М Мюллер - Шесть систем индийской философии

• Название: Шесть систем индийской философии
• Автор: М Мюллер
• Издательство: Искусство
• Жанр: Философия
• Год: 1995
• ISBN: 5-210-01307-3

Основоположник сравнительной религии и мифологии, выдающийся языковед, знаток индийских текстов, профессор Оксфордскою университета Макс Мюллер был также редактором многотомной (более 50-ти томов) серии под названием Sacred Books of the East, издававшейся с 1879 no 1894 год. Самому Мюллеру принадлежат переводы Упанишад, Джаммапады, переводы ведийских гимнов и буддийских текстов.Предлагаемая читателю книга была переведена в 1901 году и до сих пор на нее ссылаются как на фундаментальный труд по индийской философии и религии.Современное транскрибирование санскритских понятий и имен сделано С. В. Игошиной.

---

«Не открыв, я спрашиваю мудрецов, которые могли открыть; не зная, чтобы знать: тот, который поддерживает шесть небес в форме нерожденного, есть, может быть, Единый?»

И в четвертом стихе того же гимна:

«Кто видел, как перворожденный, когда у него не было костей (формы), носит того, у кого были кости (форма)? Где дыхание земли, кровь, я? Кто шел к знающему, чтобы спросить об этом?»

Тут совершенно ясно, что сами поэты, провозгласившие великую истину о Едином как сущности всех богов, не имеют притязаний на какое-либо внешнее внушение, а стараются подняться собственными усилиями из окутывающих их туманов безумия к восприятию высшей истины. Мудрый, как они говорят, заметил в сердце своем, что есть связь между сущим и не сущим, между видимым и невидимым, а стало быть, и между индивидуальными богами, почитаемыми толпой, и Единым существом, свободным от свойства простого бога (девы), вполне свободным от мифологии, от родства и пола, и если и одаренным вообще какой-либо личностью, то лишь постольку, поскольку личность необходима для воли. Это весьма отлично от вульгарного понятия о личности, приписываемого греками их Зевсу или Афродите, даже евреями их Иегове. Все это представляет громадный прогресс, и, конечно, трудно представить себе, каким образом он был достигнут в такой ранний период и среди молитв и жертв, приносимых толпе, таких решительно личных и мифологических божеств, как Индра, Агни и все другие. И тем не менее прогресс совершился; и в какое бы время ни было закончено собрание пятой Риг-веды-самхиты, во всяком случае еще до этого времени составилось убеждение, что существует только Единое существо – ни мужское, ни женское, стоящее высоко над всеми условиями и ограничениями личности и человеческой природы; и при этом существо, в действительности обозначаемое всеми такими именами, как Индра, Агни, Матаришван и даже именем Праджапати, Господа созданного.

Действительно ведические поэты дошли до понятия о божестве, достигнутого некоторыми из христианских философов Александрии, но даже в настоящее время чуждого многим, называющим себя христианами.

Раньше, чем была достигнута эта высшая стадия религиозного мышления или, может быть, одновременно – потому что трудно установить хронологию самопроизвольного зарождения философских истин – делалось немало усилий в том же направлении. Такие имена, как атман и брахман, сделавшиеся впоследствии столь важными как две главные опоры философии веданты, или пуруша, название трансцендентальной души, употребляемое в системе санкхьи, не появляются без продолжительного вынашивания, без инкубационного периода.

БРАХМАН И ЕГО РАЗЛИЧНЫЕ ЗНАЧЕНИЯ

Когда мы встречаем имя Брахман как название того, что раньше называли тад экам (единый), когда позднее мы встречаем такие вопросы, как: «Был ли Брахман первой причиной? От чего мы рождены? Чем мы живем? Куда мы устремляемся? По чьему принуждению мы получаем наш жизненный жребий, счастье или несчастье, о вы, знающие Брахмана? Время ли, природа ли вещей, необходимость ли, случай ли, элементы ли или Пуруша должны считаться источником?» – то мы естественно задаем прежде всего вопрос, откуда появились все эти имена? Что такое брахман, что он сделался пригодным для обозначения to ontos on. Любопытно отметить, как легко отвечали на этот вопрос[34]. Брахман, говорит Гауг (Haug), значит молитва и происходит от корня барх или брих (надуваться или расти), так что первоначально слово обозначало то, что надувается или растет. Потом он приписывает Брахману более абстрактное значение роста и благоденствия и того, что производит рост и благоденствие, – именно священных песней. Наконец, он приписывает Брахману значение силы, проявляемой в природе, и значение универсальной силы как Высшего существа. Признаюсь, я не вижу непрерывности в этом рассуждении. И однако другие ученые по большей части повторяют это мнение. Мюир тоже отправляется в толкование брахмана от понятия молитвы, так как при обычном изменении ударения слово брахман обозначает молящегося.

Тут появляется первый вопрос: каким образом брахман получил значение молитвы. Профессор Рот утверждает, что брахман выражает силу воли, направленную на богов, и он таким образом определяет первое значение этого слова: «Die als Drang und Fülle des Gemüths auftretende und den Göttern Zustrebende Andacht» (выступающее как стремление и полнота чувства и стремящееся к богам обожание). – Слова, довольно трудно передаваемые на понятном английском (и русском. – Прим. пер.) языке. Второе значение, по его мнению, есть логическая или священная формула; потом священные и божественные Слова в противоположность обычному языку; священная мудрость, святая жизнь и, наконец, абсолютный и безличный бог. Все эти довольно сильные переходы мысли. Но как они вытекают один из другого?

