Валентин Маслюков - Жертва

• Название: Жертва
• Автор: Валентин Маслюков
• Издательство: Время
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-9691-0062-5

Вторая книга романа-эпопеи «Рождение волшебницы» продолжает историю героев, с которыми вы могли познакомиться в книге «Клад». Это роман о любви и просто роман как таковой: населяющие его пространство воины и принцессы, лукавые вельможи, ученые чудаки, мальчишки и даже оборотни — живые люди во всей их человеческой сложности. Потерявшая близких, не имеющая ни поддержки, ни руководства юная волшебница Золотинка и обреченный на одиночество княжич Юлий пытаются выплыть в житейском море, рок сталкивает их, как кажется, лишь для того, чтобы посмеяться…

---

Захваченная множеством разноречивых ощущений и догадок, Золотинка не сразу сообразила, что отвечать наследнику, но говорить не пришлось вовсе. Все ответы взял на себя подьячий, оглашая прежние Золотинкины показания. Юлий, потупив взор, слушал, и подьячего слушал, и перевод, потому что старик по правую руку от княжича неукоснительно передразнивал пристойную речь подьячего, столичного жителя, несомненно, тем же болбочущим тарабарским языком, на котором придуривался и сам княжич.

Вот как! — думала Золотинка в раздражении мыслей и чувств. — А ведь это обыкновенное, пошлое притворство! Их княжеская милость головкой недомогают. И десятки, если не сотни врачей, оставив без помощи действительно страждущих, стремятся со всех сторон ко двору, зачарованные обманчивыми видениями. А ведь так просто, взять шест от помойного ушата да огреть хорошенько вдоль спины — вся дурь-то и вылетит.

Теперь, когда она нечаянно приоткрыла нехитрую тайну княжича, и Юлий, в свою очередь, знал, что попался, и, беспокойно ерзая, пытался поразить ее царственным взглядом… теперь нельзя было уходить отсюда, не порешив дела. Другого случая не будет. Больше она никогда не увидит княжича, если только не заставит его сейчас заговорить. Если… так или иначе не поставит его перед решительным выбором.

Пока Золотинка собиралась с мыслями, Юлий ненужно переспрашивал подьячего и бросал иногда косой взгляд на девушку, словно сверяя то, что слышал, с наглядным впечатлением. Впечатление он держал при себе, ничем его не выдавая, но смотрел осмысленно, как разумный, сосредоточенный на известных ему соображениях человек… И, боже! — это дикое болботание, с которым обратился он затем к Золотинке!

— Государь спрашивает, где ваш врачебный прибор? — сказал толмач. — Будет ли лекарка пускать кровь? И сколько крови она почитает необходимым выпустить зараз, чтобы произвести впечатление? Нужно ли развести в очаге огонь, чтобы калить железо для прижигания? Нужна ли ей помощь? Сумеет ли она удержать больного, прижигая его железом. Или же, трезво оценивая свои возможности, она предпочитает вместо этого красиво водить руками и таращить свои большие глаза… глазища, — поправился старик, сочтя такой перевод более точным. Это был добросовестный, истовый старикан в маленькой, наглухо закрывавшей волосы шапочке с низко надвинутыми наушниками. Лишенное всего, что отвлекает внимание, почти без губ и без бровей, умное лицо его с пергаментной, смятой кожей останавливало взор.

— Сначала я хотела бы определить природу заболевания и его особенности, — отвечала Золотинка старику, минуя Юлия.

Она стала спрашивать то, что обычно спрашивают врачи, но Юлий молчал и даже толмач его не раскрывал рта. На все вопросы Золотинки, достаточно умелые, надо сказать, и существенные, отвечал не больной и даже не толмач, а подьячий. Иногда сразу, не задумываясь, иногда приходилось ему порыться в своих записях, чтобы отыскать удовлетворяющие Золотинку сведения. Ничего нового, скоро поняла Золотинка, и не возможно было придумать. Она шла по пути, проложенному десятками целителей, и хотя выказывала осведомленность в частностях врачебной науки, выбиться из набитой колеи не могла. Все было спрошено до нее. И все отвечено. Все было сказано. Все испытано. И ничего…

Это не особенно смущало теперь Золотинку, она знала такой ответ, которого и представить себе не умели склонные двигаться по раз проложенной колее предшественники.

Подьячий изъяснялся, как опытный лекарь, обнаруживая исчерпывающую осведомленность.

— Будете ли вы смотреть язык и уши? — спросил он от себя, когда Золотинка примолкла.

А Юлий поднялся почти непроизвольно, и Золотинка это отметила.

— У нас там, в шкафу, — добавил подьячий, показывая на закрытую горку возле лавки Рукосила, — весь потребный врачебный прибор имеется.

— Время истекает, — холодно напомнил Рукосил.

Но Золотинка даже не оглянулась — ни на шкаф, ни на конюшего. Она ступила ближе… Видно было, спокойствие непросто давалось и Юлию.

— Спросите у государя, — молвила Золотинка, не отводя глаз, — да и как было разминуться! — спросите у него. Если лечение окажется успешным… Согласен ли он выполнить, все, что я попрошу?

Приметно хмыкнув, Юлий отвечал сразу, едва дослушал перевод:

— Не слишком ли девушка торопится? — сказал он через толмача. — Боюсь, она не понимает всех трудностей дела.

