Сергей Мстиславский - Крыша мира

• Название: Крыша мира
• Автор: Сергей Мстиславский
• Издательство: СП «Вся Москва»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1989
• ISBN: ISBN 5-239-01048-Х

Для читателя будет несомненным открытием незаслуженно забытый приключенческий роман Сергея Дмитриевича Мстиславского «Крыша мира». Роман откровенно авантюрный, да еще с изрядной долей фантастики. Но, как свидетельствует сам автор, «в обстановке сказочного сада Пери и «Пещеры Александра» даже научный работник, антрополог, теряет на короткий момент грань между действительностью и «сказкой».

Романы эти интересно и полезно прочитать в любом возрасте.

---

Старик обеими руками провел по длинной белой бороде.

— Воля судьбы, она судит. Сходи с коня. Позор был бы дому Давлята, если бы призрак отогнал гостя от его порога. Безумный ищет смерти, но кто прячется от смерти — безумец трижды.

— Ты принимаешь, в таком случае, трижды сумасшедших, — отозвался Жорж. — Мы загнали коней, уходя от смерти во весь опор.

Подошедшие горцы приняли шатающихся от усталости лошадей. Нас ввели в саклю. Давлят ушел распорядиться ужином. С нами остался сын его, Нурадда, веселый плечистый горец, до глаз заросший черными вьющимися волосами. На весть о приезде один за другим сходятся соседи.

— Да, лихо в Анзобе, — говорит Нурадда, не дожидаясь нашего рассказа. — У нас в Токфане пока благополучно, больных нет. На завтра ждем русских.

— Из Самарканда? Уже?

— Э! что из Самарканда, из самого Финтибрюха! — лукаво подмигнул горец. — Когда начался мор на верхнем Ягнобе — пожалуй, недели три будет, — Давлят дал знать срочно в Самарканд: черная смерть идет. А с неделю — к нам от Варзиминора весть. Прибыл в Самарканд высокий визирь. Ак-Падишаху дядя родной, по именному фирману, с лекарями и сарбазами; напугались урусы черной смерти, как бы не дошла до самого Ак-Паши. Идут походом на черную смерть большою ратью… сегодня ночуют на Фане, завтра здесь будут.

— Кто же едет?

— Соуд-баба видел, выспросил, все твердо знает: четыре больших человека, семь малых. Сарбазы не в счет. Большие люди — такие: старше гарафа, главный ругатель, капитан большие усы, старший килистир. Во-о какой человек! Соуд-баба говорит: маленький, маленький, брюхо толстое, на носу четыре очки — шестиглазый человек. О! Баба спрашивает сарбаз-офицера: «Кто такой? Почему шесть глаз?» Офицер говорит: «Ого! Старший килистир. От него конец будет черной смерти. Все боятся, он, с шестью глазами, не боится».

И Нурадда и туземцы, теснящиеся кругом нас, весело, заразительно смеются.

— Чего же вам смешно?

— А как не смешно! Такие большие люди и далеко так — у-у, за тремя морями, в Финтибрюхе — мора в Анзобе напугались. Черная смерть! Ну, пусть черная. Прислали капитанов — каких! — с большими усами. Оге! Соуд-баба говорит: усы как два хвоста верблюжьих.

— Э, молчи, Нурадда, — недовольно окликнул сына вошедший Давлят. — Негоже так говорить о большом госте, да еще таком, что едет во спасение больных. И что ты понимаешь в страшном? Ты неученый, как я неученый. Мы ходим — не видим; мы живем, мы умираем, — ничего страшного. А приходит ученый человек, большой, большой книжник, голова шишкой, — э, не смейся, я тебе говорю, Нурадда! — и разъясняет: и тут страшно, и там страшно. А мы ходили до того — и не видели. А как покажет — страшно будет и нам.

Внесли дымящуюся миску с моченым горохом и кунганы с кипятком. Ягноб, я говорю, убог: лучшего угощения здесь не найти, хотя бы и у старшины. Но нам, после сегодняшних переживаний, безмерно вкусен и вязнущий на зубах разваренный горох и дымом пахнущий чай с сушеным тутом. Так уютно, так спокойно около Давлята и веселых, радушных токфанцев.

За чаем — о чуме разговор. Верхние кишлаки действительно вымерли начисто. А пошла чума от Анзоба. Там месяца полтора назад умерла женщина, страшной смертью. Загорелась вся, кричала, потом смеяться стала, умерла. Зарыли ее, по обычаю. Через неделю из провожавших ее родичей (она из соседнего кишлака, в Анзоб замуж вышла) трое заболели сразу; а от них — по всему кишлаку зараза. Тут поняли: ведьма была та женщина. Опросили сельчан — открылось: видали которые — летала женщина от реки к кладбищу ночным птичьим летом; другие — еще страшнее видели, к ночи не рассказать! Собрались тогда анзобцы всем кишлаком, труп вырыли, колом спину ему пробили, бросили в Ягноб-дарью. День прошел, и другой, и третий — стали воду из Ягноба брать, смотрят: труп-то здесь; под камень забился, глаза открыты, шайтаньи; и словно дышит. И от дыханья этого как захватило мором Анзоб, как пошло, как пошло…

И нас — в третий уже, кажется, раз заставляют рассказывать, что мы видели в чумных кишлаках и как от нас бежали мачинцы. А о приезжих из Петербурга так ничего толком узнать не смогли. Соуд-баба не шел дальше «больших усов», «ругателя» и «шести глаз».

