Алан Джадд - Дело рук дьявола

• Название: Дело рук дьявола
• Автор: Алан Джадд
• Жанр: Проза

---

Эдвард так и не опустил газеты. Он улыбнулся в качестве приветствия и безучастно позволял болтовне звучать вокруг себя, весьма напоминая скалу, о которую разбивается кипение пенных волн. Когда мы остались одни, он спросил:

- Девочки у кузенов?

Я кивнул, и он продолжал чтение. Воцарилось приветливое молчание. Говорить было не о чем.

- Капельку виски? - через некоторое время спросил он.

Я вызвался спуститься вниз за бутылкой. Проходя мимо спальни, я увидел, что там одевается Катрин. Она стояла в белых трусиках и лифчике и натягивала зеленую юбку. Наши глаза на мгновение встретились, и она опустила ресницы, застегивая юбку на талии. В ее глазах было полное безразличие, ни тени смущения; и только теперь она для меня наконец стала не младшей сестренкой Шанталь, а частью огромного полуизученного мира женщин. Разумеется, для Шанталь это стало очевидным уже давно, но тогда я не оценил этого соображения по достоинству.

Я нашел виски и уже собирался отнести бутылку наверх, когда заметил в темном кабинете Эдварда какое-то зеленое мерцание. Я не очень восприимчив возможно, по этой причине я считаю своим долгом интересоваться всем. Я любопытен - попросту говоря, повсюду сую свой нос; я не могу пройти мимо открытой двери, не заглянув в нее. Я не ожидал увидеть Катрин в Эдвардовой спальне, но не смог сопротивляться искушению посмотреть, что там. Точно так же я не смог сопротивляться искушению заглянуть в его кабинет. Шторы были опущены, а мерцание исходило от экрана компьютера. Так я узнал, что Эдвард перешел на компьютер. Это был "Амстрад" - не Бог весть что даже для того времени, но более чем подходящий для писателя. Рядом с ним на столе лежал манускрипт Тиррела, о котором я тогда еще ничего не знал. Но все равно мое внимание было приковано к экрану. На нем высвечивалась жуткая абракадабра из ману-скрипта, но тогда я этого не знал и подумал, что или с компьютером что-то не в порядке, или Эдвард не ведает, что творит.

Я не пробыл там и минуты, как в дверях появилась Эдокси; с напряженным вниманием она глядела на экран. Потом посмотрела на меня.

- Что ты здесь делаешь? - спросила она.

- Я ничего не трогал. Увидел свет и решил посмотреть, что это.

Она вошла в кабинет и стала так близко, что почти касалась обнаженным плечом моей руки. Я ее не интересовал, она не отрывала глаз от экрана. Казалось, она не шелохнется, даже если полотенце упадет к ее ногам.

- Похоже, полная бессмыслица, - сказал я.

Она выключила компьютер.

- Все уже наверху.

Когда мы остались одни, Шанталь не заговаривала о Катрин. Зная, разумеется, что Катрин знакома с Эдвардом и Эдокси, потому что приходила к ним с Шанталь, я почему-то не допускал мысли, что она может прийти к ним и одна. И сказал об этом.

- Она всегда на него вешалась, - ответила Шанталь.

- У них роман?

- Понятия не имею. - Она говорила так, словно речь идет о чем-то давно и хорошо известном нам обоим.

После этого случая мы - точнее, Шанталь - стали чаще видеться с Эдокси. Они стали дружить. Эдокси приезжала в Антиб, и они вместе ходили по магазинам или шли пообедать; затем Шанталь отправлялась на мыс Ферра. То и дело Эдокси забегала к нам на кофе, принося детям, которых она совершенно очаровала, маленькие подарочки. Не знаю, продолжала ли Катрин бывать на мысе Ферра - она как-то перестала фигурировать в разговорах. Потом я узнал, что у нее роман с моим коллегой по лицею, который был женат. Когда я рассказал об этом Шанталь, она кивнула, как будто опять мы говорили о вещах давно и хорошо известных.

- Да, пора ей с этим кончать. Это тянется с тех пор, как ей исполнилось семнадцать. Он гораздо старше ее и никогда не уйдет от жены. Я ей говорила, и Эдокси ей говорила, но она не слушает. Она должна сделать над собой усилие.

- Значит, она его любит?

- Ей кажется, что да.

Не буду притворяться, что разбираюсь в таких вещах, но я был рад, что Шанталь подружилась с Эдокси, ибо это ее, казалось, оживило. С некоторых пор она стала зажатой и молчаливой, особенно со мной, а если вдруг снисходила, то с замечаниями типа: "Все дело в том, что ты ничего не хочешь". Когда же я пытался выяснить, чего именно должен хотеть, она раздражалась. Жить с человеком, который постоянно недоволен, тяжело, особенно если вам ставят в вину ваше неведение относительно причины этого недовольства; неумение понять другую сторону - это обвинение, от которого невозможно защититься. В самом деле, трудно не поддаться чувству обиды, когда видишь, что тебя тоже не понимают или же жена считает, что ты должен разбираться в ней лучше, чем она сама. Физическая близость между нами практически прекратилась.

Разумеется, я не понимал, как она мучается, и, подозревая, что наши супружеские отношения не уникальны, решил, что дело в раннем климаксе; ее яростные отказы скорее укрепляли мои подозрения, нежели рассеивали. Что до меня - трудно выразить свои чувства по отношению к человеку, с которым изо дня в день прожил долгие годы. Когда двое так тесно связаны, трудно определить, где кончается один и начинается другой. Хотя меня и волновала ее подавленность, сам я не слишком грустил; я стал бегать трусцой - это она тоже ставила мне в вину.

Но когда она стала чаще видеться с Эдокси, то повеселела и чувство юмора к ней вернулось. Я решил, что в Эдокси она нашла подружку - взамен Катрин, и в чем-то был прав. Эдвард, Эдокси, Шанталь и я - мы стали куда более дружной четверкой, чем раньше, и встречались теперь гораздо чаще. Казалось, все наладилось.

Случай с компьютером остался у меня в памяти еще и из-за очередной книги Эдварда, которая была разрекламирована как первая, которую он написал "создал", вот какое там было слово - с помощью электроники. Эта книга стала интеллектуальным бестселлером и сделала его писателем действительно международного значения. Мне кажется, после Томаса Манна никто, даже Тиррел, не умел так сочетать высокую раскупаемость с репутацией интеллектуала. Однако мне представляется, что эта книга - показатель упадка. Она бессвязна и, при всей своей оригинальности и изобретательности, оставляет впечатление непоследовательности. Сначала я отнес это на счет компьютера, довольный, что мое предубеждение против него подтверждается. Я считаю, что те, кто работает на компьютере, соблазнясь технической легкостью, пишут длиннее и неряшливее. Позже я страшно удивился, хотя и не отказался от своего убеждения, узнав, что в итоге Эдвард компьютером не пользовался. Как-то я завел разговор о компьютере, подготавливая почву для тактичной критики, и он сказал:

- Ах это. Нет, я не стал на нем работать. Я его возвратил.

Я удивился - зачем же дезинформировать публику, но он только пожал плечами. И лишь много позже, когда он рассказал мне об этой тарабарщине, я узнал, что компьютер, как и пишущая машинка, был еще одной неудавшейся попыткой вернуть собственный голос. Когда он писал, манускрипт и скрип пера не отпускали его. Но при попытках пользоваться компьютером получалась только лишь абракадабра. Он начинал нормальную фразу, выделяя верные ключевые понятия, а на зеленом экране возникала полная чепуха. Эдвард понимал, что дело не в машине, она исправна, дело в нем самом. Он попробовал перепечатывать абракадабру прямо с ману-скрипта - посмотреть, не обретет ли она смысл, как это было, когда он пользовался ручкой, но этого не произошло. Именно этот эксперимент я увидел. Оно - чем бы Оно ни было - так ревниво относилось к другим средствам воплощения, словно имело на этот счет собственные убеждения. Он был заблокирован, вынужден вернуться к скрипу пера и своей ручке. Таким образом, книга, что принесла ему такой успех, для самого Эдварда означала полное поражение.

Однако главный недостаток этой книги - отсутствие честности. Именно честность дает книге некий центр тяжести, и если ее нет, то, несмотря на все остальные достоинства, книга обречена притворяться тем, чем она не является. По крайней мере таково мое мнение; и поэтому из-за этой книги я перечитал предыдущие - уже другими глазами. И мне вспомнились его слова, сказанные о творчестве Тиррела: танцы вокруг пустоты. Конечно, сейчас это общепринятый взгляд на творчество Эдварда. Я пишу это не для того, чтобы провозгласить свой приоритет, - я хочу показать, как погиб потенциально великий писатель; а еще потому, что уверен - это не с Тиррела началось и не Эдвардом кончилось.

Он сознавал недостатки этой книги. Однажды мы вдвоем обедали у Энглера и засиделись. Посетители почти разошлись, ставни за-крыли, сам Энглер с друзьями сидел за большим столом, заговорившись о футболе. Я так расслабился, что стал почти откровенен. Я сказал Эдварду, что эта его книга поразила меня куда большей изобретательностью, чем остальные, - занимательная, мастерски написанная, остроумная, в конечном итоге она оказалась менее значительной.

- Шум и ярость означают небытие, а не отсутствие замысла, - сказал он. Вот в чем дело.