Анна Коростелева - Александр Радищев

• Название: Александр Радищев
• Автор: Анна Коростелева
• Жанр: Современная проза

---

   Известно, что человеку свойственно желать и что человек без желаний был бы сродни автомату, как говаривал, если я не ошибаюсь, недоброй памяти Гельвеций. Я человек - и думается мне, что и я покорно следую общему правилу. Чем больше книг вы, ваше сиятельство, мне присылаете, тем бесстыднее я становлюсь в своих просьбах, и хотя бы меня сочли вовсе бессовестным, я снова хочу просить вас об одной вещи и даже не одной: в Петербурге я получал немецкую газету из Берлина, "Берлинский ежемесячник", английское памфлетное издание под названием "Таймс", или "Время", и французский "Меркюр". Если бы я не боялся показаться нахальным в глазах вашего сиятельства, я бы покорнейше просил вас не отказать мне в этой милости и присылать мне сюда те же газеты, ибо я полагаю, что, прочитав газету, ваше сиятельство уже более в ней не нуждаетесь.

   Благоволите, милостивый государь, не забывать того, кто, хоть и недостоин милостей вашего сиятельства, однако полон признательности бесконечной за все благодеяния ваши и пребудет до конца жизни с глубочайшим уважением и совершеннейшим почтением вашего сиятельства, милостивого государя моего, нижайший и покорнейший слуга

Александр Радищев.

   P.S. Меня уверили, что кто-то хочет донести Сенату, будто ко мне здесь относятся лучше, нежели я того заслуживаю. Если бы можно было видеть, как иногда страдает моё сердце, даже враг мой не счёл бы завидным моё положение! Впрочем, полагаюсь во всём на провидение и на ваши милости".

* * *

   Гора, видневшаяся за рекой Тунгуской, блестела на солнце, оттого что, как полагали, в породе, её составляющей, были вкрапления серебряной руды. Местные жители суеверно ожидали от этого обстоятельства всяческих бед и, если попросить их провести на вершину горы, лукаво соглашались, а затем заводили в несусветные дебри и, разведя руками, объявляли, что заблудились.

   Радищев в пятый раз увяз в снегу, учась ходить на лыжах, и решил, что лучше он исследует гору летом. Проводника брать не стал, по горькому опыту убедившись, что без проводника найдёшь скорее. Чувствуя себя новичком и ужаснейшим дилетантом, он проштудировал гору немецких томов с минералогическими описаниями, которыми одарил его Воронцов, и отправился к рудным залежам. Сына с собой не взял и рад был сему от души, когда сам умаялся так, что едва мог сдвинуться с места. Воротился, однако, не вовсе без выводов: то, что принимали за руду с содержанием серебра, было, вернее всего, пластом колчедана, а ещё точнее - марказита, на склоне горы. Намучившись, однако, с хитрыми местными сибиряками, он не стал открывать им сей тайны; и теперь при всякой его небольшой поездке или беседе с кем-либо приезжим, местные настораживались, думая, что дело идёт о добыче сокровищ, и терзались предположениями самыми небывалыми.

   "Милостивой государь мой, граф Александр Романович.

   Не доведя пока до конца описания моих прогулок по здешним горам, я не счел уместным посылать вашему сиятельству что-то незаконченное. К тому же это лишь слабый опыт новичка в минералогии. Скажу только, что для того, чтобы найти места, где природа сохранила следы древних переворотов, пришлось мне карабкаться на горы высотою по полверсты (по отвесу) или углубляться в лесную чащу; и в награду за то остался я в убеждении, что мы далеко еще не исчерпали всех предположений относительно образования нашей планеты и произошедших на ней перемен. Когда судьба лишает нас общества людей, она оставляет нам взамен возможность изучать природу. Камни и скалы отвечают нам, и зачастую искреннее, чем люди, - и уж во всяком случае, искреннее, чем жители этих мест. Между прочим, мои перемещения их очень тревожат; они всё думают, что я ищу серебряную руду.

   Дети мои живут в Петербурге совсем одни и изнывают от тоски. Они пишут, что хотят приехать повидать меня. Сам я опасаюсь, однако, что это может обернуться для них плохо. Но неужели сыновняя привязанность может быть вменена в вину?

   Здесь все с нетерпением ожидают кяхтинского торга, и я тоже, ибо буду иметь случай видеть китайцев; но с радостию бы отрекся видеть китайцев и японцев, если бы счастие допустило меня видеть тех, которых лишение составляет истинное мое несчастие. О Панглосс, зачем я не такой философ, как ты! Тебя вешают, а ты говоришь, что это к лучшему!

   Поверьте, однако, что весел ли я или печален, говорю дельно или шутя, чувство мое к вам остается то же, неизменно то же; и в тот миг, когда душа полна своим предметом, вычеркивая все условные выражения письменных заключений, я скажу:

   ваш сердцем и душою

Александр Радищев.

   Меня торопят, я кончаю. Вы заставляете меня любить жизнь, вы уже осыпали нас тысячей благодеяний, вам, наконец, виднее, как и что там в Петербурге, так скажите - увижу ли я моих детей? "

* * *

   "Хочу испросить вашего прощения за письмо мое, вызвавшее неудовольствие вашего сиятельства. Сохрани Бог, чтобы я просил ваше сиятельство о чем-либо, что могло бы поставить вас в неловкое положение из-за меня, из-за человека запятнанного, грех которого, по-видимому, гораздо больше, нежели я себе его представляю, коль скоро тень его может пасть на невинных. Простите меня, прошу вас ради Бога. Советуя мне как можно более стушеваться, дабы не привлекать к себе внимания сильных мира сего, ваше сиятельство со всем тем увещеваете меня раскаяться в содеянном, и раскаяться искренно и чистосердечно. Но ведь дабы раскаяние мое чистосердечное для всех явственно стало, должен я биться об стену головой, рвать на себе власы и громко стенать, я полагаю? А сие, в свою очередь, есть привлечение к себе внимания. Таким образом, следуя совету вашего сиятельства, впал бы я неминуемо в заколдованный круг.

   Порукой же тому, что не совершу я новой ошибки, - четверо детей малолетних, мое слово и в особенности те пудовые кандалы, которые сняли с меня в Новгороде. Поверьте, что впечатление мое от них было сильнее, чем от самой сильной проповеди смирения. Я подозреваю, что они где-то есть, и мне не хотелось бы вновь с ними встретиться. Что же до формальной стороны дела - мнил я, что ритуальное самоуничижение хорошо на публике, здесь же, где меня видят одни лишь медведи, лоси да живущая у нас в хлеву олениха (подарок одного тунгуса, коего вылечил я от лихорадки), что проку было бы мне рвать на себе волосы, царапать ногтями щеки и бить себя в грудь? И без того уже, кажется, прошли те времена, когда вид мой был обольстителен для женщин. О да, я полагаю, что прошли. Зачем же еще более портить свою внешность без всяких видимых на то причин?"

   Радищев скомкал черновик письма, отдал его детям на парус для кораблика и написал совершенно иное письмо.

* * *

   Местные жители смотрели с подозрением на Радищева, когда он, занимаясь минералогией, лазил по окрестным горам, доходя до верховий Тунгуски. Но совсем уже с большим подозрением смотрели они, когда Радищев вдвоём с немцем Лаксманом, ботаником, находившимся в длительной научной экспедиции, отправлялись пополнять гербарий. Вид у них был экзотический. Эти два осколка европейского просвещения, занесённые Бог знает как в эти края, являлись на улицах Илимска, отмеченного первобытнейшими нравами, где большая часть жителей вела звериный образ жизни и думала только о сегодняшнем пропитании, нагруженные определителями и разговаривающие примерно следующим образом:

   - Видите ли, профессор, я чувствую, что мои знания в фитопалеонтологии недостаточны.

   - Надеюсь, что наша с вами маленькая ботаническая экскурсия, Herr Radischeff, немножко прояснит ваш взгляд на эту дисциплину.

   - Смею заметить, что мой сын имеет большую склонность к естественным наукам вообще и к ботанике в особенности. Так как сам я не ушёл дальше классификации Линнеевой и к тому же лишён помощи книг, я боялся, что то образование, которое я смогу ему дать, будет далеко не полным. Однако теперь...

   - О, теперь, натурально, я к вашим услугам, друг мой. Beiläufig gesagt[8], путём размышлений пришёл я к тому, что способ распределения растений по классам, предложенный Линнеем, далеко не совершенен...

   Беседуя так, они оставляли позади толпу ошеломленно смотревших им вслед тунгусских охотников на белку и удалялись за гребень ближайшей горы, покрытой лиственничным лесом.

   - А как вы оказались здесь, Herr Radischeff?- спросил как-то Лаксман, устраиваясь на привал. Как все учёные, погружённые в свои штудии, он был рассеян и задавал этот вопрос уже в пятый раз.

   - Я здесь в ссылке.

   - О! В ссылке по приговору суда?

   - В ссылке по амнистии, - сказал Радищев, по привычке к соблюдению точности в судебных формулировках.

   - Каков же был сам приговор, если только по амнистии вас - как это говорится? - законопатили аж в Илимск?

   Лаксман внимательно посмотрел на своего спутника, оценил по достоинству его краткий жест и понимающе закивал головой.