К свободе! К радости! Из-под мрачных сводов — на волю!

Что касается Золотинки, то ее, приняв под спину и под колени, держал непостижимый истукан. Никто не дал себе труда задуматься, с какой такой стати бережно и крепко, едва ли не нежно прижимает он девушку к своей бесчувственной груди? И хотя нашлись люди, которые, заходясь кашлем, задержались в охвостьях валившей вон толпы, чтобы вразумить болвана и высказать ему порицание, никто уже не мог выносить ядовитой гари, в клубах которой недвижно пребывал Порывай. Последние доброхоты со слезами на глазах, задыхаясь, в полуобмороке, поспешили убраться, и тогда Порывай тоже пришел в движение; ступивши в сени он взял перед лестницей направо — в разоренные и затопленные глубины дворца.

Караульня и сени решительно опустели. А если Дракула, например, и видел уходящего в полумрак истукана, то, верно, успел подумать — добросовестно заблуждаясь! — что так оно и нужно.

Из бездны Золотинка явилась и бездна ее унесла.

Где и как Порывай проник в сокровенное убежище Рукосила, осталось для Золотинки тайной. Она покачивалась, ощущая над собой искристые воды, утомительное журчание ручьев достигало слуха. И вот она осознала темноту, а потом обнимавшие ее руки… И равнодушно покачивалась, не насилуя себя размышлениями, пока не сообразила, что холодные руки, которые она ощущает спиной и ногами — медные. Все определилось, и Золотинка услышала колеблющийся, сухой голос Видохина:

— Тихо! Слышишь? Идет!

Видохин, однако, как кстати, припомнила Золотинка, был мертв. И значит, голос его, украденный Рукосилом, поселился в этом мраке сам по себе… И другой знакомый голос — женский:

— Болван! Что его носит?

Правильно было бы сказать: что он несет? В затуманенной голове Золотинки с усилием пробуждалось понятие о том, что правильно и что нет. Преодолевая губительное равнодушие, она встрепенулась. Красноватый свет впереди озарил поворот подземного хода. Порывай не мешал ей ворочаться и позволил ощупать сумку с хотенчиком, Рукосилов перстень на пальце — все те сокровища, о судьбе которых надобно было незамедлительно подумать.

Да только Золотинка ничего не успела: сразу за поворотом чадящий факел в руке горбатого едулопа озарил искаженные лица поджидавшей Золотинку орды. Два волосатых едулопа держали грузно осевшего Лжевидохина, а возле оборотня, отступив в тень, стояла молодая женщина в богатом, поблескивающем платье. Этот тяжелый подбородок и упрямый крутой лоб, уложенные на затылке косы, Золотинка узнала чуть позже, когда колобжегская ее подруга Зимка Чепчугова дочь выступила на свет.

Болван остановился в ожидании распоряжений, но Лжевидохин, толстый, рыхлый старик, которого даже едулопы, два ражих балбеса, держали не без труда, был, видно, совсем плох. Заплывшие глазки глядели щелочками, рот расслабился, а редкие волосы за ушами бестолково топорщились, путались и свивались, вызывая представление о ни к чему не годных, ни с чем не сообразных мыслях, которые копошились в плешивой голове. Недужный оборотень, видать, не в силах был уразуметь происходящего.

Так показалось Золотинке. Несколько мешкотных мгновений позволили ей опередить чародея; пользуясь Порываевым попустительством, она достала хотенчик и тогда уже заодно сообразила, что делать с волшебным камнем, чтобы он не вернулся в руки оборотня. Золотинка крепко насадила перстень на ответвление рогульки поуже, а потом прямо на глазах у Лжевидохина, в дряблом лице которого отразилось запоздалое беспокойство, швырнула хотенчик за угол — он вспорхнул.

После такого, предварительного подвига Золотинка окончательно опамятовалась, а оборотень крякнул, словно возразил; натужный, невразумительный звук — это было все, что он сумел извлечь из себя для первого раза.

Без всякого дополнительного распоряжения Порывай опустил Золотинку на пол, полагая свой долг исполненным, но девушка пошатнулась и принуждена была схватиться за медного болвана — ноги не держали. Однако ж, хватило у нее отваги стащить еще с пальца оловянное кольцо Буяна и закусить. Она принялась жевать и плющить мягкое олово, чтобы потом проглотить… Немощный чародей, наконец, заговорил: