Михаил Гус - Дуэль в Кабуле

• Название: Дуэль в Кабуле
• Автор: Михаил Гус
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы УзССР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1964

---

Утром 5 мая его разбудил швейцар из министерствва. Сенявин прислал записку, что вице-канцлер сегодня его принять не может и откладывает встречу на завтра.

Виткевич облегченно вздохнул. Менее всего ему хотелось притворяться и лгать, и чем позже это произойдет, тем лучше. А всего лучше было бы и вовсе этого избегнуть…

Весь день 5 мая бесцельно бродил он по Петербургу, ездил на острова, подходил к дому Пушкина на Мойке, где уже жили другие люди, заходил в Казанский собор, и у знамен 12-го года вспомнились посвященные Барклаю де Толли горькие стихи Пушкина:

О вождь несчастливый! Суров был жребий твой!
Все в жертву ты принес земле, тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчанье шел один ты с мыслию великой…

Утром шестого, это была суббота, Ян явился в министерство. Сенявин через секретаря передал, что вице-канцлер примет его в понедельник, восьмого числа…

Виткевич понял. Нессельроде стремится выиграть время и любым способом постарается скрыть от царя правду… Но что он сделает, если Виткевич не поддастся ни на уговоры с посулами, ни на угрозы?.. И как поступить ему, Яну Виткевичу, крамольному поляку, сосланному, а затем прощенному к выполнению важной миссии, исполнившему ее с усердием, а ныне принужденному лгать, кривить душой?

Горькие эти мысли преследовали Яна весь день… Он сказался больным, когда Салтыков прислал записку с приглашением отобедать в ресторане Дюме, уехал на Елагин остров, забрался в глушь его, где два года назад жил Гусейн Али, пробродил много часов в тиши и одиночестве. И думал, думал…

Вспомнилась статья во французском журнале о покойном Талейране.

Епископ-расстрига, родовитый князь, примкнувший к революции, величайший циник в политике и в жизни, служивший всем режимам во Франции по очереди и потому всем по очереди изменявший, принц Беневентский Талейран, почувствовав приближение смерти, позвал аббата, покаялся, примирился с церковью и умер — умер так, что по Парижу быстро разнеслось острое слово: «Князь Талейран всю жизнь обманывал бога, а перед самой смертью очень ловко обманул сатану».

…Обман, везде, во всем обман. Жорж Санд, говоря о Талейране, с негодованием восклицала: «Какие же позорные гнусности прикрывает пышный план дипломатии?»

Вот на себе пришлось ему проверить и убедиться — это так! Дипломатия — гнусность… Во всяком случае, та, которую ведут в Париже, Лондоне, Петербурге… И чем Нессельроде лучше Пальмерстрна?..

В воскресенье, 7 мая, Салтыков заехал за Виткевичем, увез его к себе, а вечером повез в Александрийский театр. Давали «Дедушку русского флота» Н. Полевого. Исполненная «патриотизма» и холопской лести, пьеса эта вызывала только отвращение…

В антракте Салтыков и Виткевич пошли в ресторацию «Феникс», расположенную напротив задних подъездов театра, чтобы выпить чаю.

— Сюда, сюда, князь! — воскликнул молодой конногвардейский офицер. — Садитесь с нами.

За столом были три офицера гвардии. Салтыков представил им Виткевича. Принесли чай.

— Как нравится вам пьеса? — спросил конногвардеец.

Салтыков неопределенно усмехнулся.

— А знаете ли, господа, — воскликнул преображенец, — что ответствовал Полевой, когда ему вручили награду за пьесу в III Отделении!

— В III Отделении? — искренне изумился Виткевич. — В министерстве народного просвещения, хотите вы сказать?

Гвардеец в свою очередь изумился, а Салтыков пояснил:

— Поручик провел много лет на Востоке, вдали от России и столицы… Ему невдомек некоторые наши порядки. Так что же сказал Полевой?

— Он сказал: «Я написал новую пьесу, в коей еще более верноподданнических чувств. Надеюсь, и вы, ваше превосходительство, будете довольны». У нас, поручик, музами ведают в здании у Синего моста…

Идя обратно в театр, Салтыков вполголоса объяснил Яну, изумленному «вольными мыслями гвардейцев», что эти молодые офицеры принадлежали к кружку, в который входил и автор стихов «На смерть поэта».

Виткевич подумал: «Значит, и в столице империи люди могут мыслить по-своему…»

После театра Ян направился в гостиницу, но не вошел в нее, а прошел дальше, до Невы.

Белая ночь стояла над городом в полную свою силу. А белые петербургские ночи не успокаивают встревоженного человека! Напротив, их призрачный свет подстегивает внутреннее смятение, нервы напрягаются больше…

Ян облокотился о парапет набережной. Позади в белом сиянии вставала громада Зимнего, впереди, за Невой, темнела Петропавловская крепость.

