Тимоти Финдли - Пилигрим

• Название: Пилигрим
• Автор: Тимоти Финдли
• Издательство: АСТ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-018747-5, 5-9577-0297-8

Человек, не способный умереть, снова — в очередной раз! — безнадежно пытается совершить самоубийство — а попадает «под прицел» самого Карла Густава Юнга…

Каким же окажется «личное бессознательное» пациента, прожившего — притом без малейшего желания — уже четыре тысячи лет?!

Перед вами — блистательный «черный юмор» и изысканный постмодернизм, топко стилизованный под «психологический реализм». Возможно ли такое?

А — почему бы и нет?

---

Отель, выбранный ими по путеводителю, предоставлял все удобства по умеренной цене. Пилигрим специально выбрал гостиницу среднего класса, а не шикарный отель или же какую-нибудь захудалую дыру, рассудив, что там их искать не станут, даже если кто-нибудь догадается о его пребывании в Париже.

Поездка заняла в общей сложности семь дней, поскольку их маршрут зависел от наличия более или менее сносных дорог. В основном это были козьи тропы, превращенные в восемнадцатом-девятнадцатом веках в проезжие трассы. Городки и деревушки, встречавшиеся на пути, изобиловали ресторанами, кафе, маленькими гостиницами и отелями. Из Базеля они поехали через Эльзас в Бельфор, а из оттуда через Лангре и Шомон — в Труа.

Там их машину осмотрел на конюшенном дворе местный кузнец, который основательно поднаторел в автомобилях и отлично разбирался в двигателях внутреннего сгорания.

Пока Форстер болтал с кузнецом, а тот прочищал мотор и смазывал маслом коленчатый вал, Пилигрим зашел в конюшню, с упоением вдыхая запах сена и лошадей. Единственный счастливый миг в этой малоприятной поездке — миг, которым можно было насладиться сполна. «Сено и кони, — подумал он. — Кони и сено. Я всегда любил их запах».

В памяти всплыла забытая картина: он работает помощником конюха в большом поместье. Вспомнилось и название места — Уотерфорд, но ассоциировалось оно только со стеклом. И с Ирландией. Что ж… Если я был когда-то ирландцем, ничего не имею против.

Да, а потом его повысили, и он стал выводить коней в ночное. Туманный рассвет, ледяная роса щиплет босые лодыжки… Он выезжал в ночное один или же вместе с другими конюхами. Когда конюшня и особняк скрывались в тумане, мальчишки садились верхом и во весь опор скакали навстречу заре.

«Боже мой! Это ощущение и запах… Пригнуться к конской спине, обхватить за шею… Вороные скакуны, чалые, гнедые и белые. Правда, белые очень редко… Вернуть бы время вспять! Лучшая из моих жизней, самая простая, хотя я не помню в точности, где и когда это было…»

Выйдя на улицу, он прислонился к каменному забору, ограждавшему конюшенный двор. За полями виднелся Труа — городские огни и дым, крыши, деревья и башни. Пилигрим сощурился и представил себе другой город, в другом месте и времени. Залитый солнцем пейзаж выглядел там совсем иначе. Не такой зеленый и безмятежный — куда более сухой и тревожный. Царский город Троя вырастал во всем своем великолепии над Трувианской степью, спускавшейся к морю и Геллеспонту.

Пилигрим играл с образом Трои, как дети играют в волшебные сказки. Это был его Камелот и его Атлантида. Его Изумрудный город.

Город был обнесен громадной крепостной стеной — высокойи толстенной. За ней виднелись холмы, а дальше в жарком мареве вздымалась гора Ида со своими товарками. На холмах, поросших платанами и дубами, кое-где виднелись проплешины — там, где деревья вырубили для постройки стен с бойницами и башен, боевых колесниц и боевых таранов, боевых кораблей и мостов. Все для боя! Бой, бой, бой…

Пилигрим закрыл глаза.

Из кузницы за спиной доносился запах горящих углей и стук молотков.

«Ничего не меняется, — подумал он. — Вся наша изобретательность направлена на сооружение боевых машин. Мы последовали за Леонардо в самые темные глубины его фантазии, забыв, что он проповедовал не только тьму, но и свет».

Пилигрим открыл глаза и снова посмотрел на раскинувшийся вдали город. Труа. Фабрики, склады. Предместья, изуродованные гигантскими уродливыми зданиями. По долинам мчались поезда, изрыгая дым и гарь, пугая овец, лошадей и коров. Над крышами висела серая туча пыли. И все было…

… как всегда.

«Неудивительно, что боги покидают нас, — подумал Пилигрим. — Мы сами их изгнали. Когда-то каждое дерево было священно, каждая травинка и горстка земли. Священными были камни и все живое, твари большие и малые… Каждый слон и муравей, каждый мужчина и каждая женщина. Все было священно: море, небо, солнце, луна, ветер, дождь, самые счастливые и несчастные дни… Все это было и сплыло. Остался только глухой и невидящий Бог, который объявил мир Своим созданием. Если бы хоть сотую часть преданности этому Богу люди отдавали живущим рядом с ними братьям и сестрам, у нас был бы шанс выжить. А так…»

Он опять закрыл глаза, и город пропал из виду. Пилигрим вернулся на конюшню.

— Мы поедем в Фонтенбло, — сказал он Форстеру.

От этого названия повеяло запахом лесов и плеском воды. Поблагодарив кузнеца за починку «рено» И заплатив ему, путники помахали на прощание лошадям и продолжили путь.

В Фонтенбло они остановились в лесу, взяли из машины заготовленную Форстером корзину, уселись среди папоротников и цветов и подкрепились бутербродами с курицей, грушами и картошкой фри, запив все это двумя бутылками «Монтраше».

Насытившись, Пилигрим прилег под зеленой кроной и, убаюканный тишиной, задремал. Форстер тоже прилег отдохнуть — правда, не смыкая глаз. «Отныне будем спать по очереди, — решил он. — Мы вступили на опасный путь».

Когда Пилигрим проснулся, он записал в блокноте, предусмотрительно захваченном Форстером с собой: «Отныне и до самого конца — только земля, воздух, огонь и вода. И больше ничего».

Он посмотрел на Форстера и сказал:

— Спасибо, что ты сейчас со мной.

Впервые в жизни он попытался выразить спою привязанность к камердинеру, и несмотря на скупость этих слов, они значили для Форстера очень много. Он долго будет их вспоминать.

* * *

Отель «Поль де Вер» был небольшой — всего двадцать номеров и никаких обедов. Но в номере была ванная комната и туалет, а по утрам на выбор предлагали чай, кофе или горячий шоколад с булочками.

В первый вечер они поужинали в ресторане рядом с отелем, на улице Берже. Поскольку лето было в разгаре, город наводнили туристы, и кругом звучала не только французская, но и английская, немецкая, итальянская, испанская, а также вездесушая американская речь.

— Ты только подумай, Кальвин! — прогнусавил рядом женский голос. — Мы с тобой сидим в настоящем французском би-и-истро! Никогда в жизни не чувствовала себя такой изысканной особой.

Изысканные особы были повсюду, и не только американцы. Англичане жаловались своим спутникам, что никто на континенте не понимает истоков величия Британии.

— Все дело в нашей выносливости! — твердил один.

— Все дело в нашей промышленности, — возражал другой.

— Все дело в нашем стремлении донести цивилизацию до несчастных негров во всем мире, — талдычил третий.

«Все дело в нашей кровожадности», — заметил про себя Пилигрим.

Когда принесли кофе и коньяк, Форстер осмелился спросить:

— С вашего позволения, сэр… Почему мы выбрали Париж?

Пилигрим положил левую ладонь на скатерть и раздвинул пальцы так широко, как только мог. Второй рукой он водил по краю бокала, то и дело смачивая палец слюной, чтобы усилить эффект.

— Мы приехали сюда, чтобы похитить одну даму, — ответил он.

На Форстера повеяло до боли родным шерлокхолмством. От возбуждения у него даже мороз по коже пошел. Похоже, ему предстояло сыграть роль доктора Ватсона.

Вспомнив персонаж, которого он собирался воплотить, Форстер погладил усы.

— И что это за дама, сэр?

— Мадонна Элизабетта дель Джокондо, — откликнулся Пилигрим. — Джоконда.

Мона Лuза.

Форстер побледнел.

— Но мы не сможем, сэр! Нам не позволят…

— Конечно, не позволят, — улыбнулся Пилигрим. — С какой стати? Это величайшее сокровище Франции. И скоро она станет нашей.

Форстер смотрел на него во все глаза. Потом заставил себя отвести взгляд. «Ничего не говори! — велел он себе. — Ни единого слова!»

— Какой приятный вечер, Форстер! — сказал Пилигрим, отпив глоточек вина. — Чудный вечер!

— Да, сэр, — отозвался Форстер. — Вечер на диво хорош.

4

В субботу утром, двадцать девятого июня, Пилигрим с Форстером пришли в Лувр. Пилигрим сразу заметил изменения, произошедшие в музее за последние три года. Многие картины, особенно самые известные, были застеклены. Сделали это по указу заведующего государственными музеями Теофиля Омоля, который, в свою очередь, выполнил просьбу хранителей Лувра. Беспрецедентное застекление писанных маслом полотен было выванo участившимися в последние годы актами вандализма. Рубенса измазали экскрементами (их благополучно смыли), Боттичелли порезали ножом (картину отреставрировали), а Джотто обнаружили наполовину вырезанным из рамы, что свидетельствовало о попытке похищения (к счастью, сам холст не пострадал).

Несмотря на то что все три произведения удалось спасти, хранйтели музея боялись, что в следующий раз очередную картину либо украдут, либо изрежут так, что ее невозможно будет восстановить. Стекло казалось единственным выходом. Как ни странно, никому не пришло в голову усилить охрану.