Галина Николаева - Битва в пути

• Название: Битва в пути
• Автор: Галина Николаева
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

Роман Галины Николаевой «Битва в пути» — одно из лучших произведений русской советской литературы, появившихся после XX съезда КПСС. Писательница ставит и по-новому решает в нем многие актуальные проблемы нашего времени. Но особенно большое место занимают в романе проблемы морали (любовь, семья, быт).

«Битва в пути» учит серьезному и честному отношению к жизни, помогает моральному и эстетическому воспитанию. советских читателей.

---

— Апрельского выпуска, — сказал Вальган, обернулся к Бахиреву и указал на противовесы: — А это, по-вашему, большая или малая кровь? Вот наглядный результат дезорганизации производства. За всю историю завода никто не видел подобного.

Бахирев молчал. Тяжелые скобы противовесов свалились на его голову, сбили с мысли, заставили пригнуться.

Теперь он молча опустился на стул, а Вальган встал прямо против него и заговорил непривычно тихо:

— Та анархия производства, которой вы явились застрельщиком, не может не олицетворяться в продукции. — Тихий голос Вальгана придавал особый вес обвинениям. — Таковы законы производства. Вот оно, это олицетворение. Сорванный с тысячи двухсот оборотов, трехкилограммовый противовес летит за сотню метров. Трактор превращен в пулемет, — добавил он с едкой иронией. — Вот достижения этих недель.

Партком единогласно объявил Бахиреву выговор.

И как ни страшно было это постановление, еще страшнее казались два противовеса с оборванными болтами. Пока разбирались следующие вопросы, Бахирев разглядывал болты. Ничто не раскрывало причины обрывов.

Незначительная разболтанность отверстий, в которые вставлены болты? Может быть, лишняя сглаженность линии разрыва болтов? Он не знал причины, но перед лицом этих мирных противовесов, вдруг получивших опасную бронебойную силу, превращалось в ничто все достигнутое им и меркла спасительная сила галактики! Когда он вернулся к окружающему, то понял, что ругают Шатрова.

— Вы и не пытались заняться технологичностью конструкций этих узлов! — говорил Вальган.

Бархатные глаза конструктора забегали, и снова взгляд его напомнил Бахиреву взгляд той обезьяны, что и боится, и ищет выхода из клетки, и таится от посторонних.

— Я занимался, — как всегда вяло заговорил Шатров. — Но видите ли… мне пришла идея принципиально новой конструкции двух узлов.

— Вы конструктор-производственник. Производству нужны не беспочвенные полеты фантазий, а выполнение производственных задач. Нас бьют за себестоимость.

— Какой я производственник! — кротко вздохнул Шатров. — Я давно вас прошу: отпустите в институт…

— Отпустить не смогу. Но, может быть, стоит подумать о переводе в экспериментальную лабораторию. Тогда сможете, при желании, совмещать с институтом.

Шатрову записали предупреждение, но Вальган говорил с Шатровым мягко, даже нежно, и Бахирев не мог понять этой мягкости, не свойственной Вальгану.

Он все еще разглядывал противовесы, когда Вальган начал с оттенком торжественной таинственности:

— Теперь, товарищи, вести, так сказать, с верхов… Вы уже знаете, что намечается широчайшее развитие производства предметов народного потребления.

Бахирев, как и многие, слышал об этом и радовался: «Перестанут наконец быть проблемой калоши, валенки и штаны для ребят!» Но следующая фраза Вальгана заставила Бахирева забыть о калошах, о Рыжике, обо всем кроме завода.

— Наш завод, — продолжал Вальган, — включается в общенародное дело. Мы организуем дополнительные цехи ширпотреба — будем выпускать кровати, сковороды, печные заслонки…

Бахирев слушал Вальгана, и им овладевала горечь.

Специализация заводов, кооперирование, унификация узлов — все те принципы, в которых он видел основу прогресса, сметались этим. Кровати, сковороды, печные заслонки…

— А ухваты? — сказал он. — Ухваты мы не будем выпускать?

— Если понадобится народу, будем выпускать и ухваты! — повернулся к нему Вальган. — Мы не белоручки, возьмемся и за ухваты, если потребует народ. Вы опять будете возражать?

Бахирев понимал бесплодность возражений. Сперва его сбили с ног противовесы, а теперь из-под ног уходила почва.

— Я не могу спокойно смотреть, как из такого завода делают универмаг. Говорить об этом долго. Тут я изложил мою точу зрения.

