Галина Николаева - Битва в пути

• Название: Битва в пути
• Автор: Галина Николаева
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

Роман Галины Николаевой «Битва в пути» — одно из лучших произведений русской советской литературы, появившихся после XX съезда КПСС. Писательница ставит и по-новому решает в нем многие актуальные проблемы нашего времени. Но особенно большое место занимают в романе проблемы морали (любовь, семья, быт).

«Битва в пути» учит серьезному и честному отношению к жизни, помогает моральному и эстетическому воспитанию. советских читателей.

---

— Это как минимум, — опять улыбнулся Чубасов. — Может быть, как максимум вам пригодится коллектив завода?

Бахирев явно скучал. Чубасов посмотрел на опущенные веки главного, закинул голову и рассмеялся, широко показав весь ряд зубов — стальные с одной стороны, мелкие и ровные с другой.

— Вы меня простите, Дмитрий Алексеевич. Я не инженер. Образование у меня гуманитарное. Бродят у меня в голове разные литературные ассоциации. Посмотрел на вас — и знаете, кого вспомнил? Печорина!

— Это с какой же стороны Печорина? — опешил Бахирев.

— Один средь людей. Печорин в новой модификации. — Чубасов снова рассмеялся, беззлобно, но с откровенной насмешкой.

Смех уязвил Бахирева, но вывел его из состояния скуки.

Чубасов посерьезнел:

— Я говорю так потому, что вы сами вредите своим планам.

— Каким образом?

— Отталкиваете тех, кто должен стать вашей опорой.

— Например?

— Например, вы пишете о смене руководства в моторном и чугунолитейном. Я говорил с Рославлевым и Сагуровым. Они наотрез отказываются. И знаете, почему? Боятся начинать новое трудное дело с вами. Жалуются на вас кадровики наши.

Бахиреву не понравилось, что большой разговор о перспективных планах завода мельчал, сводился к отдельным людям и слухам.

Он скучал и думал: «Зубы у него мелкие… и сосульки вот кривые… и разговор бабий… кто на что жалуется».

А Чубасов продолжал:

— Вот вы пишете о реорганизации чугунолитейного. А у нас уже есть интересный план его переорганизации, и знаете, кто его автор? — Бахирев вопросительно поднял брови. — Василий Васильевич! А он подал заявление об уходе. Не хочет работать с вами. Старику давно бы на пенсию, а он все работает—и, по существу, за всех: и за сменных мастеров, и за инженера, и за рабочих, и даже… за начальника цеха. Не его, а наша вина, что не получается. А вы сделали его козлом отпущения.

— У меня свои соображения.

Бахирев рассказал Чубасову историю ночной кражи.

— Я не могу доказать, что это был он. Поэтому и не считал возможным сообщить официально. Но сам-то я знаю это и вам обязан рассказать.

Слушая, Чубасов все ниже опускал голову и все сильнее хмурился.

— Может быть, Василий Васильевич оказался там потому, что хотел задержать воров? А может быть, это был не он?

— Подождем расследования.

— Я не буду ждать никаких расследований. Я могу сделать одно — позвать его сюда. Вы при нем расскажите все, что вы видели.

— Зовите, — сказал Бахирев. — Хотя… стоит ли? Чубасов позвонил, не отвечая.

Старик, увидев Бахирева, на минуту замялся на пороге, но тут же оправился.

— Есть у нас тут некоторое недоумение, — сказал Чубасов. — Дмитрий Алексеевич видел ночью, как через забор нагружали машину. И показалось ему, что мелькнуло неподалеку твое лицо. Ты ли это был?

Василий Васильевич крякнул и стал большим и указательным пальцами аккуратно разглаживать усы.

«Не смутился и не возмутился, — подумал Бахирев. — Однако явно замялся».

— Ну что же? — печально сказал Василий Васильевич. — Я, это был действительно, так сказать, я.

— А что же это за машина?

— А машина эта была, так сказать… незаконная… с, так сказать… незаконными материалами.

— С ворованными, ты хочешь сказать? — допытывался Чубасов.

— А ну и с ворованными, если уж называть по закону, — еще печальнее согласился Василий Васильевич.

Чубасов от неожиданности поперхнулся папиросным дымом и закашлялся.

— Так что ж ты там делал, Василий Васильевич? Ловил ты их, что ли? Уличал?

— Зачем их уличать? Я, так сказать… погружался…

— Куда ты погружался?! Зачем?!

— Да не я погружался… материалы грузил. Трубку отопительную… опять же баббит и олово.

— Не путай ты меня, ради родителей! Рассказывай толково!

— Приезжают, значит, ребята с подшефной МТС. Секретарь парторганизации Павел Петрушечкин… из наших, из заводских. «Нечем, говорят, тракторы ремонтировать! Район захудалый… МТС захудалая…» Когда б я еще своими глазами не видел! А то ведь бывал, видел! Пошли мы к Семену Петровичу. Тот говорит: «Рад бы душой, да не дано право директору выписывать на сторону. Не могу взять на себя ответственности». Вызвал он, конечно, бухгалтера. И тот опять же: «Права не имею и ответственности не беру, надо через главк». А через главк опять же получатся подушки!

