Виталий Бугров - Предисловие к сборнику А. Балабухи "Чудо человека"

• Название: Предисловие к сборнику А. Балабухи "Чудо человека"
• Автор: Виталий Бугров
• Жанр: Публицистика

---

Благодаря Андрею, его напористой общительности, успел побывать и я, неискоренимо — вследствие натуры — застенчивый провинциал, у тех, кого иначе и не застал бы. В Ленинграде — у Владимира Ивановича Дмитревского, Александра Александровича Меерова, у «Деда» — Ильи Иосифовича Варшавского, светлая всем им память… И на заседаниях знаменитой ленинградской секции фантастической и научно-художественной литературы, на обсуждениях рукописи «Отеля…» братьев Стругацких, или нового — тогда — романа Меерова «Право вето», или малопонятной и потому особенно привлекательной гипотезы живого еще тогда Н. А. Козырева… — А уж на квартире у Андрея (столь же, в моем представлении, общедоступной, как и любой его или наш гостиничный «полулюкс» или «совсем не люкс») с кем только я не перезнакомился за эти годы! В том числе — и с несколькими поколениями «молодых», каждому из которых так хотелось — да не всегда удавалось — хоть чем-то помочь на предстоящем тернистом пути…

В «Маленьком полустанке в ночи» — одном из четырех рассказов, спаянных в единый блок мечтою о нераскрытых резервах человеческого организма и, главное, мозга, — выведен среди других персонажей Озол — литератор-фантаст, «человек простой, необразованный».

«Я дилетант, — декларирует он. — В лучшем, но, увы, утерянном значении этого слова. Ведь что такое дилетант в исконном смысле? Противоположность специалисту. Специалист знает все в своей области и чуть-чуть в остальных; дилетант же, не имея специальных познаний ни в одной области, имеет представление обо всех».

Хотя и утверждает Андрей Балабуха, что прототипом Озола был совершенно конкретный человек (и я должен согласиться с этим, поскольку и сам был с тем человеком когда-то знаком), однако ж дилетант из «Полустанка…» не перестает казаться мне автопортретом. Во всем не во всем, но по крайней мере в бурном его стремлении обо всем иметь собственное мнение.

Впрочем, при всей ненасытно-жадной открытости ко всему для него новому, есть у Андрея Балабухи сфера постоянного интереса: море. Море и все, что с ним связано.

У моря выросший, он и сегодня с мальчишеской верностью влюблен — не в пляжное мелководье Маркизовой Лужи, разумеется, но в тот истинно великий Мировой Океан, что покрывает две трети нашей планеты.

…На берегу другого залива — Днепровского лимана — размечтались однажды, встретившись на вышеупомянутом Соцконе-89, два писателя-фантаста — Андрей Балабуха и Владимир Михайлов: яхту бы приобресть, да не пустяковину какую. А настоящую. Вроде «Снарка», «Спрея» или любого из «Сен-Мишелей»! И, отринув всю эту суету бесконечную, отправиться бы в кругосветку, чтобы, не слишком сибаритствуя, однако и не чересчур уж ро Алену Бомбару живя, подвигаться неторопливо «по морям, по волнам» и с неторопливой же, как подобает, самозабвенностью предаваться писательским своим мукам за чистым листом бумаги. Мне, излишне заматерелому обитателю Мировой Суши, явно постороннему в том разговоре, понятно было, конечно, что красивая сия мечта — откровенно несбыточна, что это прекрасно понимают и сомечтатели…

Но не эта ли несбыточность внутренних устремлений и побуждает романтика — естественно, при наличии необходимых потенций — выплескивать на бумагу вымечтанный и выношенный заветный мир!

Не случайно именно морю была посвящена первая повесть Андрея Балабухи — «Майский день», которая впоследствии разрослась и превратилась в роман «Нептунова арфа».

