Сергей Мстиславский - Грач - птица весенняя

• Название: Грач - птица весенняя
• Автор: Сергей Мстиславский
• Жанр: Альтернативная история

Эта повесть — историко-библиографическая. Она посвящена жизни и деятельности Николая Эрнестовича Баумана (1873–1905) — самоотверженного борца за дело рабочего класса, ближайшего помощника В.И.Ленина в создании и распространении первой общерусской марксисткой газеты «Искра»

---

— Рабочие разберутся, не беспокойтесь, — усмехнулся Бауман. — А вы-то какими судьбами в Москве? Козуба мне говорил в Киеве, что вас арестовали и отправили в Восточную Сибирь, в ссылку.

Ирина тряхнула косами.

— "С каторги — и то люди бегают". Это вы Козубе сказали — верно? — в первый вечер, когда приехали на Прошинскую. Он постоянно повторяет. Ну если с каторги можно, то с этапа — и сам бог велел. Я только до Вологды доехала, там ребята помогли вывернуться. Я теперь — настоящая, товарищ Грач! Не-ле-галь-ная! Одно время в Саратове работала, потом сюда перебралась. Я в Коломне сейчас.

— А в комитете?

— В Московском? Что вы! Там меньшевики.

— То есть как? — нахмурился Бауман. — Наших вовсе нет?

— Козуба только. Его не могли не ввести: за ним вся Прохоровка — он ведь там теперь работает. Легально, да! Грачев Николай Николаевич… У вас, очевидно, рука легкая: ведь это вы его крестили.

— Адрес знаете?

Она подумала секунду.

— Вот что… Сейчас к нему идти неблагоразумно конечно. Но завтра я вас сведу. Обязательно. Потому что завтра заседание комитета, и до заседания вам необходимо сговориться, наверно.

— Ладно, — кивнул Бауман. — А где мы завтра с вами встретимся?

— Да здесь! — улыбнулась Ирина. — Я попросту останусь ночевать. На меня Марья Павловна сердиться не будет, она ко мне благоволит. Времени до сна много: по крайней мере, сразу введу вас в курс. Тут же очень трудно, товарищ… Николай. С одной стороны — меньшевики. Густылев, прошинский, кстати, здесь тоже. Важный стал, как же! А с другой стороны-зубатовщина: охранка здорово здесь среди рабочих действует.[10] В одну дудку с меньшевиками, собственно. И те и те- одинаково — душат революцию.

— Постойте, его же в прошлом году в отставку выгнали, Зубатова вашего?

Она вздохнула:

— Зубатова-то нет, а вот зубатовщина осталась. Хотя, говорят, и он есть… Сидит в департаменте полиции.

Дверь приоткрылась. Доктор блеснул очками с порога;

— Знакомые, оказывается?.. Ну, идите тогда в столовую чай пить, если вы не хотите признавать конспирации.

Глава III КОМИТЕТСКИЕ

Комитетская явка, которую дал Козуба, оказалась опять-таки у врача, только у зубного. Такими «докторскими» явками подпольщики пользовались охотно: ходить «пациентом» можно, не возбуждая подозрений ни в швейцаре, ни в прислуге. Да и хозяина не подведешь: врач по самой профессии своей не отвечает за тех, кто заходит к нему на квартиру, даже в тех случаях, если — как сегодня, например, у зубного врача, на Бронной, в четвертом этаже — соберутся члены комитета и будут вести заседание в гостиной, где обыкновенно и ожидают пациенты. У доктора прием по записи. Кто и как докажет, что все на этот день в списке помеченные фамилии-фальшивые и фальшивы все пометки в приемном докторском дневнике за этот день; что никаких пломб он не клал и никаких зубов не лечил; что все это-декорация, а на деле-очередное заседание Московского комитета РСДРП?

Прием у доктора только по записи, и если бы даже в эти, забронированные за комитетом, часы позвонил какой-нибудь случайный пациент, доктор ответил бы ему, как ответил Бауману, пришедшему в указанный Козубою час на явку в зубоврачебный кабинет:

— Простите, сегодня я вас принять не смогу: запись на сегодня и на ближайшие дни заполнена. Не раньше среды на той неделе.

Доктор сказал Бауману так, потому что Бауман — в целях некоторого испытания явки-не сказал сразу же пароля.

Доктор открыл ему сам: на эти часы он отпускал прислугу и сам выходил на звонки-принимать пароль. Впрочем, до формальностей этих дело доходило редко, так как доктор был приятелем Григория Васильевича, секретаря комитета, и знал всех членов комитета в лицо.

На этот раз-лицо было незнакомое. И посетитель не сказал пароля, а только подозрительно весело блеснул глазами, когда доктор буркнул испуганно и сердито:

— Не смогу.

— А может быть, все-таки…

— Никак. Простите, меня ждут пациенты… — Доктор распахнул выходную дверь.

Бауман снял пальто.

— Я от Марьи Петровны.

Доктор снова прикрыл дверь. Он пробормотал не глядя:

— Как здоровье Марьи Петровны?