Он подал статью, приготовленную для Кости. Обсуждение продолжалось. Намечали место для цеха кроватей, намечали людей. Когда обсуждение подходило к концу, кто-то слабо пискнул в углу. Это прокашливался Шатров. Прокашлявшись, он заговорил ломким голосом:

— Я не могу согласиться… Ведь у нас в программе гусеничные тракторы, колесные тракторы, гусеничные тягачи, топливная аппаратура, двигатели внутреннего сгорания! И все, от втулок до моторов, мы делаем сами. — Он дернул шеей, словно пытаясь освободиться от воротника. — А вы еще ширпотреб! Ну, я слаб, я не смогу. Ну, придет другой, сильный конструктор. Тут Леонардо да Винчи и тот не сможет…

Сбивчивую и запоздалую речь его не слушали, и только Бахирев удивился: «Отважился возражать?» Уже поднимались, двигали стульями, а Шатров говорил:

— Нет у меня абсолютного спокойствия насчет конструкции противовесов… Торопили нас, Семен Петрович… Надо бы еще поэкспериментировать в лаборатории…

Вальган рассмеялся:

— Узнаю я вашу терзаемую самоанализом душу! Жизнь поставила такой эксперимент, какой не поставить ни в какой лаборатории! Конструкция на двух заводах одинакова, а летят противовесы только у нас. У них ни одного случая обрыва. Значит, дело не в конструктивном решении, а в дезорганизации производства, которую тут развели. Понятно?

— Вполне, — вздохнул Шатров.

— То-то! У вас душа, специально отпускаемая экспериментаторам, — вечные сомнения. Вам необходим как раз такой директор, как злодей Вальган! Иначе вы весь век будете колебаться, экспериментировать и не сдвиненетесь с точки!

После парткома Бахирев долго бродил по темным улицам под мелкой моросью. Его грандиозные планы — максимум и минимум — только «мечты, мечты», по определению Вальгана. А противовесы с оборванными болтами— это действительность. Он бродил по улицам, а улицы, как заговоренные, кружась и изгибаясь, приводили его снова к проходной завода. Он шел в цехи и в разгроме любимых чугунки и моторного уже не видел будущего совершенства; сорванные противовесы и тракторы с пробоинами маячили в глубине пролетов. Он шел домой, но и дома не находил покоя, и опять сплетение улиц приводило его к заводу.

Утром он шагал заводским двором, нагнув голову и не поднимая глаз. Ему думалось, что все встречные смотрят на него с укоризной и насмешкой. «Доработался до летающих противовесов!»

Где-то рядом прозвучали голоса:

— Смотри, смотри, сам Корней Рославлев с рославлятами!

— Это он двинул на противовесы.

Бахирев поднял голову. Через заводскую площадь шла группа людей. Бахирев узнал Рославлева, его сестру, лаборантку заводской лаборатории, его меньшого брата, недавно окончившего институт инженера-электрика, его дочь, молодого мастера автоматного цеха. Все они были необыкновенно высоки ростом, широкоплечи и белобровы. Но в центре общего внимания были не они, а седоголовый старик, казавшийся крохотным среди этого отряда великанов.

Когда Бахирев поравнялся с ними, Рославлев представил:

— Вот. Батя наш. Корней Корнеевич. Разволновался противовесами. Попросил у директора разрешение на месяц встать на контроль затяжки болтов противовесов.

Старик молча подал руку. Из-под рославлевских зубных щеток пытливо взглянули светлые глаза.

«Так вот он какой, дед Корень. Мужичок с ноготок», — удивился Бахирев. По рассказам он представлял себе деда Корнея состарившимся великаном, а перед ним стоял маленький, кривоногий, узкогрудый человечек. Но голова его, не по росту крупная, была хороша и гордо посажена на узких плечах. Густые, волнистые волосы, мужественные черты лица и смелое, даже отважное выражение. Лицо как бы бросало вызов шупленькому телу и кривым ногам, как бы говорило: «Вот ведь я какой есть молодец на самом-то деле. А руки-ноги — это так, одна видимость, случай, ошибка природы». Глаза смотрели с фамильным рославлевским воззванием к совести, и наивным и беспощадным. В посадке головы, в выражении лица и глаз чувствовалась внутренняя сила, которая почему-то не смогла развернуться в полную меру в старике, но, вырвавшись на волю, раскрылась во весь мах в его детях и внуках, в этой плеяде белобровых великанов. Бахирев разглядывал старика, а старик строго и в упор разглядывал Бахирева.

— Ходил — глядел пробоины… Не видал, не видал такого… — Он двинулся дальше, он обернулся и, видимо желая смягчить строгость, добавил: — Сынишку вашего знаю. Молодец растет. Пусть зайдет вечером…

«Рать Рославлевых двинулась на противовесы, — подумал Бахирев. — В такой семьище и горе в полгоря. А ведь еще лет пяток — и я, пожалуй, пройду вот так же с Рыжиком и Аней.

Он представил, как идет он заводской площадью со взрослыми детьми. Только Корнеем Рославлевым дети гордятся. Им весь завод гордится… А мною… — он вспомнил затекший и плачущий глаз сына. — От меня пока сынишке синяки да слезы».

Днем тревога загнала его в кабинет Шатрова. Шатров на парткоме высказал мгновенное сомнение в конструкции противовесов. Бахирев хотел подробнее расспросить об этих сомнениях.