— А кто такой — «старше гарафа»?

— Гарафа… Да такого слова на русском нет, — убеждали мы его.

— Нет! — он упорно стоял на своем. — Есть. Чин такой. Должно быть, такой большой, что ты не знаешь. — И он не без ехидства посмотрел на наши пообтрепавшиеся-таки на походе одеяния.

— Граф? — догадался Жорж.

— Я и говорю: гарафа. Только старше его, не просто.

— Князь, может быть?

— Какой кенезь? — презрительно кривит губы Соуд. — Тьфу — кенезь твой. Не будем, пожалуйста, разговаривать: я говорю, ты не знаешь, очень чин большой…

* * *

Предстоящее прибытие чумного отряда сняло нам с плеч анзобскую тяжесть. Мы с Жоржем решили: будем работать с ним, хотя бы в качестве санитаров.

* * *

С утра Токфан волновался встречей. Давлят чуть свет уехал ждать русских на границе ягнобского участка. Деревенские мальчуганы установили летучую почту — без малого до самого Фанского ущелья. Женщины, смуглые и белозубые, чернокосые, заранее уже выбирали себе места за выступами сакль, за обвалившимися заборами — высматривать «капитана большие усы» и «шестиглазого». Даже Саллаэддин, непроглядно угрюмый со вчерашнего дня, встрепенулся и стал настаивать, чтобы ему обязательно дали вычистить наши сапоги:

— Старше гарафа будет, капитан будет, килистир будет — а ты нечищеный.

Около десяти утра — сломя голову примчались мальчата от моста: едут. Мы стали на террасе дома Давлята. С нее было видно, как поднимается от моста гуськом длинная вереница всадников и вьюков. Кителя. Фуражки.

Первым подъехал молодой рыжебородый полковник генерального штаба, в лакированных сапогах. (Саллаэддин толкнул меня локтем: «Я что тебе говорил».) Отвалясь в новеньком кавалерийском седле, он кричал рысившему рядом казачьему вахмистру:

— Скажи этим сукиным детям, мать их так и так: если они через полчаса не выставят охрану по всем тропам от Токфана, я прикажу нашпиговать ишачьим навозом их сволочные головы, под паршивую кожу…

Ну, этот уже отрекомендовался: ясно.

Завидя нас, он прервал приказание, вежливо, но сдержанно козырнул и, сойдя с коня, спросил тоном светским, но не без допроса:

— С кем имею удовольствие?

Мы назвались. Полковник улыбнулся, скользнул взглядом по замызганным нашим рейтузам и протянул руку для пожатия.

В этот момент, отдуваясь, въехал во двор грузный мужчина в кавалергардской фуражке, в полковничьих погонах на белоснежном кителе и с такими, распушенными на обе стороны, огромными выхоленными усами, что сомнений никаких не могло быть: перед нами был сам «капитан большие усы». Хмуро и бегло поздоровавшись с нами, он «проследовал» с генштабистом «во внутренние покои». За ним, не задерживаясь, прошли остальные, не обратив на нас ни малейшего внимания, к великому негодованию Гассана и Саллаэддина.

Салла даже всхлипнул от обиды и опять прошипел что-то о сапогах.

«Больших» мы увидели, таким образом, только мельком. Меньшие — офицеры, врачи — оказались любезнее: они искренно выражали удовольствие по поводу встречи с соотечественниками и ввели нас в курс дела без иносказаний Соуд-бабы. Экспедиция снаряжена принцем Александром Петровичем Ольденбургским, действительно прибывшим в Самарканд по именному высочайшему приказу для «борьбы с гибельной чумной заразой». Врачей наслали в Туркестан тьму. Средства у экспедиции — огромные. Сыграл во всем этом известную роль, конечно, и Андижан: в Петербурге решено было показать туземцам отеческое попечение. Так как Ягноб нищенствует, сюда везут из Самарканда одежду, белье, одеяла, всякую утварь для бесплатной раздачи туземцам взамен их имущества, которое придется, очевидно, уничтожить дезинфекцией.

Во главе прибывших на Ягноб — кавалергардский полковник Ревнов из свиты принца; при нем — генштаба полковник Пыжов, казачий генерал Шпицберг; медицинской частью ведает профессор Левин, «шестиглазый»: «старший клистир» — зубоскалят офицеры.

«Старше гарафа» оказался генерал Шпицберг.

— Его, видите ли, имя, — рассказал, смеясь, беседовавший с нами офицер, — «Евграф». Так вот однажды, будучи в веселом состоянии, расхвастался он перед заезжим к нам графом Бергом. «Ты, говорит, граф, а я — Е в- граф, да еще не просто Берг, а Ш п и ц- берг. Я старше!» Ну, мы его с тех пор и зовем «старше графа». Кто-нибудь из офицеров и наболтал, надо думать, в этом смысле вашему Соуд-бабе…

Из «внутренних покоев» вышел демонстративно озабоченно генштабист и поманил нашего собеседника.

— Поручик Николаев, распорядитесь, чтобы через полчаса все население кишлака было сосредоточено на площади у соборной мечети. А вас, господа (полупоклон в нашу сторону), полковник Ревнов просит к себе: возникает некоторое осложнение. Я нахожу точку зрения полковника, так сказать, преувеличенной, но переубедить его мне не удалось. Может быть, вам самим это лучше удастся.