— Благодарю вас! — Бауман раскрутил шарф, повязывавший шею. — Читали ли вы книгу: "Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка…"

— "…умирающая на гробе своего мужа", — радостно подхватил доктор. — Что же вы не сразу?.. Я уж было думал… Вы что, новичок?

— Новичок, — кивнул Бауман, — Сюда?

Он откинул портьеру и вошел в приемную.

Пять человек сидели вокруг стола, покрытого плюшевой скатертью. У всех в руках журналы или газеты; так дожидаются очереди приема в любой докторской приемной.

Четыре лица закрылись при появлении нового пациента газетными и журнальными листами; четыре пары глаз опустились выжидающе на печатные столбцы. Пятый не опустил глаз, потому что Густылев сразу опознал Баумана.

Бауман поклонился с порога. Глаза смеялись, как давеча в прихожей. Конспирация. Все правильно. Но, честное слово, будь он шпиком, он определил бы без промаха, что именно здесь происходит.

— Виноват, господа… Кто последний?

— Товарищи, — глухо сказал Густылев, и бумажные щиты отодвинулись, снова открыв удивленные и настороженные лица, — это… товарищ, бывший делегатом от московской организации на втором партийном съезде…

— Сорокин, — поспешил докончить Бауман и поклонился еще раз, очень ласково. — Я направлен в Московский комитет на работу.

— Мандат? — почти шепотом сказал. Григорий Васильевич. Он недружелюбно оглядел приезжего. Ему было известно, что Сорокин на съезде состоял в числе самых «твердых» искровцев, был ленинцем. — Вы имеете, конечно, мандат, товарищ Сорокин?

Грач кивнул, достал ножичек, вспорол шов рукава, вынул узенький полотняный лоскуток.

— Мандат от ЦК, — сказал секретарь и переглянулся с остальными.

Присутствующие знали, что в ЦК идет жестокая борьба Ленина с Плехановым и Мартовым, поэтому они с волнением и тревогой разглядывали вновь прибывшего. Чей он?

Пока в ЦК организационные нити в руках меньшевиков, и поскольку мандат настоящий, правильно и официально оформленный, оснований оспаривать его нет. Григорий Васильевич подвел итоги своим мыслям вслух:

— Что ж, товарищи? Будем считать товарища Сорокина кооптированным согласно указанию Центрального Комитета?..

Все промолчали. А вдруг прибывший все-таки из «того» лагеря?.. Григорий Васильевич приложил край лоскутка, на котором написан был мандат, к тлеющему кончику папиросы; лоскуток закурился тонким дымком и, свернувшись, лег пеплом на пепельницу.

— …и будем просить товарища проинформировать нас о положении за границей, в тамошних кругах. Насколько верно сообщение, что Ленин окончательно разбит? Насколько, так сказать, глубоко его падение? Вы виделись, надо полагать, с Георгием Валентиновичем перед отъездом?

Вопрос был явно провокационный; по существу, он давал право Грачу ответить на хитрость хитростью. Но Бауман не переносил в политике пачкотни и подсиживания, на которые такие мастера эти вот господа меньшевики. Он усмехнулся:

— Я виделся не с Плехановым, а с Владимиром Ильичем, уважаемые товарищи.

"Ленинец!"

Эффект был неожидан и резок. Григорий Васильевич нашелся не сразу. А в следующий момент в прихожей, рядом, прозвонил звонок, и почти тотчас вошел Козуба. С порога он оглядел собравшихся и сказал хмуро:

— Сознавайтесь, кто шпика привел? У подъезда вполне определенно — шпик.

Бауман кивнул:

— В барашковой шапке, лодочкой? Я тоже видел, когда подходил.

Козуба продолжал, обсасывая с усов ледяные сосульки:

— За мною стукнула дверь: по-моему, он вошел следом.

Густылев и Григорий Васильевич отозвались в два голоса:

— Не может быть! Общеизвестно: агентам строжайше воспрещается заходить в подъезды по следу, чтобы не обнаруживаться.

— Знаю, — согласился Козуба. — А все-таки он, кажется, вошел.

Звонок в прихожей прозвонил опять — тоненьким очень неуверенным звоном. Бауман, улыбаясь, покачал головой.

— Придется нам, кажется, заявление подавать в департамент полиции с жалобой на нарушение шпиком департаментских инструкции.

Глава IV ПАЦИЕНТ

Шпик позвонил не сразу.

Он действительно вошел за Козубою следом. Но не потому, что этот плотный, в аккуратненькой ватной куртке и картузе, бородатый и пожилой уже рабочий возбудил в нем особые подозрения. Дом был большой, многоквартирный и не из очень богатых, без швейцара; люди жили здесь всякого звания; свободно мог проживать и такой, с хорошим, по всей видимости, заработком мастеровой или фабричный. Шпик зашел потому, что на дворе мороз крепчал, все чаще и чаще приходилось оттирать застывшие уши и щеки; да и пальцы на ногах, обутых в тесные, не по ноге, казенные ботинки, мерзли неистово. На лестнице теплее, даже совсем тепло, а нарваться на Коровью Смерть (так звали в филерской среде и филерских сводках Густылева, за которым вел наблюдение агент), в сущности, нет опасности, потому что в этом доме он не первый раз и всегда сидит не меньше двух часов. Стало быть…