Ирина Баканова - Пики Лукницкого, или Литература как поведение

• Название: Пики Лукницкого, или Литература как поведение
• Автор: Ирина Баканова
• Жанр: Публицистика

Ирина Баканова, к.ф.н. декан факультета истории искусств РГГУ.

---

Ирина Баканова Пики Лукницкого, или Литература как поведение

Ничто в неразгаданном этом краю

Не бросило тени на память мою.

Павел Лукницкий

Сегодня есть по крайней мере два информационных повода для того, чтобы появились эти строки. Во-первых, исполнилось 100 лет со дня рождения Павла Николаевича Лукницкого. Во-вторых, вышла книга его сына «Есть много способов убить поэта», в которой Сергей Лукницкий подытоживает результаты подвижнической деятельности своего отца в деле реабилитации поэта Николая Гумилева и завершает это дело как писатель и юрист, обозначив жанр книги «социально-правовое исследование».

Павла Лукницкого называют первым Эккерманом Ахматовой. Она очень много значила в его жизни. Но пришел он к ней не ради нее…

Читаю его тексты и ловлю себя на ощущении, которое бывает на грани полусна-полуяви, когда черты реальности еще неотделимы от грезы. Так сливаются воедино биографии писателя и его героев. Общего действительно много. Порою кажется, Лукницкий «редактирует» события своей жизни под имеющийся образец другой. Даже некоторые важные вехи в их биографиях даты-перевертыши.

Гумилев в апреле 13 г. в качестве начальника экспедиции АН уезжает на полгода в Африку, на Сомалийский полуостров, для изучения восточно-африканских племен и составления коллекции для Петербургского Музея антропологии и этнографии (отрывок из путевого дневника «Африканская охота» ЛПН,1916,№ 8; более полная публикация дневника — «Огонек», 1987, № 14–15). Это было его второе путешествие (первое 1910–1911 гг. — длилось полгода).

Лукницкий в 31 г. в качестве заместителя начальника экспедиции едет в Среднюю Азию. И это тоже вторая его экспедиция — открытие Средней Азии и Памира — в частности — для него случилось годом раньше, когда он отправляется «За синим камнем» (так потом Павел Николаевич назвал свой очерк), на поиски ляпис-лазури. Таджикско-Памирская комплексная экспедиция Академии наук СССР 1932 г., ученым секретарем которой был назначен Павел Лукницкий, стала этапной для развития науки в Таджикистане. Вещи из таджикской коллекции Лукницкого тоже сегодня в составе фондов Музея этнографии в Санкт-Петербурге.

Гумилев в Абиссинии собирает народные песни и образцы изобразительного искусства.

Лукницкий — уникальную коллекцию сиамских сказок и легенд в Заполярье.

Гумилев идет добровольцем в уланский полк на войну 14 г. (кстати, награжден двумя Георгиевскими крестами).

Лукницкий — добровольцем в 41 г., в первый день Великой Отечественной став военным корреспондентом.

Гумилев неоднократно декларировал, «что нужно самому творить жизнь и что тогда она станет чудесной» (Дневник В.В. Алперс. 1914 — ГПБ).

Лукницкий так именно и жил: он принял советскую эпоху, рассчитывая на обновление российской жизни. И это обновление было для него связано с конкретным трудом — матроса на каботажных судах, строителя и прораба. Эпизод из жизни Лукницкого в Алгембе вошел в документальную картину Р. Григорьева «Люди в пути», рассказывающую о прокладке нефтепровода Средняя Азия — Центр. Эта грандиозная авантюра первых советских десятилетий была обречена, но наивный и жаждущий новой жизни Павел Лукницкий в нее верил.

Породы Памира с породой поэтов
Еще не роднились. Но я не о том!..
Замысловатей любого сюжета
Был путь мой развернут кашгарским конем.

Эти строки из стихотворения «Испытание» оказались провидческими. «Замысловатость» жизненного пути Лукницкого на самом деле связана с особенностями его натуры, которые совпали с особенностями жизнеустройства нашего государства на протяжении столетия. Свидетельства этих совпадений — в легендарном архиве Лукницкого, в его книгах, еще детальнее — в дневниках начиная с 1914 г., когда одиннадцатилетним мальчиком Павел записывает парижские впечатления, приехав накануне первой мировой войны во Францию с матерью, Евгенией Павловной Бобровской, художницей по фарфору и одной из первых трех женщин-автомобилисток Петербурга. Она, кстати, первой поднялась в воздух на аэроплане Уточкина — среди семейных реликвий сохранился памятный знак, врученный отважной петербурженке в честь этого события. Отец, Николай Николаевич Лукницкий, член-корреспондент Академии архитектуры, доктор технических наук, инженер-генерал-майор не принимал участия в вояжах своих близких, не умея отвлечься от службы.

Так, с детства, возникли и остались, переплетаясь, на всю жизнь, две страсти — к путешествиям и литературе. Еще мальчиком до революции Павел с матерью побывал в Германии, Франции, Бельгии, Дании, Швейцарии, Австрии, Италии, Греции, на Мальте, в Турции. Военные дороги Лукницкого от блокадного Ленинграда до Югославии, Венгрии, Чехословакии — «путешествия» совсем иного свойства.