В полосатой будке у Иорданского крыльца Зимнего недвижно замер часовой. Нева в предрассветный час (хотя какой же рассвет в белые ночи, когда солнце ходит по горизонту!) — пустынная Нева тоже была недвижна.

Ян смотрел на застывшую воду, а в душе его бушевала буря…

Пятнадцать лет назад вырван он был из родной семьи, и жестокая рука швырнула его в водоворот жизни… Он не пошел ко дну. А каких усилий это стоило! Какую силу духа открыл он в себе… Выплыл из губительного омута. Шел по крутой каменистой дороге вверх.

Яну вспомнилась такая же белая ночь на берегу Невы два года назад — накануне отъезда в Афганистан. Такая же? Нет, совсем не такая!

Тогда впереди была цель, достойная того, чтобы за нее биться…

А теперь?

Как сказал в Оренбургской чайной старик? «Всадник неутомимо скачет к вершине, а достигнув ее, оборачивается и недоумевает: зачем скакал?»

Зачем? Трудно ответить, если жизнь прожита неверно. Но разве она уже прожига? Тридцать два года — только пролог. Но если из них пятнадцать равны по меньшей мере тридцати, а то и большему? Все равно, жизнь еще впереди…

Ян спустился на лодочную пристань. Легкий ялик чуть заметно покачивался на воде.

— Жизнь впереди… Какая жизнь? Пустой, беспочвенной иллюзией обернулось стремление приносить на Востоке пользу народам отсталым, порабощенным. Петербургскому правительству это так же ненадобно, как и лондонскому.

Ян нагнулся, опустил руку в воду. Нева дремала… Небо на востоке медленно алело; белесый свет ночи густел. Ян поднялся на набережную. Зимний дворец был по-прежнему темен и нем… Вон там, на втором этаже, кабинет Николая… Салтыков раньше показал Яну окна кабинета.

— А если сказать императору все, что я думаю? И одним ударом разрубить узел судьбы?

Ян медленно пересек площадь, вступил на Невский.

— Не буду загадывать! — сказал он вслух, и потревоженный будочник высунул голову из своей будки и посмотрел вслед офицеру…

…В номере было холодно, и Виткевич разбудил дежурного коридорного, чтобы затопить камин.

— Ладожский лед прошел, оттого и похолодало-с, — пояснил слуга, разжигая огонь. — Поздненько изволили гулять-с, — прибавил он с почтительной фамильярностью.

— Разбуди меня в восемь ровно, — сказал Виткевич, пристально глядя на пляшущее пламя. — И вычисти парадный мундир, да хорошенько!

Слуга, взяв мундир, сказал понимающе:

— Представляться будете! Министру? Аль повыше? Но Виткевич, погруженный в свои мысли, вопроса не слышал, и слуга, потоптавшись, вышел…

Поутру стук в дверь разбудил спавшего крепко, без снов Яна. Он вскочил, откинул полог алькова, набросил на плечи халат и, подойдя к двери, крякнул:

— Спасибо! Встал…

Потом помешал угли в камине, подбросил немного.

Стук повторился… Ян вышел в переднюю, отпер дверь.

Вошел человек в форме министерского курьера с разносной книжкой под мышкой.

— Из министерства? — спросил Ян, но тут же узнал в курьере Уильямса и невозмутимо сухо сказал:

— Прошу! — и пропустил Уильямса вперед. Уильямс столь же спокойно прошел из передней в номер, аккуратно положил на столик у двери разносную книгу.

— Разрешите сесть?

— Разумеется… В ногах правды нет!

Уильямс взял стул, сел спиной к окну, чтобы лицо его оставалось в тени.

Но Виткевич поставил свой стул так, что Уильямсу пришлось повернуться лицом к свету…

— Итак, мистер Уильямс, вы пожаловали ко мае? Чему я обязан такой честью?

Уильямс помедлил, потом сказал очень мягко, даже сердечно:

— Вы, капитан, — солдат, ученый, политик в одном лице, и вам, человеку высокого духа, мы воздаем должное… Нет, не прерывайте меня, выслушайте все, а потом ответите… Ведь вы хозяин, я гость…

— Непрошеный!

— Да, да, я знаю! Давайте хладнокровно разберем и оценим ваше положение. Вы проявили незаурядное мужество, изворотливость, ловкость и побили сэра Александра Бернса. Да, он награжден титулом… Вы побили нас в Кабуле. Это так. Но чего же вы достигли в конечнем счете? Пфф… — Уильямс дунул. — Ваше правительство вас не поддержало, а, напротив, отреклось от вас… Афганцы, ради которых вы так старались, вы сами видели, что они такое… Грязные дикари, которые грызутся между собою и не заслуживают ничего, кроме презрения… Мы наведем там порядок! Англия умеет внушать варварам и страх, и поистине держать их в узде, чтобы они не ринулись на Запад и не сокрушили все на своем пути…