А. Сахаров (редактор) - Павел I

• Название: Павел I
• Автор: А. Сахаров (редактор)
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87994-048-9

Россия в конце XVIII столетия… Легендарный швейцарский поход суворовской армии, упрочивший славу русского оружия, но не увенчавший лаврами победителя – императора Павла. Средневековый рыцарский орден, принятый под Высочайшее покровительство и утративший влияние в империи со смертью своего Великого Магистра. Последний дворцовый переворот уходящей эпохи… Россия на рубеже веков.

В данный том вошли произведения:

В. В. Крестовский – «ДЕДЫ»

Е. П. Карпович – «МАЛЬТИЙСКИЕ РЫЦАРИ В РОССИИ»

М. А. Алданов – «ЗАГОВОР»

---

– Того, что заведует немецким театром? Встречал, кажется.

Пален опять засмеялся.

– Знаешь ли ты, чем он сейчас занят? Павел осчастливил его литературным заказом. Ему приказано составить от имени государя вызов на дуэль всем монархам.

– Что такое?

– Я говорю, государь вызывает на дуэль всех европейских монархов.

– Какой вызов? Это шутка?

– Вовсе не шутка. Впрочем, не знаю – разве у него разберёшь? Как бы то ни было, Коцебу приказано составить вызов, который будет напечатан в русских и в иностранных ведомостях.

– Да кому вызов? Какая дуэль? Что за вздор!

– Знаю только, что я и Кутузов – секунданты. Принимаю поздравления.

– Да где ж это видано?

Пален пожал плечами.

– Где видано, чтоб мёртвым людям делали выговор? Объявил же он выговор умершему Врангелю. Где видано, чтобы высылать так послов… Да вот опять вышло хорошо: он поругался со своим гостем, с шведским королём. Они, видишь ли, не поладили. Наш изображает из себя Фридриха II, а тот мальчуган – Карла XII… Что же ты думаешь? Королю не велено давать есть, будет голодать всю дорогу. Разве ты ещё не слышал?

– Несчастная страна, – сказал со вздохом Пален. – Его по человечеству жаль.

– Кого? Шведского короля?

– Государя, разумеется.

– Разве что п о ч е л о в е ч е с т в у.

Панин быстро на него взглянул.

– Мало ли в России сумасшедших. Их зверски бьют, на них надевают смирительные рубашки. Конечно, по человечеству и их жалко… Почему е г о жалеть больше? Те хоть безобидные.

– Что Александр? – спросил, помолчав, Панин.

– Всё тянет… Этот мальчик умён и очень скрытен. Сам не знаю, как быть. Без него действовать трудно, а он упорно не даёт ответа. Видишь ли, ему очень хочется стать царём. И очень не хочется стать отцеубийцей… Что ты морщишься? Я правду говорю… Конечно, его положение тяжёлое… Хуже моего! – вырвалось вдруг у Палена. – Вот он и думает, как бы так сделать, чтобы и царём стать, и отца не обидеть. Ему так хотелось бы, чтобы мы свергли Павла без него… Так, видишь ли, свергли, чтоб он ничего не знал. Тогда он мог бы, в порыве сыновнего возмущения, ну, не казнить нас – он юноша не кровожадный, – а, скажем, сослать подальше. Перед историей это было бы крайне удобно. Но нам совсем неудобно, – добавил он, усмехаясь. – Я вынужден поэтому всё беспокоить его неприятными разговорами. Ещё придётся поговорить… Жаль, что нельзя при свидетелях. Этот мальчик очень хитёр.

– Как бы мы не ошиблись в расчёте?

– Не думаю. Но, разумеется, власть должна быть у них вырвана. В этом ты совершенно прав. Я знаю твой проект конституции. В общем одобряю, но есть серьёзные недостатки.

Он кратко и точно изложил недостатки выработанного Паниным конституционного проекта. Панин внимательно слушал и удивлялся дельности возражений, здравому смыслу этого человека.

– Мы, конечно, не знаем, как к нашему делу отнесётся русский народ, – начал Панин.

– Русский народ? Вероятно, нехорошо отнесётся. Я думаю, народ любит Павла: любит именно потому, что мы его ненавидим, – другой причины я не вижу. К счастью, не так важно, что думает народ…» Его нигде, кажется, ни о чём не спрашивают, а особенно в таких делах, да ещё у нас в России… Войска, гвардия, это так.

– Я иного мнения, – ещё больше хмурясь, сказал Панин. – Может, ты находишь, что народ любит и палки, и крепостное право?

– Да, это очень серьёзный довод. Мы отменим и палки, и крепостное право, но нам потребуются годы. А народ ждать не любит. Поэтому рассчитывать на проявления народной благодарности не следует. Я даже принял кое-какие меры предосторожности.

– Почему потребуются годы?

– Если освободить крестьян без земли, они возьмутся за вилы.

– Надо, значит, освободить их с землёю.

– Ты Дугино отдашь?

– Дело не во мне и не в моём Дугине… Нужно найти общее решение, которому я подчинюсь, как другие.

– Зачем непременно общее решение? Если б ты хотел отдать своим крестьянам Дугино, ты давно мог бы это сделать. Как ни относиться к нашему самодержавию, надо всё же признать, что оно никогда не запрещало частным лицам заниматься благотворительностью, – сказал Пален. В тоне его теперь, как и у Панина, звучала явная враждебность. – Во всяком случае, я решительно тебя прошу не поднимать вопроса о крепостном праве… До тех пор, пока мы не доведём дела до конца. Я прямо скажу: ты отобьёшь от комплота девять десятых участников. У нас состав пёстрый. Одни принимают участие в деле по самым высоким патриотическим мотивам, как ты. А другие – потому, что подкуплены на английские деньги. Одни хотят завести конституцию или даже республику, а другие смертельно боятся, как бы Павел не освободил крестьян.

– Назови имена. Я не желаю участвовать в деле с такими людьми… И об английских деньгах я слышу впервые.

– Я никак не предполагал, что ты подкуплен. И меня, как ты догадываешься, не подкупили. Что до английских денег, то беды никакой нет, ежели и правда. Лишь бы стать у власти, а затем мы отобьём у господ англичан охоту вмешиваться в наши дела… Впрочем, большинство у нас составляют люди, которым одинаково мало дела и до крепостного права, и до конституции, и до Англии. Большинство – это молодые люди, которые пойдут свергать царя, как ещё недавно шли шалить в корпусе. Всё равно: сейчас мы все союзники. А дальше будет видно… Нечего переделывать людей, бери их такими, каковы они есть, ежели ты хочешь быть политическим деятелем.

По побледневшему лицу Панина он увидел, что раздражение завело его слишком далеко. «Да, конечно, это не следовало ему говорить. Он хоть и молод, но занимал важнейшие государственные посты».

– Ну, что ж нам тут спорить на сквозном ветре, – изменив тон, благодушно сказал Пален (точно они только что заговорили на этом месте). – К тому же ты это понимаешь лучше меня. Ты так долго изучал все эти вопросы. Ich habe nur die P f i f f i g o l o g i e studiert,[258] – сказал он весело (Панин знал, что это слово, от pfiffig – «хитрый», было любимым выражением Палена). – Главное моё соображение: нет у нас конституционалистов. Ты, я, Яшвиль, ещё два-три человека. Воронцов? И то не знаю. Едва ли даже Талызин? Да и у каждого конституционалиста, верно, свой проект конституции. Сговориться будет не так просто.

– Мы убедим других.

– Надеюсь, убедим: гвардия в моих руках.

Он опять пожалел о вырвавшемся у него слове, увидев снова раздражение и недоверие на смягчившемся было лице Панина. «Однако я всё хуже собой владею», – подумал он с неудовольствием.

– Ну да сначала сделаем дело, – сказал Пален. – Ты когда едешь? Завтра?

– Да, кажется.

– Счастливого пути… До его о т р е ч е н и я… Когда он отречётся, я тебя вызову… Мы немедленно тебя вызовем, – поправился он. – Пойдём, однако, он скоро приедет. И то ему, верно, сегодня же донесут, что я долго с тобой разговаривал…

IX

Они вернулись во внутренний двор замка, и опять появление Палена привлекло общее внимание. Гул разговоров ослабел. Никита Петрович, ни с кем не заговаривая, вернулся на своё прежнее место и оттуда недоброжелательно провожал взглядом Палена. «Эким он ходит х о з я и н о м д о м а! – сказал он себе с лёгким раздражением. – И улыбается этак по-королевски…» Он подумал, что Пален, верно, ненасытной любовью любит своё х о з я й с к о е положение в России, почёт, который ему воздают, и особенно сказывающуюся в этом почёте – власть. «Верно, любит и двор, и этикет дворцовый, и куртизанов, и пажей, и скороходов, и все эти chinoiseries.[259] – с насмешкой думал Панин, в душе сознавая, что и сам он ко всему этому не вполне равнодушен, и оттого озлобляясь ещё больше. – Зачем же ему наша cause,[260] если он и так хозяин в России, le maitre absolu du pays?[261] Для верности, что ли? Он не был бы и за конституцию, если б обеспечил себе роль временщика. Ведь при Павле всё это карточный дом… А когда Пален совсем усядется над нами, он в своём роде будет почище Павла…» Никита Петрович сердито оглянулся на пажа, который жадными глазами тоже следил за Паленом. Военный губернатор остановился около группы семёновских офицеров. Наследник престола отдал честь, настойчиво подчёркивая свою служебную подчинённость. Лёгкая ответная улыбка Палена и принимала это как должное, и вместе как бы показывала, что его немного забавляет подчинённость ему наследника русского престола. Так, по крайней мере, про себя толковал эту улыбку Панин.

Посторонняя публика в углу двора заволновалась. Штааль оглянулся. Кучка собралась и быстро росла вокруг немолодого дворцового служителя, который что-то рассказывал с очень значительным видом. Штааль подошёл к кучке. Служитель, только что прибежавший с Царицына луга, взволнованным шёпотом сообщил, что на вахтпараде случилась беда. Батюшка царь с самого начала был очень гневен. Под конец парада что-то такое не вышло, и государь изволил приказать отсчитать виноватому офицеру двести палок. Служитель ахал, рассказывая об этом происшествии, но в глазах его сияла с трудом сдерживаемая радость. Принесённое известие в одну минуту облетело весь двор. Гул голосов как-то вдруг изменился. Изменились и лица офицеров. Из них никто не подходил и не расспрашивал служителя – его об этом было стыдно расспрашивать. Анна Петровна Гагарина вдруг откинулась на спинку стула и закрыла лицо муфтой. Александр Павлович, очень бледный, стоял перед Паленом, который продолжал что-то ему рассказывать. Пален был по-прежнему совершенно спокоен. Но на лице его больше не было улыбки. Он стал чрезвычайно серьёзным.