— Какие подушки? — удивился Чубасов.

— Те проклятущие, стройконторские. — Василий Васильевич раскраснелся; видно, история подушек сидела у него в печенках. — Завезла к ним в район стройконтора подушки для общежития лезозаготовителей. Давно заготовителям понастроили дома. Общежитие ликвидировали. А подушки на складе второй год лежат да лежат! А тут МТС выстроила общежитие для трактористов. Одеяла, матрацы закупили, а подушек нет во всей области! А акурат через дорогу истлевают бесполезно сто стройконторских подушек. МТС просит: «Продай!» Стройконтора говорит: «Рада бы продать, да закон не велит! Пишите в область!» Из области ответ: «Рады бы продать, да закон не велит. Пишите в главк». Главк опять: «Рад бы, да закон не велит. Пишите в министерство». Писали в министерство.

Второй год нет ответа. И хоть бы подушки-то были пуховые! А то из куриного пера!

— При чем тут подушки? — еще настороженнее спросил Бахирев.

— Так ведь писать про баббит в главк — разводить «вторые подушки». А пшеничка не человек. Человек стерпит — два года переспит головой на железке! А пшеничке постель приготовь мягкую! Обсказали мы все это Семену Петровичу. А он опять «Ответственности на себя не беру… однако, мол, если найдется такой… желающий, так сказать, взять ответственность… то я ему, так сказать, не препятствую». Вышли мы с Павлушкой. Парнишка чуть не плачет. И то сказать, заплачешь на его месте! Упрекает меня. «Хлеб, говорит, каждый день хочешь кушать?! Ты, как коммунист… Я, как коммунист…» Ну, думаю, так сказать… Должен же кто-то взять на себя ответственность? — Старик вздохнул и заключил: — Ну, и взял на себя.

— Василий Васильевич, — спросил Чубасов, — Семен Петрович об этом знает?

— А как же? «Делай, говорит… на свою совесть. Я, говорит, ничего не слышал, ничего не видел».

Бахирев сильно дернул себя за вихор и поднял голову.

— Василий Васильевич… А ведь я тогда, на рапорте, напустился не столько из-за печей, сколько из-за этого случая.

— Что же вы… что ж вы подумали?

Бахирев видел, как медленно приливает кровь к лицу старика.

Старику до этой минуты и в голову не приходило, что кто-то может заподозрить его в краже.

Чубасов пытался успокоить его:

— Василий Васильевич! Полно! С кем не бывает. Ведь новый человек на заводе. А тут такое стечение обстоятельств!

— Люди других по себе судят, — сказал мастер. — Кто сам на низость не пойдет, тот и на другого не подумает.

Он встал, надел свой затрепанный серый картузик. Бахиреву казалось, что даже этот картузик смотрит на него с горьким упреком.

Старик вышел из комнаты.

— Ну, что ж… стоило позвать Василия Васильевича? — спросил Чубасов.

Они разошлись с ощущением неловкости и взаимного недовольства. Бахиреву было стыдно за историю с Василием Васильевичем, но он был недоволен и тем, что весь разговор свелся к этому случаю. Чубасов не мог преодолеть неприязни к Бахиреву, оговорившему старика.

Со свойственной ему способностью сосредоточиваться на одном деле Бахирев отбрасывал от себя все, что мешало ему. И все же иногда он тупел от неудовлетворенности собой, текучки, усталости и того недоброжелательства окружающих, которое ощущал все сильнее.

«Может, прежде чем перестраивать завод, самому отступить и перестроиться? — думал он, лежа в постели бессонной ночью. — Не обижать стариков, слушаться Вальгана, брать пример с Чубасова — голоса не подымать из осторожности? К черту все мои выдумки! Все мои потуги к черту!

Катино дыхание казалось приглушенным. Может быть, она тоже не спит? Не только он, но и жена и дети не приживались на новом месте. Один Рыжик поддерживал боевой семейных дух.

— Опять не спишь, Митя?

Она обняла его шею горячей, душной рукой. — Ты не мучь себя, Митя. Ты попроще, потише. Все обойдется.

— Что обойдется? Что ты знаешь? — Ох, я же вижу!

— Душно здесь. Топят, как в бане! Он встал и открыл форточку.

…Отупевший от бессонной, бездеятельной ночи, он брел через предзаводскую площадь. Утро было по-весеннему ярким и говорливым. В сквере звонко чирикали воробьи; ручьи, журча, струились по мостовым; рупоры на всю площадь беззаботно напевали: «До чего же хороши вы, Жигули». Сотни людей невольно шагали в ритме песни. Мягко гудя на поворотах, сверкая от солнца и чистоты, рулили к заводу «Победы» и «ЗИСы». Среди общего радостного движения бросался в глаза темневший у входа трактор с пробитым боком. Пробоина, большая, черная, зияющая, с рваными краями, напомнила Бахиреву пробоины в танках от бронебойных снарядов.