Профессор Дейссен видит в брахмане «молитву», поднимающую волю над индивидуальностью, о чем мы сознаем в религиозном созерцании. Признаюсь, что и тут в ряде рассуждений я вижу недостающие звенья. Для нас идея молитвы как возвышающей душу может быть верной, но в ведах мы не замечаем следов подобных мыслей. Большинство молитв там – очень практические просьбы, и все, что говорится о возвышении духа, о страстном импульсе воли, выражаемых словом брахман, кажется мне вполне современным и не имеющим аналогий в самих ведах. Когда говорится, что гимны заставляют богов расти (вридх), то это значит нечто, вроде того, когда мы говорим, что молитвы возвеличивают богов (Дейссен).

Если даже предположить, что было необходимо более глубокое значение слова брахман в смысле молитвы, то ничто не помешало бы ему развиться первоначально из брахмана в смысле слово. Конечно, мы не можем ожидать полной достоверности в подобном вопросе, когда пытаемся найти почти незаметные переходы, посредством которых корень, выражающий понятие о вырастании (вриддхау), об усилении, о вскрытии (почки цветка), об увеличении, дает имя молитве и божеству.

Такое развитие мысли должно было произойти задолго до периода вед, задолго до разделения арийцев, задолго до окончательного установления арийского языка в Индии. Потому мы можем только составлять догадки и никогда не должны збывать об этом, пытаясь истолковать слабые следы, которые могли оставить на полуокаменелых песках нашей речи первые шаги человеческого духа. Несомненно, брахман значит молитва и что корень брих значит расти, вскрываться; это признается всеми. Но недостоверны связующие их посредствующие звенья.

Полагаю, что врих (или брих), – корень, который я считаю формой, параллельной с вридх (расти), означает расти, распространяться; и более этого я ничего сказать не могу. Потом брихат значит просто большой (выросший), широкий, сильный; бархиштха – сильнейший. Мы должны, однако, заметить, что бримхати и бримхаяти также приводятся индийскими грамматиками в смысле говорящего и светящего, хотя большого значения этому мы не придаем. Мы видим, что говорящий первоначально мог иметь значение заявляющего и что слово понималось как то, что вскрывается, взрывается или заявляется, как заявление, выражение (ausdruck), как мы говорим.

Далее нужно рассмотреть имя Брихаспати. Мы должны отправляться от того факта, что брихаспапш синоним вачас-пати (господин речи). Если бы брих. не означал когда-либо речь, было бы невозможно составить слово брихаспати, так же как брахманы-папш было бы невозможно без брахман[35].

Исходя из такой точки зрения, я иду дальше и предполагаю, что brahman составлено для выражения того, что заявляется, что выделяется или светит, что есть слова и речи.

Когда мы дошли до этого, уже легко понять, что общее понятие слова специализировалось и в смысле священного заявления, или формулы, и в смысле молитвы без всякой лжи о возвышении духа или созерцания, столь чуждой ведическим поэтам, поскольку мы знаем их. Но если я прав, признавая в Брахмане то, что вырывается: силу, проявляющуюся в речи, то легко понять, каким образом слово брахман могло с самого начала, хотя бы и в различном направлении, употребляться так же, как название, как имя той универсальной силы, которая проявляется в создании видимой вселенной. Нам незачем предполагать, что оно восходит по лестнице от первой ее ступени, святого слова, святой мудрости, до источника этой мудрости, абсолютного бога.

БРИХ И БРАХМАН, СЛОВО

Потому мы можем предполагать – и большего я не утверждаю – что брахман означает силу или даже зародыш, насколько он выражается в речи или в природе[36]. Но тут появляется еще более трудный вопрос. Едва ли возможно сомневаться в том, что vrih (или brih) есть параллельная форма vridh; известно, что и латинское verbum и германское wort можно производить от того же корня, соответствующего возможному санскритскому vrih (или vridh). В этом случае брахман можно считать прямым производным в смысле «сказанного слова», а брахман будет значить «заявляющий», «говорящий». Пока мы находимся еще на твердой почве, и при настоящем состоянии наших знаний я не решился бы пойти дальше. Но Кольбрук и другие ученые указывали на то обстоятельство, что в ведах мы часто встречаем богиню Вач (речь), вачас-папш и брихас-пати (господина речи)[37]. Эта Вач (Vak), как указывал Кольбрук еще в 1805 году, была «деятельная сила Брамы, исходящая из него»[38]. Читая замечания Кольбрука по этому вопросу, немногие из санскритологов не вспоминают о Логосе (или Слове), которое было в начале, которое было с Богом и которым все создано. Но и после замечаний Кольбрука остается нерешенным очень важный вопрос, была ли эта идея о творческом Слове заимствована греками у индусов или, наоборот, индусами у греков, или эта идея возникла независимо у обоих народов. Ответ на этот вопрос должен вести к очень важным последствиям. Профессор Вебер в его Indische Studien (IX, 473) напечатал статью по этому вопросу, доказывающую, что «идея логоса не имеет в Греции антецедентов, которые могли бы объяснить ее». Это действительно удивительное утверждение, но в силу известных фактов он прибавляет, не желая давать решительный ответ на этот вопрос: «Очевидна сама по себе догадка, принимая во внимание близкие отношения, существовавшие в то время между Александрией и Индией, что на развитие этой неоплатонической идеи влияли подобные философские системы Индии». И далее он говорит: «Возможно, что просто вследствие укрепляющего влияния, которое боги, как полагали, получали от гимнов, богиця речи понималась как давшая Праджапати силу для создания, хотя в конце концов она, особенно в форме Ом, достигла высшего положения и отождествлялась с абсолютным Брахманом».