Памирским экспедициям предшествовала другая Азия: в Ташкенте Лукницкий поступает в Туркестанский народный университет. Именно в Ташкенте входит в круг литераторов, познакомившись с Борисом Лавреневым. Становится членом первой в Средней Азии советской литературной организации «Арахус». В 1922 г. как коренной петроградец был переведен на факультет общественных наук в Петроградский государственный университет (на литературно-художественное отделение, а после его ликвидации — на этнолого-лингвистическое).

Сборники стихов «Волчец» и «Переход» позволили Лукницкому войти в писательские союзы в числе первых: с 17 декабря 1924 г. член Всероссийского Союза поэтов Лукницкий в 1925 г. стал членом Всероссийского Союза писателей, в 1931 вступил в ЛОКАФ. Членом Союза писателей СССР стал с момента его организации — билет, подписанный Максимом Горьким, был выдан ему 10 июня 1934 года.

Писательское освоение Средней Азии — особая страница истории русской литературы ХХ века. Своеобразным эпиграфом к ней могли бы стать стихи Владимира Луговского: «Помни: / людям даны — / путь, / надежда и срок. / С первым ветром весны / торопись / на восток!».

Искреннее желание познать жизнь другого народа переплавлялось в сердечные строки у многих русских поэтов 30х-40х гг. Лукницкий полюбил таджиков. И эта любовь, имея под собой совсем не этнографическую основу, порой вызывала ревность первых лиц правительства Таджикистана и его Союза писателей, ведь этот русский исходил Памир вдоль и поперек не только в составе экспедиций, и памирцы делили с ним кров и кусок лепешки, чувствуя в нем совсем не искателя приключений.

В предисловии к первой книге очерков «У подножия смерти» (1931) Павел Лукницкий писал: «Все, что написано в этой книге, похоже на авантюрный роман. И все-таки в книге нет ни строчки, ни слова вымысла. Жизнь иной раз так сюжетно сплетает факты, что все дело писателя — не забыть в них ни одной детали. Здесь автор только записал все то, что случилось с ним и чему он был свидетелем». Средняя Азия и, в частности, Памир — не эпизод в жизни писателя, он возвращается к этой теме на протяжении десятилетий: «Памир без легенд» (1932), «Всадники и пешеходы» (1933), романы «Земля молодости» (1936), «Ниссо» (1941), монография «Таджикистан» (1951), «Путешествия по Памиру» (1954).

Уже после смерти Павла Николаевича, в память о нем, Вера Лукницкая своими руками соорудила памирскую чайхану в московской квартире, расписав потолок стилизованными памирскими узорами.

Павел Лукницкий никогда не был любимцем власти, как никогда не был и в оппозиции к ней. Он любил Родину, независимо от того, какая была власть. От сталинских репрессий пострадали семьи и Павла, и Веры Лукницкой. Но в день смерти Сталина он чувствовал такое горе, что Вера рванулась к нему в Ригу, где он в тот момент находился, чтобы помочь справиться с горем. И это тоже правда факта, которой так был привержен Лукницкий.

Как и пламя переделкинского костра, в котором горел югославский архив Лукницкого, после того, как Иосиф Броз Тито перестал считаться верным другом коммунистической партии Советского Союза и всего советского народа.

Говорить о «текстах» Лукницкого — не значит отдавать дань моде-времени, следуя которой в постмодернистскую эпоху величают и стихи, и прозу, и критику. В данном случае слово это обозначает некое обобщение, синоним ему слово «труды». И это не будет натяжкой: сам Павел Николаевич Лукницкий когда-то вывел на листе бумаги — «Труды и дни Николая Гумилева». И не подозревал, что совершает гражданский подвиг. Впрочем, понятия о подвиге сопряжены с поколенческими представлениями об этом. Сегодня далеко не вся читающая публика представляет себе, что биографию поэта Николая Степановича Гумилева, да и многие его стихи, собрал для потомков по строчкам (иногда и в буквальном смысле) Павел Николаевич Лукницкий.

Сегодня Гумилев издается и переиздается в разных издательствах, в разных поэтических сериях, с комментариями и без, и это, к счастью, воспринимается нынешними студентами как норма. Но я потому и говорю о поколенческих представлениях, что еще в 80-е годы жираф, урожденный на озере Чад, пробирался на поле русской литературы незаконно. Гумилева можно было прочитать только в эмигрантских изданиях, недоступных большинству: в вашингтонском четырехтомном собрании сочинений 1962-68 гг., в парижском издании 1980 г. «Неизданные стихи и письма». В России (а вернее сказать, в СССР) стихотворения и поэмы Гумилева будут изданы в Ленинграде в 1988 г., в тбилисском издании 1989 г. появятся на свет биографические материалы из собрания Лукницкого; только в 1990 г. в Ленинграде будет издана книга Веры Константиновны Лукницкой, вдовы Павла Николаевича, «Н. Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких».