Оноре Бальзак - Евгения Гранде

• Название: Евгения Гранде
• Автор: Оноре Бальзак
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1981

Роман Оноре де Бальзака «Евгения Гранде» (1833) входит в цикл «Сцены провинциальной жизни». Созданный после повести «Гобсек», он дает новую вариацию на тему скряжничества: образ безжалостного корыстолюбца папаши Гранде блистательно демонстрирует губительное воздействие богатства на человеческую личность. Дочь Гранде кроткая и самоотверженная Евгения — излюбленный бальзаковский силуэт женщины, готовой «жизнь отдать за сон любви».

---

Отец взял перчатки с полей шляпы, надел их с обычным спокойствием, расправил, натянул хорошенько на пальцы и вышел.

— Ах, маменька, я задыхаюсь! — всхлипнула Евгения, оставшись одна с матерью. — Я никогда так не страдала…

Госпожа Гранде, видя, что дочь побледнела, распахнула окно, чтобы дать ей подышать свежим воздухом.

— Мне лучше, — сказала Евгения минуту спустя.

Это нервное возбуждение натуры, до сих пор как будто спокойной и холодной, подействовало на г-жу Гранде, она посмотрела на дочь с тем сочувственным проникновением, каким одарены матери, горячо любящие своих детей, — и угадала все. Да и в самом деле, жизнь известных сестер-венгерок, игрою природы сращенных одна с другой, была связана не теснее, чем жизнь Евгении и ее матери, они всегда были вместе, и в этой нише окна, и в церкви, и во сне дышали одним и тем же воздухом.

— Бедное дитя мое, — сказала г-жа Гранде, обхватив обеими руками голову Евгении и прижав ее к своей груди.

При этих словах девушка приподняла голову, посмотрела на мать вопрошающим взглядом, угадала ее сокровенные мысли и сказала ей:

— Зачем посылать его в Индию? Раз он несчастен, не следует ли ему оставаться здесь? Ведь он самый близкий нам родственник?

— Да, дитя мое, это было бы вполне естественно. Но у отца твоего есть свои соображения, мы обязаны их уважать.

Мать и дочь в молчании сели к окну — одна на стул с подпорками, другая — в свое креслице, и обе снова принялись за работу.

Чувствуя признательность за удивительную чуткость сердца, выказанную матерью, Евгения поцеловала ей руку.

— Какая ты добрая, мама милая!

От этих слов увядшее за годы страданий лицо матери просияло.

— Он тебе нравится? — спросила Евгения.

Госполо Гранде ответила лишь улыбкой; потом, после минутного молчания, сказала тихо:

— Неужели ты уже любишь его? Это было бы нехорошо.

— Нехорошо? — возразила Евгения. — Почему? Тебе он нравится, нравится Нанете, почему же не может он понравиться мне? Давай, мамочка, накроем ему стол для завтрака.

Она бросила свою работу, мать сделала то же, говоря ей:

— Ты с ума сошла!

Но ей захотелось разделить безумие дочери, чтобы его оправдать…

Евгения позвала Нанету.

— Что вам еще, барышня?

— Нанета, будут у тебя сливки к полднику?

— Ладно, к полднику-то будут, — отвечала старая служанка.

— Ну, а пока подай ему кофе покрепче. Я слышала, как господин де Грассен говорил, что в Париже варят очень крепкий кофе. Положи его побольше.

— А где мне его взять?

— Купи.

— А если мне встретится хозяин?

— Он ушел на свои луга.

— Ладно, сбегаю, куплю. А только господин Фессар и так уже спрашивал, когда отпускал мне восковую свечку, не зашли ли к нам три волхва? Теперь весь город узнает, как мы раскутились.

— Если отец что-нибудь заметит, — сказала г-жа Гранде, — он готов будет нас поколотить.

— Ну и что ж, и поколотит, мы на коленях примем его удары.

Вместо всякого ответа г-жа Гранде подняла глаза к небу. Нанета надела чепчик и вышла. Евгения достала белоснежную скатерть, пошла взять несколько гроздьев винограда, которые любила развешивать в амбаре на веревках; она тихонько прошла по коридору, чтобы как-нибудь не разбудить кузена, и не удержалась — прислушалась у двери к его ровному, спокойному дыханию.

«Он спит, а несчастье сторожит», — сказала она про себя.

Нарвав самых свежих виноградных листьев, она уложила виноград так привлекательно, как это сумел бы сделать старый дворецкий, и торжественно принесла тарелку на стол. В кухне она похитила груши, сосчитанные отцом, и уложила их пирамидой, украсив ее листьями. Она ходила взад и вперед, бегала, прыгала. Она была бы способна опустошить отцовский дом, но ключи решительно ото всего были у отца. Нанета возвратилась и принесла два свежих яйца. Увидев яйца, Евгения готова была броситься ей на шею.

— Встретила фермера с Пустоши, гляжу — у него в корзине яйца; я попросила — дай парочку, голубчик, он и дал, чтобы сделать мне удовольствие.

Прохлопотав целых два часа, в продолжение которых Евгения раз двадцать бросала работу, чтобы сбегать посмотреть, не кипит ли кофе, чтобы пойти и прислушаться, не встает ли кузен, она добилась, что был приготовлен завтрак, очень простой, дешевый, но который был чудовищным нарушением закоренелых обычаев в доме. За полуденным завтраком обыкновенно не садились. Каждый брал со стола немножко хлеба, масла или что-нибудь из фруктов и стакан вина.

Окинув взглядом стол, переставленный к камину, кресло перед прибором кузена, бутылку белого вина, хлеб и кучку сахара на блюдце, Евгения задрожала всем телом, только тут представив, какие взгляды метал бы на нее отец, если бы случайно вошел в эту минуту. Она то и дело посматривала на часы, чтобы рассчитать, успеет ли кузен позавтракать до возвращения старика Гранде.

— Будь покойна, Евгения: если отец раньше времени вернется, я все возьму на себя, — сказала г-жа Гранде.

Евгения, не сдержав волнения, уронила слезу.

— Ах, милая маменька, — воскликнула она, — я недостаточно тебя любила!

Шарль, напевая, долго прохаживался по комнате, затем спустился вниз. Было, к счастью, только одиннадцать часов. Уж этот парижанин! Он оделся с таким щегольством, как будто очутился в замке той благородной дамы, что путешествовала по Шотландии. Он вошел с приветливым и веселым видом, что так к лицу молодости, но его улыбка грустной радостью отозвалась в сердце Евгении. Шарль уже посмеивался над разрушением своих анжуйских замков и совсем весело подошел к тетке.

— Хорошо ли вы провели ночь, дорогая тетушка? А вы, кузина?

— Хорошо, сударь. А вы? — сказала г-жа Гранде.

— Я — превосходно.

— Вы, верно, проголодались, братец, — сказала Евгения, — садитесь за стол.

— Нет, я никогда не завтракаю раньше двенадцати, потому что обычно встаю лишь в полдень. Однако после дорожного образа жизни мне уж это неважно. Впрочем…

Он вынул очаровательные плоские часы работы Брегета.[20]

— Как? Только еще одиннадцать? Рано я поднялся.

— Рано? — удивилась г-жа Гранде.

— Да, но мне хотелось заняться делами. Пожалуй, я с удовольствием съем что-нибудь, так, пустячок — кусочек дичи, куропатку.

— Матерь божья! — вскричала Нанета при этих словах.

«Куропатку!» — мысленно повторила Евгения: она бы с радостью отдала за куропатку все свои сбережения.

— Садитесь, пожалуйста, — обратилась к нему тетка.

Денди грациозно опустился в кресло, как хорошенькая женщина усаживается на диван. Евгения с матерью придвинули стулья и сели возле него перед камином.

— Вы постоянно здесь живете? — спросил их Шарль, которому зал при дневном свете показался еще безобразнее, чем при свечах.

— Постоянно, — отвечала Евгения, глядя на него. — Кроме поры сбора винограда. Тогда мы отправляемся на помощь Нанете и живем все в аббатстве Нуайе.

— Вы никогда не гуляете?

— Иногда по воскресеньям, после вечерни, если хорошая погода, — сказала г-жа Гранде, — мы ходим на мост или же посмотреть, как косят сено.

— Есть у вас тут театр?

— Ходить на представления? — воскликнула г-жа Гранде. — Смотреть комедиантов? Но неужели вы не знаете, сударь, что это смертный грех?

— Кушайте, сударь, — сказала Нанета, ставя на стол яйца, — мы вам подадим цыплят в скорлупке.

— А, свежие яйца! — сказал Шарль, который, как человек, привыкший к роскоши, уже и не думал о куропатке. — Да это чудесно! А нельзя ли масла, а, голубушка?

— Ладно, масла! Только уж тогда не будет вам печенья, — сказала служанка.

— Подай же масла, Нанета! — воскликнула Евгения.

Девушка наблюдала, как ее кузен резал тоненькие кусочки хлеба, и находила в этом такое же удовольствие, как самая чувствительная парижская гризетка, глядя на представление мелодрамы, где порок наказан и торжествует добродетель. Правда, Шарль, воспитанный баловницей матерью, окончательно отшлифованной модной барыней, отличался щегольством изящных и мелких движений, какие бывают у манерных женщин. Сочувствие и нежность молодой девушки обладают в самом деле магнетической силой влияния. Поэтому Шарль, чувствуя особую заботливость кузины и тетки, не мог не поддаться воздействию чувств, щедро изливаемых на него. Он бросил на Евгению взгляд, сиявший добротой и ласковостью, взгляд, который, казалось, улыбался.

Рассматривая Евгению, он заметил гармонию черт этого ясного лица, всю ее невинную повадку, чарующий свет ее глаз, говоривших о мечтах юной любви, о желаниях, не ведавших страсти.

— Ей-богу, милая кузина, появись вы в вечернем туалете в ложе оперного театра, — я вам ручаюсь, тетушка оказалась бы права, — вы бы ввели мужчин в тяжкий грех вожделения, а женщинам внушили бы ревность.