В этом романе, кстати, можно найти и объяснение влюбленности автора в необъятную прародину всего сущего на Земле — в словах Орсона Янга: «Просто я люблю море. Оно — полигон надежды. На море мы уже научились жить так, как подобает человеку, — с тех пор, как перестали считать океан театром военных действий и неисчерпаемой кладовой. Где больше всего международных работ, проектов, организаций? На море. Где, случись с тобой что, на помощь придет любой? Опять же на море. Здесь мы все просто люди, а потом уже австралийцы, русские, японцы, американцы… Здесь мы больше всего ощущаем себя человечеством — то, чему на суше нам еще учиться и учиться. Море — это модель нашего завтра. Тень грядущего. И потому его нельзя не любить».

Цитата, быть может, и великовата, но, взятая из книги, написанной до громогласно возвещенной Перестройки, до явления миру и впрямь своевременного Нового Мышления, она непредвзято свидетельствует: обеспечивая широту взглядов на человеческий наш мир, фантастика и тогда, до перестройки, была озабочена всеми жизненно важными проблемами этого мира. И будущее этого мира проектировала едва ли не смелее и зорче, чем многие сегодняшние перестройщики…

И еще об одной — как выясняется, весьма ныне ценной — особенности фантастики.

В эпоху застоя в разряд чудачеств и маложелательных странностей отошло многое, что в прежние времена таковым не считалось. Благородство, бескорыстие, доброта, гуманность, верность идеалам, мечтательность и просто созерцательность… Все это оказалось ненужным обществу, ищущему комфортабельной и сытой жизни — далеко не для каждого члена социума, как оказалось, вопреки лозунгам на знаменах…

Закономерной была дегероизация не только идеалов, но и литературы, их прежде проповедовавшей.

Восторжествовав без особых усилий в унылом сером монолите основного книжного потока, дегероизация настигла вслед за тем и литературу приключений. Настигла — и разрушила, ибо прежних ее любимцев, волевых и деятельных, сильных и по-старомодному благородных (словом, истинных Героев, без коих — какие же приключения!), заменили такие же рефлектирующие нытики, деловитые эгоисты, обиженные судьбою «домашние философы». Под напором этих «новых людей» наша литература не устояла, «забытовела» в массе своей фантастика — последнее прибежище романтики…

Времена, к счастью, все-таки изменились, и в качестве наипервейшей сверхзадачи — словно бы вдруг! — вынырнула из прошлого потребность иметь Человека Воспитанного. А получить-то его — как? Десятилетиями дезавуируя «заветы предков», как получить теперь работящего, сметливого, предприимчивого и щедрого душой гражданина?

Кому-то обрести новую (то бишь хорошо забытую старую) нравственность поможет религия — не потому ли и стало нынче столь гарантировано лояльным отношение к Богу в нашем исстрадавшемся от бездуховности обществе?

Кому-то — да, религия, а остальным?

А для остальных (точнее бы сказать: вообще для всех — и во все века эпохи Гутенберга) уникальным учебником духовности была и остается Книга.

Вот и приходится фантастике нашей — как и литературе в целом — сызнова размышлять о новом (теперь уже — новейшем) герое, по-старому не обделенном элементарными человеческими добродетелями. К такому герою она потихоньку и подвигается — поначалу через «боевик», через «космическую оперу», через «роман-путешествие», через повесть-сказку. Ибо и там, и там, и там без Героя ну никак не обойтись: без него они — такой же муляж, фикция, нонсенс, как и безгеройное приключение…

Я с удовольствием восстановил в памяти ранние рассказы Андрея Балабухи. В свете сказанного выше — мне сегодня вдвойне по душе их романтичность, их герои. По-прежнему по душе и новеллистическая неожиданность концовок, прописанность персонажей, тщательность и даже изящество литературной отделки, выверенная толика ироничности…

Я искренне рад, что они наконец-то сложились в книгу. И еще — что под Андреевым именем появились наконец и два рассказа, первоначально по некоторым соображениям публиковавшихся только под глубоком псевдонимом, о чем было неизвестно даже издательству…