Валентин Маслюков - Потом

• Название: Потом
• Автор: Валентин Маслюков
• Издательство: Время
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-9691-0063-3

Третья книга романа-эпопеи «Рождение волшебницы» продолжает историю героев, с которыми вы могли познакомиться в книгах «Клад» и «Жертва». Населяющие этот роман воины и принцессы, лукавые вельможи, ученые чудаки, мальчишки и даже оборотни — живые люди во всей их человеческой сложности. В прекрасном, яростном и часто недобром мире лишенная всякой поддержки юная волшебница Золотинка и обреченный на одиночество княжич Юлий пытаются выплыть в житейском море, не поступившись ни совестью, ни любовью…

---

— Что такое? — хлестнул вдруг взвинченный голос и заладил, безжизненно и однообразно: — Что такое? Что такое? что такое? что такое… что такое…

Издевательский хохот отвечал ему из другого угла, зыбкие шорохи подземелья обернулись воплями и бессвязной бранью, завыванием, стуком и лязгом. Погасив на время изумруд, Золотинка нащупала стену. Заживо погребенные внушали ей ужас, столько же отвращения, сколько жалости, какую-то опасливую жалость, хотя, если поставить рядом, вряд ли Золотинка выглядела бы сейчас многим лучше любого из этих страдальцев.

Впереди различался собачий лай и впору было думать, что рехнувшийся узник стал на четвереньки. Только невозможно было вообразить себе человеческую глотку, способную на эти злобные, рыкающие звуки. Громкий лай, раздававшийся там, куда тянул Золотинку во тьме хотенчик, лай не терялся в раскатах всеобщего неистовства и даже как будто одолевал — вопли и вой вокруг стихали. И лай, все то же звонкое гавканье, заполнял тесную темноту подземелья.

Малую долю часа спустя, когда шум по всей темнице сменился растерзанным ворчанием, Золотинка засветила Сорокон, слегка прикрыв его ладонью, и последовала за хотенчиком вдоль главного прохода туда, где громыхал цепью пес.

Шагов через сто проход окончился просторным подземным покоем, по обеим сторонам которого тянулись пустые решетчатые загоны; коридор между решетками привел к каменной лестнице, на верху ее обнаружилась двойная железная дверь. Сюда и указывал хотенчик. Это были ворота темницы.

— Угомони его! Зык, на место! — послышался голос и матерная брань.

Золотинка поспешно погасила изумруд. С нижних ступеней лестницы различались нечетко прочерченные светом щели. Верно, там была караульня, открытая во двор или в какое другое доступное дневному свету помещение.

— Да черт побери! — грубо сказал кто-то и послышался удар по живому. Потом сдавленное, удушливое рычание, как бывает, когда большого свирепого пса оттаскивают за ошейник.

— Укороти ему цепь!

Золотинка попятилась, неслышно ступила с лестницы и пошла назад, посвечивая себе порой изумрудом. Хотенчик, нисколько не устрашившись ни собачьего рыка, ни грязной брани, тянул назад, к выходу из темницы, так что Золотинка смотала повод, чтобы зря не путался.

Понятно, во всяком случае, что постучать в ворота караульни никогда не поздно. Для этого не потребуется ни отваги, ни хитроумия. С этим можно и повременить. Потому что вынужденное заключение в пещере, две, три или четыре недели небытия, выключившие Золотинку из всего, что происходило тем временем в подлунном мире, обернулись, быть может, преимуществом. Многое ныне переменилось: на стороне Золотинка Сорокон, был у нее хотенчик и, что немало, на стороне ее безвестность. Золотинка пропала и сгинула, ее нет, она исчезла, оставив за собой огненный переполох и недоумение. Рукосиловы соглядатаи с ног сбились. Может быть, они полагают, что Золотинка попала к пигаликам. А пигалики, несомненно, подозревают в вероломстве Рукосила. Вышло же то, что и те, и другие упустили виновницу переполоха между пальцев.

Кто знает, что из этого может произойти? Посмотрим… Отъевшись у Поглума за спиной, можно будет потом переиграть Рукосила вчистую, ничем не поступившись…

Но рано было заглядывать далеко вперед, крадучись в шуршащем крысами, шелестящем вздохами и невнятными проклятиями мраке. Неловко было лелеять надежду на удачу, на торжество свое и на свободу, встречаясь с блеклыми лицами обреченных. Казалось, тлетворный дух подземелья должен был заразить всякий далеко идущий замысел миазмами неудачи и безысходности. Золотинка прижимала к себе хотенчик, опасаясь за его ранимое естество, которое так легко повредить среди заживо погребенных, помертвелых желаний.

В дальнем углу сводчатого подвала припала к полу серая груда скомканной пакли. Паклей гляделись спутанные, нечесаные волосы, лоскутьями — не покрытый этой гривой локоть, бедро, ступня. Иного облачения, кроме волос на несчастной узнице не было; под серыми патлами угадывались в жестких положениях конечности и спина, узница закоченела.