— Ладно! — хмыкнула в ответ Золотинка. — Тогда другой вопрос, пусть государь подумает и ответит: хочет ли он, действительно ли он хочет излечиться?

Вот этого у него никогда не спрашивали. Это сразу было видно — по лицу.

— Да-а, — протянул Юлий и, потупившись, закусил губу.

— Я прошу его подумать. Пусть государь не спешит.

Золотинка слышала тишину.

— Мне кажется, — медленно проговорил Юлий, — ты что-то не так понимаешь… Все это много сложнее, труднее и… — Толмач ждал, чтобы перевести последнее, решающее слово. — И… опаснее, чем ты думаешь.

— Я не спрашивала про опасность, — резко возразила Золотинка. — Хочешь ли ты излечиться — вот что я спросила.

— Да хочу. — Взор его был спокоен и ясен. Как у человека, принявшего решение.

— Прекрасно! — молвила Золотинка взвинченным голосом. — Хочешь ли ты понимать и быть понятым?

— Да, — отвечал он, помедлив, чтобы уразуметь вопрос.

— Хочешь ли ты узнавать?.. И позволить, чтобы узнавали тебя? Хочешь ли ты верить и доверяться?

Он молчал дольше. И то, что прежде представлялось сердитым выражением лица: эти сведенные брови, взгляд, напряженные, словно готовые разразиться гневным словом губы — все это и даже взлохмаченные волосы на лбу и на висках выражало теперь трудную внутреннюю работу. Взор его опустился, повторяя ушедшую в себя мысль… и быстрый взгляд на Золотинку.

— Но кому довериться? — спросил он через толмача. Спросил так, будто надеялся на ответ.

— Да, без этого нельзя, — подтвердила Золотинка.

— Я попробую.

— Хочешь ли ты любить и быть любимым?

Юлий вспыхнул. Как от грубого слова. И спросил:

— Кого ты имеешь в виду? — Спросил по-тарабарски, но так выразительно, что Золотинка не дожидалась перевода.

— Любовь, — молвила она, совершенно владея собой, — как утверждали древние, это готовность, расположение любить все живое. Только кажется, что любят того, кто прекрасен. Прекрасен тот, кто любит.

— Ты думаешь?

— Так говорят старые мудрые книги. А я это запомнила. Мне не трудно было это запомнить.

— Ладно. Дальше. Дальше что? — сказал он словно бы с вызовом.

— А дальше вот что: мои родители… В сущности, я сирота, подкидыш. Но у меня была семья. Нас было трое: Поплева, Тучка и я. И у меня был дом, как у всех людей. Мой дом утонул.

— Утонул? — переспросил старик-толмач.

— Утонул, — кивнула Золотинка.

Толмач повторил что-то болбочущее, Юлий вскинул на девушку напряженный, ищущий понимания взгляд.

— Названные родители мои, Поплева и Тучка, два брата, погублены. Тучка гребет на ладье, а Поплева захвачен одним могущественным чернокнижником. Этот чернокнижник — конюшенный боярин и кравчий с путем судья Казенной палаты Рукосил. Мой отец, Поплева, в застенках Рукосила.

Юлий не сказал ни слова, хотя Золотинка примолкла, ожидая вопроса или возражения — чего-нибудь. Но Юлий покосился на конюшего в углу комнаты, и снова обратил к девушке лишенное всякого выражения лицо.

— Государь! — воскликнула Золотинка, голос ее звенел. — Если я сумею вас излечить, я прошу только одного — помощи и защиты. Спасите моих близких: Поплеву и Тучку! Мне ничего не нужно, ничего больше. Спасите! Государь, присутствующий здесь конюшенный боярин Рукосил — волшебник. Могущественный и недобрый волшебник. В его руках половина государства. Об этом говорят под рукой, об этом шепчутся, не смея поднять голос. Если вы не устраните Рукосила от государственных дел — страна погибнет. Настанут черные дни, запылают города, земля запустеет, люди разбредутся по ее растерзанному лику — чужие среди чужих. И некому будет хоронить мертвых. На усеянных костями полях зацветут волчец, дурман и белена. Смрадом и гарью повеет над всей землей. Встанет кровавое солнце. Над дорогами поднимется, застилая небо, удушливая пыль — поползут по нашей земле полчища нечисти…

— И будет очень страшно! — воскликнул вдруг Рукосил, вскочив на ноги. — Ах, как страшно! — Слова его источали яд насмешки, но холеное лицо было бледно особенной глубокой бледностью, какую вызывает ощущение схватки.

Золотинка глянула на конюшего холодно и отстранено — издалека. Вознесшая к высотам пророчества страсть сделала ее неуязвимой для язвительных пустяков.

— Рухнет трон Шереметов, — сказала она, обращаясь к Юлию, который непроизвольно встал. — Ты будешь последним князем великого рода, который начался кровью и кровью закончится. Восстань наследник доблести своих дедов и прадедов! Наследник доблести, но не сокровищ, которые тлен и прах, ведь только деяния человека и слава его переживут века. В деяниях достоинство истинного мужа. В деяниях его оправдание. Как оправдание женщины дети. Восстань наследник всех слован! Восстань! И виждь! И внемли!