Елена Клещенко - Наследники Фауста

• Название: Наследники Фауста
• Автор: Елена Клещенко
• Жанр: Исторические приключения

Германия, 1540 год. Девушка-сирота узнает, что она дочь Фауста и несчастной девицы, обольщенной знаменитым чернокнижником (не так все было, как писал тайный советник Гете, совсем не так…). Warning: 1) стилизация под то время, 2) нет батальных сцен, персонажи — ученые и женщины, 3) много букв.

Здесь лежит роман, от которого отказались «Эксмо», «Форум», «Лениздат» и один хороший литагент. Причина мне понятна, но мое нежелание переделывать этот роман под формат сильнее желания видеть его когда-нибудь напечатанным. Лучше я его прямо сейчас выложу в Сеть.

---

Я не делала выписок. Что вы, почтенные господа, как вы могли подумать, я, бедная женщина, не прикасаюсь ни к каким книгам, кроме Писания, и к библиотеке колдуна близко не подхожу… Да я всю свою предудущую жизнь только так и читала — полагаясь лишь на память, и она меня не подводила. Я решила узнать, как создаются гомункулы.

Без малого час я потратила на заведомую ложь. Гнилые яйца в навозной куче, женские волосы — полгода назад я и без подсказки учителя определила бы эти измышления как бредовые, но теперь я была готова верить всем и вся, и только десятая или двенадцатая очевидная глупость убедила меня, что мой отец хранил этот почтенный труд как курьезный раритет.

Другой найденный мной отрывок был лучше. Он начинался с рассмотрения естественной беременности, и все это я прочла с тем большим любопытством, что сведения касались меня самое. Автор рассуждал о полнокровии и малокровии и без колебаний определял кровь как самонужнейшее вещество для сотворения ребенка в теле матери.

Кровь, кровь, опять кровь. Сколько же мы говорили о крови в эти дни. Что-то забрезжило в моем уме, но я смогла выстроить умозаключения лишь тогда, когда прочла описание опыта. «Кварту крови поместить в колбу и направлять ее сворачивание так, чтобы вышло тело, человеческому подобное…» Гомункула создал Фауст. Кварту чистой крови он в мае сего года попросил у своего верного ученика, и тогда же навещал дом, и тогда же, по словам уродца, был начат опыт…

Единственное же руководство, написанное по-немецки, рассказывало о более важных вещах, а именно о том, как искусственное существо обретает душу и разум. Сотворение души — непосильный труд для того, кто сам получил свою душу из руки Господа, но коль скоро сотворено подобие тела, пусть жалкое и несовершенное, отчего бы не приискать ему бестелесной души? Как утверждает безымянный мудрец, эфирная сущность, лишенная тела, рада-радехонька найти приют в оболочке гомункула. Он забыл уточнить только, чем эта сущность является на самом деле, и по какой причине, а равно и с какой целью она возникает — не нарочно же затем, чтобы одушевить тварь в колбе!

Если верить Парацельсу, невидимый мир населен бестелесными сущностями весьма обильно. Одни из этих сущностей он называет телами особого рода, другие же — душами или духами, и приискивает для них имена весьма причудливые, греческие, еврейские или же не принадлежащие ни к одному земному языку. Я проглядела все относящееся к «элементарным духам» четырех стихий, растений и трав, к «эвеструмам» и «трарамусам», причиняющим видения и голоса, «фантазматам», что липнут к людям и боятся красного коралла, «ларвам»-личинкам, порождениям дурных или трусливых помыслов, — все они казались только тенями тени, обломками целого, хотя в каждой разновидности были мудрые, ведающие то, что скрыто от человека. «Флагэ» — дух, что покровительствует простому смертному и подчиняется магу, несомненно, мудр и всеведущ, но никогда не проявляет себя, говоря из чужого тела, а показывается лишь иногда в кристалле или сосуде с водой. Впрочем, колба гомункула разве не сосуд?.. «Каббали» — неупокоенные души, обреченные бродить там, где до смерти обреталось тело, не находя пути ни в рай, ни в преисподнюю и безуспешно пытаясь вернуться в земную жизнь. Они, как и бесы, причиняют одержания, силой, пусть на время, захватывая тело, им не принадлежащее. Здесь мне пришла в голову мысль, которую я не стала додумывать, ибо все-таки начала засыпать.

Глава 9

Итак, я находился в маленькой комнатке сельского трактира, в компании одного лишь верного друга — Ауэрхана, с золотым обручальным перстнем на правой руке и серебряным кольцом на левой. Я выжидал, пока стихнет шум внизу. Иных причин медлить у меня не осталось.

Я не испытывал страха. Ничего похожего на мучительные кошмары прошлых ночей. Каморка весьма походила на проклятую комнату в Пратау — там же дверь и окно, даже резная кровать вроде нашей, саксонской; разум отмечал все это, но сердце отказывалось видеть дурное предзнаменование.

Когда-то, давным-давно, я видел, как швейцарец-наемник управляется с мечом. Он метался по поляне, окруженный стальным сиянием, будто архангел Михаил, да простится мне это сравнение, и те, кто пытался вступить в игру, осенними листьями разлетались в стороны. Я не пытался: ни юношеский задор, ни насмешки хорошенькой маркитантки не заставили меня настолько потерять голову. С таким фехтовальщиком я не смог бы сравниться, даже если бы потратил на уроки половину того времени, которое провел за книгами. Впрочем, сходное, но более обидное чувство я испытал, слушая Меланхтона и Везалия: уже не зависть, еще не смирение, чувство муравья, которому повелели срыть гору и позабыли одарить ради этого бессмертием. Но как знать, может, для того Господь помог мне стать плохим ученым и плохим фехтовальщиком, чтобы вышел неплохой оратор, способный соединить в себе начатки обоих искусств и переврать самого черта?!

Ауэрхан влез на стол, моргая от свечного пламени. Серебряный блеск колечка привлек его жадное внимание, и в другой час меня бы это позабавило. Я снова надел кольцо, теперь жемчужиной к себе.

Тишина была мне ответом. А что если он не явится? В глупейшем положении окажусь я, не умеющий его вызвать иным способом, не захвативший с собой ни единой подходящей книги… Но тут же за дверью раздались шаги. Шаткая лесенка застонала под неровной поступью хромого.

Поверят мне или нет, я обрадовался больше, чем испугался, — как мальчик, дождавшийся капризной возлюбленной. Ауэрхан, коротко визгнув, скакнул ко мне на грудь и принялся отдирать пуговицы, чтобы забраться за пазуху. Такая вера в мое могущество мне польстила.

Тот был столь вежлив, что постучался.

— Входи, и опять входи, и в третий раз: входи, — сказал я, как некогда доминус. Метнулось свечное пламя, и в двери я снова увидел его, кого учитель звал куманьком, Мария — Дядюшкой, а некий мальчишка-фамулюс — святым отцом, — одним словом, нашего нечистого. Он взмахнул беретом, изображая почтительнейшее приветствие.

— Рад видеть тебя в добром здравии, — проговорил он, насмешливо косясь на длинный хвост, что свисал из-за полы моей куртки. — И твоего дружка.

— Также и я тебя, — ответил я столь же искренне. — Садись, беседа наша едва ли будет короткой.

Он сел и воззрился на меня, подперев кулаком подбородок и ухмыляясь не менее паскудно, чем встарь.

— «Наша беседа»… — А ты, Вагнер, еще обнаглел сравнительно с прежними временами. Помню тебя и дерзким щенком, и бездарным неучем, вечно лезущим не в свое дело. Однако у тебя достало ума не ввязываться в мой расчет с кумом, — но потом ты, верно, спятил со страху… или от страсти? Сознаешь ли, куда лезешь теперь? Тебе ли считаться со мной, неудачник? Или ты вообразил, что брачное ложе сделает то, чего не смогли сделать годы учения?

Сейчас бы кстати пришлась похвала, которой обычно дарят друг друга старые приятели: «А ты нисколько не изменился». Тот же каркающий голос, то же удивительное умение вмещать в три фразы десять оскорблений — я словно помолодел на четверть века, слушая его.

— Мои способности и свойства мы можем обсудить позже. А пока, если не возражаешь, рассмотрим юридический казус. Двое взяли по мере золота и отдали ювелиру. Тот сделал чашу. Прошло время, и к наследнику, получившему эту чашу, пришел заимодавец одного из тех двоих. Может ли он забрать всю чашу, если наследник не пожелает ее отдать?

— Почему бы и нет, если наследник обязан платить?

— Наследник обязан заплатить долг, и не более того. Припомни римское право: «Один получает вещь, другой же — стоимость ее».

Нечистый презрительно фыркнул.

— А что ты скажешь, если долг многократно превышает стоимость чаши? Даже того прелестного творения, о котором мы говорим?

— Первое: пусть заимодавец докажет свои права. Зная его, я никому не посоветую положиться на его честное слово. ведь может быть и так, что никто не должен ему и одного гульдена, — ядовито заметил я. Ауэрхан завозился у меня за пазухой, вместо хвоста показалась голова. Извольте тут разговаривать о жизни и смерти! Зря я не отдал его слуге. — Второе: вся стоимость чаши, половина ее или меньше половины — наследники должника вольны выбирать сами, как им платить. Закон не принудит их отдать чашу, если они уплатят иначе, — и как бы чаша ни приглянулась заимодавцу, ему придется уступить.

— За доказательствами дела не станет, если тебе их все еще мало; дай срок, будешь доволен, — посулил Дядюшка. — А что до хвастливого обещания уплатить иначе — как ты намереваешься платить, школяр?! Бросим метафоры — во что ты оцениваешь сокровище, подобное дочери Фауста? Ты хочешь заменить ее душу своей, ага. А нужна ли мне твоя, с позволения сказать, душа, — ты об этом подумал?!

— Уж ты не стал ли из монаха купцом за те годы, что мы не видались? — любезно спросил я. Он слышал мои мысли, но я был готов к этому. Если все рассчитано верно, мне незачем его обманывать или что-то скрывать, если же я ошибся, мне не поможет ничто. — Купец бы из тебя вышел куда лучший, чем монах или дворянин, при твоей-то скаредности, проницательности и скверных манерах. Я отвечу тебе. Я оцениваю то сокровище примерно в две таких души, как моя. Тебе причитается половина или меньше того — ну и получи ее.