Острый приступ сочувствия помог Золотинке справиться с робостью, она задержалась и ступила ближе. Неверный зеленоватый свет обнажил железное кольцо в стене — звенья цепи путались в волосах. Какое-то особое, независимое от жалости, сознание подсказывало Золотинке, что опасности нет — цепь слишком коротка, чтобы узница (или узник) могла на человека наброситься. Ограниченный длиной цепи пятачок заключал в себе гнилую соломенную подстилку, какой-то черепок с отбитым краем — закаменевшие остатки варева в нем оказались, как видно, не зубам и крысам, — кувшин с водой и вонючий ушат под крышкой. Больше ничего.

— Ты кто такая? — тихо молвила Золотинка.

От легкого, опасливого прикосновения старуха дернулась с неожиданной в дряхлом существе резвостью, взметнулась волна волос — Золотинка отпрянула.

Восковое, неземного совершенства лицо и ошеломительные глаза.

Через мгновение молодая узница с кошачьей ловкостью увернулась и прикрыла висок ладонью с тонкими, почти прозрачными пальцами. Прихваченные судорогой, невозможно переломленные в сочленениях, пальцы гнулись вразнобой и подрагивали, точно усохшая веточка.

Золотинка перевела дух. В близком соседстве узница обдавала острым запахом немытого тела, но ничего этого для Золотинки уже не существовало.

— Как тебя зовут? Ты кто? — прошептала она, потрясенная красотой девушки.

Волосы раскатились, с проворством, каждый раз поражающим, бесстыдная в своей наготе узница обратила к Золотинке божественный лик и снова замерла. Огромные глаза смотрели напряженным, но пустым взглядом. Непроницаемое для мысли напряжение. Напряжение, что силится и не может прорвать собственные тенета. Девушка глядела в упор с тем ровным бесстрашием, с каким глядит пустота. Чудные глаза ее под густыми, уверенно прочерченными бровями не замутились, восковой лоб не хмурился ни единой морщинкой, блеклые губы не шевельнулись в потребности слова.

— Слышишь? — Золотинка тронула худенькое плечо. — Ты слышишь?

Девушка поморщилась: грубый ошейник, болтаясь, саднил шею. У нее была тонкая и бледная, как лишенный света стебелек, шея, исхудавшие груди… отчетливо проступали ребра. Неумолимыми признаками увядания гляделись зеленые тени под глазами, истонченная сухая кожа… И все же мнилось, что совершенная прелесть обязана пережить свое собственное бренное существование, обратившись в вечную сущность.

А ведь я могу вернуть ей жизнь, вернуть разум, подумала Золотинка. Мысль эта вполне определилась, когда Золотинка опустила взгляд к Сорокону. Прижечь волшебным камнем висок и напрячься душой, чтобы прорвать липкую паутину забвения, что обволакивает угасший разум. Вот все, что нужно было сделать.

Так это было просто и несомненно, что чуткое воображение Золотинки встрепенулось… Она почти вздрогнула: а что потом? Когда несчастная девушка осознает себя в загаженном крысами подземелье? Когда придется ей отбиваться от кусачих тварей, чтобы отстоять свою жалкую похлебку? Когда кромешный мрак оживет для нее полными неведомого значения вздохами? Когда поползут шорохи… без разрешения, без исхода?

Что останется ей? Еще раз сойти с ума?

Золотинка пятилась, не сводя взгляда с прекрасного, напряженного бессмысленной заботой лица. Ни малейшего укора не было во взоре узницы.

Но Золотинка-то знала — можно ли было от себя скрыть? — что, отказавшись от мысли воскресить разум, совершила нечто похожее на убийство.

Отступая, она пошатнулась на ровном месте и задела плечом стену. Тут-то и обнаружилось, что сама волшебница не держится на ногах — кто знает, какие тени лежали у нее под глазами, на кого-то она сама теперь походила, изможденная голодом?!

С тяжелым сердцем Золотинка возвратилась в клетку к Поглуму — медведь не просыпался. Видно, это было его естественное состояние: беспробудная спячка. Во сне он отмахивался от ползавших по боку крыс и сердито фыркал. Золотинка занялась медом…

По малом времени подземелье огласилось отрывистыми голосами, послышался звон цепей, воркотня узников; главный проход, сколько он был виден с порога Поглумовой клетки, озарился красноватым светом факелов. Не мешкая, Золотинка пробралась на соломенное ложе за медведеву спину, без особых затруднений завинтилась в железяку и затаилась, зарывшись в соломенную труху.

Голоса приближались, скоро они зазвучали уже в самой клетке, и тюремщики принялись будить медведя, орудуя каким-то длинным предметом; они пугливо отскакивали, когда Поглум чихал. Наконец, он уселся, потирая бока, зевнул, да так рявкнул, что впору было пасть на колени. Тюремщики не упали, но попятились.

Однако Поглум, как видно, настроен был вполне миролюбиво, да и тюремщики не играли с ним попусту — они нуждались в рабочей силе. Похоже, сотрудничество было давно отлажено: прихватив пустые укладки, Поглум ушел вместе со стражниками.